Оборачиваясь на окна, я заметил, что патруль постепенно перемещается к
почте. Я не помнил: должны меня прихватить или нет? Чтобы помнить
в_п_е_р_е_д_, надо резко вывалиться из Хроноса. Это - глупость, опасно.
Но, по-моему, прихватить меня были не должны. Три девицы слонялись,
выставляя богатые округлости и колени. Все пространство кипело движением и
намеренной толкотней. Как сироп, пузырились обрывки воспоминаний. Трое в
Белых Одеждах! Очень непринужденно они огибали меня. Несомненно, они меня
видели, но боялись хоть как-то выказывать это. И, конечно, боялись
дотронуться, чтобы не постареть. Потому что _с_ц_е_н_а_р_н_о_е _в_р_е_м_я
еще не наступило. Я пока еще не существовал для них. Я толкнул неказистую
железную дверь и немедленно очутился на каких-то задворках.
Было мусорно, и хрустела густая щепа. И топорщились козлы -
устрашающим пыточным инструментом. Спрессовались - газеты, окорье. Точно
выползни, проглядывала стружка из-под земли. Здесь когда-то велись
распиловочные работы. И поэтому громоздились вокруг обезглавленные
чурбаны. И брезгливо щетинились сечкой. И на крайнем из них восседал
Гулливер, упираясь ногами в бревно и откинувшись телом на продавленную
переборку сарая. Это был именно Гулливер. Я не мог ошибаться. Как всегда,
- угловатый, насупившийся. Подтянув к переносью губу. Тренировочные штаны
его окончательно выцвели за сегодня, а на майке уже образовывалась свежая
нитяная прореха. Он угрюмо молчал и курил. Он сидел с таким видом, словно
торопиться ему было совершенно некуда. Словно тихие _с_д_в_и_г_и_ по
городу еще не начались. Словно не его сейчас интенсивно разыскивала
милиция. Словно не блокировали наглухо улицы военные патрули. Словно
цепкие молчаливые ребята из конторы "Спецтранса", раздражаясь и мучаясь,
не прочесывали сейчас квартал за кварталом, изымая подряд всех хоть
сколько-нибудь подозрительных.
Он сказал, разлепив неподъемные веки:
- Все-таки нашел меня, дядя. Настойчивый. Хочешь, я сделаю тебя
Секретарем? Пойдешь на горком, будешь командовать? Только научись
по-настоящему врать. Научись унижать и научись пресмыкаться. Морда у тебя
слишком интеллигентная. Но попробовать можно. Что ты молчишь? Я тебе
предлагаю вполне серьезно. Будешь Секретарем, возьмешь меня заместителем.
А? Не хочешь? Ну и хрен с тобой. Я тоже думаю, что ничего не получится.
Черный хлеб, называемый - Ложь. Белый хлеб, называемый - Страх Великий.
Разумеется, этого они не захотят. Не пугайся, дядя, я сейчас отдыхаю. Ты
же знаешь, что именно мне предстоит. Вот поэтому я сейчас отдыхаю. А
обычно я отдыхаю - вот так. Отойди-ка чуть-чуть, чтоб тебя не задело...
На мгновение он как остекленел. Протянулась рука, и в глазах полыхнул
фосфорический уголь. Место было совершенно безлюдное. Распахнулись -
убогие сараи, дворы. Ветхим скопищем уходили они на окраину города. В
самом деле - задворки. Будто птицы, плескалось белье. Две кирпичных трубы
возвышались над шифером кровель. Обе были почему-то в полоску. Зеленел
комариный закат. Апельсиновый дым, как усы, расползался по светлому небу.
