- Идем!
Они вышли из комнаты на кольцеобразную площадку, висящую над широким
колодцем. Винтовая лесенка спиралью уходила вниз по внутреннему его краю.
Тусклый свет зарева проникал сквозь стеклянную крышу в эту
головокружительную глубину.
Лось и Гусев стали спускаться по узкой лесенке, - там внизу было
тихо. Но наверху все сильнее трещали выстрелы, скрипели, задевая о крышу,
днища кораблей. Видимо, началась атака на последнее прибежище сынов неба.
Лось и Гусев бежали по бесконечным спиралям. Свет тускнел. И вот они
различили внизу маленькую фигурку. Она едва ползла навстречу.
Остановилась, слабо крикнула:
- Они сейчас ворвутся. Спешите. Внизу - ход в лабиринт.
Это был Гор, раненый в голову. Облизывая губы, он сказал:
- Идите большими тоннелями. Следите за знаками на стенах. Прощайте.
Если вернетесь на землю - расскажите о нас. Быть может, вы на земле будете
счастливы. А нам - ледяные пустыни, смерть, тоска... Ах, мы упустили
час... Нужно было свирепо и властно, властно и милосердно любить жизнь...
Внизу послышался шум. Гусев побежал вниз. Лось хотел было увлечь за
собой Гора, но марсианин стиснул зубы, вцепился в перила:
- Идите. Я хочу умереть.
Лось догнал Гусева. Они миновали последнюю кольцеобразную площадку.
От нее лесенка круто опускалась на дно колодца. Здесь они увидели большую,
каменную плиту с ввернутым кольцом, - с трудом приподняли ее: - из темного
отверстия подул сухой ветер.
Гусев соскользнул вниз первым. Лось, задвигая за собой плиту, увидел,
как на кольцеобразной площадке появились едва различаемые в красном
сумраке фигуры солдат. Они побежали вверх по винтовой лестнице. Гор
протянул им руки, и упал под ударами.

ЛАБИРИНТ ЦАРИЦЫ МАГР

Лось и Гусев, протянув руки, осторожно двигались в затхлой и душной
темноте.
- Заворачиваем.
- Узко?
- Широко, руки не достают.
- Опять какие-то колонны.
Не менее трех часов прошло с тех пор, когда они спустились в
лабиринт. Спички были израсходованы. Фонарик Гусев обронил еще во время
драки. Они двигались в непроглядной немой тьме.
Тоннели бесконечно разветвлялись, скрещивались, уходили в глубину.
Слышался иногда четкий, однообразный шум падающих капель. Расширенные
глаза различали неясные, сероватые очертания, - но эти зыбкие пятна были
лишь галлюцинациями темноты.
- Стой.
- Что?
- Дна нет.
Они стали, прислушиваясь. В лицо им тянул слабый, сухой ветерок.
Издалека, словно из глубины доносились какие-то вздохи, - вдыхание и
выдыхание. Неясной тревогой они чувствовали, что перед ними - пустая
глубина. Гусев пошарил под ногами камень и бросил его в темноту. Спустя
много секунд донесся слабый звук падения.
- Провал.
- А что это дышит?
- Не знаю.
Они повернули и встретили стену. Шарили направо, налево, - ладони
скользили по обсыпающимся трещинам, по выступам сводов. Край невидимой
пропасти был совсем близко от стены, - то справа, то слева, то опять
справа. Они поняли, что закружились и не найти прохода, по которому вышли
на этот узкий карниз.
Они прислонились рядом, плечо к плечу, к шершавой стене. Стояли,
слушая усыпительные вздохи из глубины.
- Конец, Алексей Иванович?
- Да, Мстислав Сергеевич, видимо - конец.
После молчания Лось спросил странным голосом, негромко:
- Сейчас - ничего не видите?
- Нет.
- Налево, далеко.
- Нет, нет.
Лось прошептал что-то про себя, переступил с ноги на ногу.
- Все потому, что уперлись лбом в смерть, - сказал он, - ни уйти от
нее, ни понять ее, ни преодолеть.
- Вы про кого это?
- Про них. Да и про нас.
Гусев тоже переступил, вздохнул.
- Вон она, слышите, дышит.
- Кто, - смерть?
- Чорт ее знает кто. Конечно - смерть. - Гусев заговорил словно в
раздумьи. - Я об ней много думал, Мстислав Сергеевич. Лежишь в поле с
винтовкой, дождик, темно, почти что, как здесь. О чем ни думай - все к
смерти вернешься. И видишь себя, - валяешься ты оскаленный, окоченелый,
как обозная лошадь с боку дороги. Не знаю я, что будет после смерти, -
этого не знаю. Это - особенное. Но мне здесь, покуда я живой, нужно знать:
падаль я лошадиная, или я человек? Или это все равно? Или это не все
равно? Когда буду умирать - глаза закачу, зубы стисну, судорогой сломает,
- кончился... в эту минуту - весь свет, все, что я моими глазами видел -
перевернется или не перевернется? Вот что страшно, - валяюсь я мертвый,
оскаленный, - это я-то, ведь я себя с трех лет помню, и меня - нет, а все
на свете продолжает итти своим порядком? Это непонятно. Неправильно.
Должно все перевернуться, если я умер. С 914 людей убиваем и мы привыкли,
- что такое человек? приложился в него из винтовки, вот тебе и человек.
Нет, Мстислав Сергеевич, это не так просто. За семь лет свет разве не
перевернулся? Как шубу - кверху мехом - его вывернули. Это мы когда-нибудь
заметим. Так-то. Я знаю - в смертный час мой, - небо затрещит, разорвется.
Убить меня - свет пополам разодрать. Нет, я не падаль. Я ночью, раз, на
возу лежал, раненый, кверху носом, - поглядываю на звезды. Тоска, тошно.
Вошь, думаю, да я, - не все ли равно. Вше пить-есть хочется, и мне. Вше
умирать трудно, и мне. Один конец. В это время гляжу - звезды высыпали,
как просо, - осень была, август. Как задрожит у меня селезенка. Показалось
мне, Мстислав Сергеевич, будто все звезды - это все - я. Все - внутри
меня. Не тот я - не вошь. Нет. Как зальюсь я слезами. Что это такое? Да,
смерть - дело важное. Надо по-новому жизнь переделать. Человек - не вошь.
Расколоть мой череп - ужасное дело, великое покушение. А то - ядовитые
газы выдумали. Жить я хочу, Мстислав Сергеевич. Не могу я в этой темноте
проклятой... Что мы стоим, в самом деле?..
- Она здесь, - сказал Лось тем же странным голосом.
В это время, издалека, по бесчисленным тоннелям пошел грохот.
Задрожал карниз под ногами, дрогнула стена. Посыпались в тьму камни. Волны
грохота прокатились и, уходя, затихли. Это был седьмой взрыв. Тускуб
держал свое слово. По отдаленности взрыва можно было определить, что
Соацера осталась далеко на западе.
Некоторое время шуршали падающие камешки. Стало тихо, еще тише. Гусев
первый заметил, что прекратились вздохи в глубине. Теперь оттуда шли
странные звуки, - шорох, шипение, казалось - там закипала какая-то мягкая
жидкость. Гусев теперь точно обезумел, - раскинул руки по стене и побежал,
вскрикивая, ругаясь, отшвыривая камни.
- Карниз кругом идет. Слышите? Должен быть выход. Чорт, голову
расшиб! - Некоторое время он двигался молча, затем проговорил
взволнованно, откуда-то - впереди Лося, продолжавшего неподвижно стоять у
стены: - Мстислав Сергеевич... ручка... включатель.