Доносились густые удары и лязганье. Просвистел астматический паровозный
гудок. Как всегда, приступала к работе вечерняя смена. На заводе никто ни
о чем не подозревал. Я увидел, что ногти на вытянутой руке неожиданно
побелели. И пропал яркий фосфор в глазах, - догорев. Гулливер, как во сне,
отряхнул узловатые пальцы. Слабый треск вдруг истек из фаланг, и на землю
посыпались продолговатые ленивые искры. Вздулся медленный вихрь. Полетели
- окорье, щепа. Завалился сарай, обнажив деревянные внутренности. Будто
лопнула, вжикнув, струна. Две кирпичных трубы осторожно качнулись и
сползли, породив завитушное облако. Высверк пламени пронзил его до небес.
Раскатился чудовищный грохот. Я едва устоял. Серо-красный бархан вырастал
над заводом, - торопясь, затопляя собою окрестности.
- До свидания, дядя, - тоскливо сказал Гулливер. - _И_м_ сейчас не до
нас. Не скучай, еще развернутся события...
Он отбросил хабарик и побрел вдоль развала досок, - диковатый,
уверенный, что события еще развернутся. Кулаки его были, как обычно, в
карманах, а на майке - мазутный рубец. Розоватая лишайная плешь почему-то
обнаружилась на затылке. Я опомнился и кинулся ему вслед. Я надеялся.
Только время надежды, наверное, уже миновало. Гулливер уже куда-то
свернул. За углом было пусто. Лишь какой-то дремучий мужик исступленно рыл
землю посередине улицы. Он был голый до пояса и лоснящийся по коже от
мокроты. Рыжеватая борода его ходила, как заведенная. Было видно, что он
роет тут уже не первый час, и что будет рыть еще, рыть и рыть - несмотря
ни на что, и что все-таки выроет то, что ему потребовалось...

7. НОЧЬЮ НА ПЛОЩАДИ
Редактор лежал на камнях, бесформенный, словно куча тряпья, пиджак у
него распахнулся, и вывалилась записная книжка с пухлыми зачерненными
страницами, клетчатая рубаха на груди лопнула, штанины легко задрались,
оголив бледную немочь ног, он еще немного дышал - трепетала слизистая
полоска глаза. Я нагнулся и зачем-то потрогал его лоб, тут же отдернув
пальцы, пронзенные мокрым холодом.
- Циннобер, Циннобер, Цахес... - сказал редактор.
Кажется, он был без сознания.
Карась, опустившийся на корточки с другой стороны, растерянно
почмокал и сказал еле слышно: - Умрет, наверное, - а потом, быстро
оглянувшись, добавил. - Тебе бы лучше уйти отсюда. Не надо, чтобы тебя
здесь видели.
Он был прав.
Доносилась с окраин винтовочная стрельба, и совсем рядом, может быть,
на соседней улице, расползался зверинец перегретых моторов. Возбужденные
голоса раздавались у меня над головой: - Слышу - звон, удар, я -
выбежал... - Это, братцы, Черкашин... - Боже мой, неужели тот самый?.. -
Ну, конечно!.. - Ах, вот оно что... - Ну а вы как думали?.. - Ну, тогда
все понятно... - Расступитесь, расступитесь, граждане!.. Да пропустите
же!.. - Энергичный широколицый сержант уже проталкивался ко мне, доставая
на ходу блокнот. Я не ожидал, что сержант появится так быстро. Совершенно
не ожидал. Полночь еще не наступила, еще не распустился чертополох, не
вставали еще из-под земли "воскресшие", мутноглазые демоны еще не
выскакивали изо всех щелей, Трое в Белых Одеждах еще не двинулись по
направлению к городу. Видимо, какое-то время у нас еще оставалось. Тем не
менее, санитар, разворачивающий носилки, почему-то осел и панически
засуетился: - Поскорей, поскорее, ребята!.. Уложи его за ноги! Поднимай!..
- Крупный мертвенный пот вдруг мгновенно прошиб его. Щеки, как у
эпилептика, задрожали. - Ах!.. - сказал кто-то на площади.