Раздался визжащий, ржавый скрип. Ослепительный желтоватый свет
вспыхнул под низким, кирпичным куполом. Ребра плоских его сводов упирались
в узкое кольцо карниза, висящего над круглой, метров десять в поперечнике,
шахтой.
Гусев все еще держался за рукоятку электрического включателя. По ту
сторону шахты, под аркой купола, привалился к стене Лось. Он ладонью
закрыл глаза от режущего света. Затем, Гусев увидел, как Лось отнял руку и
взглянул вниз, в шахту. Он низко нагнулся, вглядываясь. Рука его
затрепетала, точно пальцы что-то стали встряхивать. Он поднял голову,
белые его волосы стояли сиянием, глаза расширились, как от смертельного
ужаса.
Гусев крикнул ему, - что? - и только тогда взглянул вглубь кирпичной
шахты. Там колебалась, перекатывалась коричнево-бурая шкура. От нее шло
это шипение, шуршание, усиливающийся, зловещий шорох. Шкура поднималась,
вспучивалась. Вся она была покрыта обращенными к свету глазами, мохнатыми
лапами...
- Смерть! - закричал Лось.
Это было огромное скопление пауков. Они видимо, плодились в теплой
глубине шахты, поднимаясь и опускаясь всею массой. Теперь, потревоженные
упавшими с купола кирпичами, - сердились и вспучивались, поднимались на
поверхность. Вот, один из них на задранных углами лапах побежал по
карнизу.
Вход на карниз был неподалеку от Лося. Гусев закричал: - Беги! - и
сильным прыжком перелетел через шахту, царапнув черепом по купольному
своду, - упал на корточки около Лося, схватил его за руку и потащил в
проход, в тоннель. Побежали, что было силы.
Редко один от другого горели под сводами тоннеля пыльные фонари.
Густая пыль лежала на полу, в щелях стен, на порогах узких дверей, ведущих
в иные переходы. Гусев и Лось долго шли по этому коридору. Он окончился
залой, с плоскими сводами, с низкими колоннами. Посреди стояла
полуразрушенная статуя женщины с жирным и свирепым лицом. В глубине
чернели отверстия жилищ. Здесь тоже лежала пыль, - на статуе царицы Магр,
на ступенях, на обломках утвари.
Лось остановился, глаза его были остекляневшие, расширенные:
- Их там миллионы, - сказал он, оглянувшись, - они ждут, их час
придет, они овладеют жизнью, населят Марс...
Гусев увлек его в наиболее широкий, выходящий из залы, тоннель.
Фонари горели редко и тускло. Шли долго. Миновали крутой мост,
переброшенный через широкую щель, - на дне ее лежали мертвые суставы
гигантских машин. Далее - опять потянулись пыльные, серые стены. Уныние
легло на душу. Подкашивались ноги от усталости. Лось несколько раз
повторил тихим голосом:
- Пустите меня, я лягу.
Сердце его переставало биться. Ужасная тоска овладевала им, - он
брел, спотыкаясь, по следам Гусева, в пыли. Капли холодного пота текли по
лицу. Лось заглянул туда, откуда не может быть возврата. И, все же, еще
более мощная сила отвела его от той черты, и он тащился, полуживой, в
пустынных, бесконечных коридорах.
Тоннель круто завернул. Гусев вскрикнул. В полукруглой рамке входа
открылось их глазам кубово-синее, ослепительное небо и сияющая льдами и
снегами вершина горы, - столь памятная Лосю. Они вышли из лабиринта близ
тускубовой усадьбы.

ХАО

- Сын неба, сын неба, - позвал тоненький голос. Гусев и Лось
подходили к усадьбе со стороны рощи. Из лазурных зарослей высунулось
востроносое личико. Это был механик Аэлиты, мальчик в серой шубке. Он
всплеснул руками и стал приплясывать, личико у него морщилось, как у
тапира. Раздвинув ветви, он показал спрятанную среди развалин цирка
крылатую лодку.