Шестеро бритых парней - в джинсах, в одинаковых черных рубашках -
неожиданно выскочили из переулка, и в руках у них заколотились автоматы,
извергая беспорядочный треск и огонь. Лица до нижних век были закрыты
платками, а над левым локтем у каждого багровела повязка с непонятной
эмблемой. Что-то вроде трилистника. Штурмовые отряды. В здании горкома
разом потух свет, и секущий осколочный дождь зазвенел по булыжнику. - Руки
вверх!.. - словно чокнутый, завопил сержант. Он возник совершенно
напрасно. Потому что крайний из этой шестерки, как ужаленный обернувшись,
засадил ему в грудь чуть ли не половину магазина, и сержант тут же рухнул
- бревном, на колени, закрывая ладонями провал живота. Красным варевом
брызнуло сквозь прижатые цепкие пальцы. Парень бутсой толкнул его, и
матерчатый куль, прежде бывший живым человеком, безболезненно развалился.
Откатилась пустая фуражка. - Сука! Мент! - прошипел обозлившийся парень.
Полетели, вращаясь, бутылки в окна первого этажа. Разорвался бензин
пополам с неочищенным скипидаром. Лиловатая холодная вспышка озарила все
здание, и огонь, резко вырвавшийся на свободу, принялся деловито
облизывать почерневшие перекрытия. Длинный гром вдруг ударил о площадь: -
Солдаты!!..
И немедленно сопение тягачей, доносившееся как бы издалека, вдруг
надвинулось, встало - запечатав собою пространство. Шланги яркого дыма,
будто щупальца, взлетели со всех сторон. Я увидел позеленевшее лицо
санитара. Взвыла "скорая помощь". Поднялся кладбищенский рев. - Что вы
делаете?.. Подонки!.. - закричал чей-то хрупкий отчаянный голос. И
мгновенно сорвался. Загремели - приклады, броня. Человеческий муравейник
стремительно выкипал, образуя пустоты. Все куда-то бежали. И я тоже бежал,
- расшибаясь, кого-то отталкивая. Дым, свиваясь, густел. Шелестело
метелками искр. А навстречу мне то и дело вываливались безумные горящие
факелы. Смрадом, адовой копотью разило от них. И еще - запеченным
клокочущим мясом. Все они, по-видимому, были обречены. Вероятно, по
площади ударили из огнеметов. Это - армия. Солдаты не церемонятся.
Оголенные ветки хлестали меня по лицу. Разлетелась в канаве вода. Я
споткнулся, упал, и мне было уже не подняться. Спину больно придавили
коленом. Что-то жесткое уперлось в скулу и свистящий надорванный шепот
предупредил:
- Тихо, тварь! Если пикнешь, прикончу на месте! Я кому сказал: тихо!
Фамилия? Адрес? - Я приезжий, - через силу выдавил я. - Иммигрант? Сколько
суток? - Не знаю... - А по местному времени? - Кажется, трое... - Трое
суток? Всего? И - редактор газеты. - Тот же голос обезличенно произнес. -
Я его "приготовлю", Учитель. Перережу трахею. Спокойненько. Нам свидетели
ни к чему. - Твердость пальцев ужасно скользнула по горлу. Я мычал, как
баран, приготовленный на заклание. Щелкнул нож, и меня приподняли за
волосы. - Идиоты!.. - надсаженно выхрипел я. Я готов был смириться. Но
откуда-то справа устало и властно сказали: - Вот что, Сева, отдай ему
пистолет... - Я не понял, Учитель? - Пистолет, запасную обойму... - Что?
Вот этому?! - Этому, Сева... - Он же зомби, Учитель! - Отдай... - Он нас
тут же продаст за четыре копейки!.. - Справа громко, внезапно сглотнули,
будто кто-то удерживал стон. - Я о чем говорил тебе, Сева? Люди - мякиш.
Не надо бояться людей. Тесто. Жижица. Куриные сладкие мозги... - Но,
Учитель!.. - Бери его, Сева... Мажь дерьмом... Преврати в червяка... -
Тот, кого называли Учителем, угасал на глазах. Слышно было только
неровность дыхания. Сева дико заерзал на мне и откусил заусеницу.
- Держи пушку, тварь, - наконец сказал он. - И чтобы - ни звука.
Пойдут солдаты - будешь стрелять. Будешь хорошо стрелять, тварь. А не
будешь стрелять, я тебе банан распорю. Понял, тварь? Выпущу кишки, намотаю
на дерево...
Гладкий холодный металл скользнул по моей щеке. Кисло рыгнуло
порохом. Сева осторожно перекатился, освобождая меня, и, укладываясь во
мху, лязгнул чем-то железным. Вероятно, передернул затвор. Теплая гильза
ударила меня по виску. Глаза мои постепенно привыкали. Я уже различал
странно-круглую шаровую башку, обтекаемые косые скулы, выдающиеся вперед,
жесткие остриженные короткие волосы со специфическим оттенком. Кажется,
огненно-рыжие. Точно, рыжие. Это был Коротышка. Я недавно видел его в
столовой. Он лежал, ежесекундно облизывая губы, выставив перед собой дуло
самодельного автомата. Видимо, он очень нервничал. Собеседник его
обретался справа от меня - как-то болезненно скособочившись и уродливо
прижимая руками место, откуда вырезают аппендикс. Вероятно, был только что
ранен. Вероятно, достаточно тяжело. Опрокинутое сквозное лицо его
располагалось в тени. Ямы глаз и провал неживого рта. Света вообще было
мало. Лунный обморок очерчивал кочки, жестяные ковылинки травы,
сердцевидные морщинистые листья крапивы. Словно сборище силуэтов.
Кропотливое шевеление исходило от них. А немножечко впереди, куда мы
смотрели, за узорчатой чернотой боярышника набухала сиреневая
искусственная невнятная слепота. Видимо, там находилась площадь. Я ушел
совсем недалеко от площади. Плавали голоса, и выскакивала из тишины
гортанная перекличка. Вспыхнул и тут же пресекся казарменный гогот.
Кажется, солдаты строились. Неожиданно зажглись четыре низких туманных
круга. Судя по всему, фары у транспортеров. Стало еще темнее.
- Сейчас пойдет, - сказал Коротышка, резко приподнимаясь и
вглядываясь в слепоту. - Это - "гусары смерти". Спецподразделения. Я убью
по крайней мере двоих, Учитель. Я вам слово даю. Я вас здесь не оставлю...
В ту же секунду длинное продолговатое тело, жирно блестящее хитином,
совершенно бесшумно вынырнуло из кустов и одним ударом опрокинуло его на
спину. Будто ребенка. Таракан взрывал землю лапами, тоненько хищно урчал,
- запах прогорклого масла истекал от него. Шлепали по траве кольчатые усы
и виляла остроконечная ребристая задница. Коротышка ворочался под ним, как
червяк. Участь его была решена.
- Стреляйте же, стреляйте!.. - шаря вокруг беспомощными руками,
простонал Учитель.
Кажется, он пытался сесть. Но на грудь ему так же бесшумно бросился
второй таракан, и сломавшиеся жердями локти вонзились в кочки.
- Стреляй, тварь поганая!!!..
Я в беспамятстве отползал, бросив пистолет и стараясь не поднимать
лица. Проще всего было заметить лицо. Кажется, вчера Учитель провозглашал:
- Возьмем человека. Возьмем обыкновенного советского человека. Собственно,
чего он хочет? Собственно, он ничего не хочет. Просто-напросто он не умеет
хотеть. Он хочет, чтобы у него была большая зарплата. Больше, чем у
других. И еще он хочет, чтобы у него была накормленная семья. Лучше, чем у
других. И он хочет иметь - квартиру, дачу, машину. То есть, стандартный
социальный набор. Больше он ничего не хочет. Это надо усвоить раз и
навсегда. Здесь мы ничего не добьемся. Область интересов - чисто
материальная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34