Он рассказал: - ночь прошла спокойно, перед рассветом раздался
отдаленный грохот и появилось зарево. Он подумал, что сыны неба погибли,
вскочил в лодку и полетел в убежище Аэлиты. Она также слышала взрыв, и с
высоты скалы глядела на пожарище. Она сказала мальчику, - вернись в
усадьбу и жди сына неба, если тебя схватят слуги Тускуба, - умри молча;
если сын неба убит, проберись к его трупу, найди на нем каменный
флакончик, привези мне.
Лось, стиснув зубы, выслушал рассказ мальчика. Затем Лось и Гусев
пошли к озеру, смыли с себя кровь и пыль. Гусев вырезал из крепкого дерева
дубину, без малого с лошадиную ногу.
Сели в лодку, взвились в сияющую синеву.
_____________________________________

Гусев и механик завели лодку в пещеру, легли у входа и развернули
карту. В это время, сверху, со скал, скатилась Иха. Глядя на Гусева,
взялась за щеки. Слезы ручьем лились у нее из влюбленных глаз. Гусев
радостно засмеялся.
Лось один спустился в пропасть к Священному Порогу. Будто крыло ветра
несло его по крутым лесенкам, через узкие переходы и мостики. Что будет с
Аэлитой, с ним, спасутся ли они, погибнут? - он не соображал: начинал
думать и бросал. Главное, потрясающее будет то, что сейчас он снова увидит
"рожденную из света звезд". Лишь заглядеться на худенькое, голубоватое
лицо, - забыть себя в волнах радости, в находящих волнах радости.
Стремительно перебежав в облаках пара горбатый мост над пещерным
озером, Лось, как и в прошлый раз, увидел по ту сторону низких колонн
лунную перспективу гор. Он осторожно вышел на площадку, висящую над
пропастью. Поблескивал тусклым золотом Священный Порог. Было знойно и
тихо. Лосю хотелось с умилением, с нежностью поцеловать рыжий мох, прах,
следы ног на этом последнем прибежище любви.
Глубоко внизу поднимались бесплодные острия гор. В густой синеве
блестели льды. Пронзительная тоска сжало сердце. Вот - пепел костра, вот
примятый мох, где Аэлита пела песню уллы. Хребтатая ящерица, зашипев,
побежала по камням, и застыла, обернув головку.
Лось подошел к скале, к треугольной дверце, - приоткрыл ее и,
нагнувшись, вошел в пещеру.
Освещенная с потолка светильней, спала среди белых подушечек, под
белым покрывалом - Аэлита. Она лежала навзничь, закинув голый локоть за
голову. Худенькое лицо ее было печальное и кроткое. Сжатые ресницы
вздрагивали, - должно быть, она видела сон.
Лось опустился у ее изголовья и глядел, умиленный и взволнованный, на
подругу счастья и скорби. Какие бы муки он вынес сейчас, чтобы никогда не
омрачилось это дивное лицо, чтобы остановить гибель прелести, юности,
невинного дыхания, - она дышала, и прядка волос, лежавшая на щеке,
поднималась и опускалась.
Лось подумал о тех, кто в темноте лабиринта дышит, шуршит и шипит в
глубоком колодце, ожидая часа. Он застонал от страха и тоски. Аэлита
вздохнула, просыпаясь. Ее глаза, на минуту еще бессмысленные, глядели на
Лося. Брови удивленно поднялись. Обеими руками она оперлась о подушки и
села.
- Сын неба, - сказала она нежно и тихо, - сын мой, любовь моя...
Она не прикрыла наготы, лишь краска смущения взошла ей на щеки. Ее
голубоватые плечи, едва развитая грудь, узкие бедра казались Лосю
рожденными из света звезд. Лось продолжал стоять на коленях у постели, -
молчал, потому что слишком велико было страдание - глядеть на
возлюбленную.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22