Из того, что происходило тем вечером, я понял совсем мало. До, во
время и после обильной еды, что нам предложили, очень много разговаривали.
Мне кажется, что старые люди считают себя более людьми, чем они хотели бы
быть, но пытаются как-то справиться с этим. Молодые, напротив,
притворяются менее очеловеченными, чем они есть, не зная, как это сделать.
Я должен признать, что это звучит довольно сложно, поскольку, как
говорится, мой разум не хотел настраиваться на эту вовсе не необычную
ситуацию. Возможно также, что я слишком много вычитал из своих наблюдений.
Что касается анакаона, я никогда ни в чем не был уверен. Я точно знаю, как
под давлением Нью Рима было ликвидировано рабство, и мне было ясно, что
культура может вымереть, если бывшие рабы не знают, как им отбросить
принятый ими чужой образ жизни. Но за проблемой анакаона пряталось больше.
Их толсто наложенный, гротескно действующий человеческий образ лишь
подчеркивал, насколько чуждой человеческой является эта раса.
Они говорили о себе, о семьях "Зодиака", о недавней истории и на
другие темы. Они вели себя с нами свободно, как и люди "Зодиака", так как
для них не играло никакой роли, что мы были с другой планеты. Мы с Эвой
были для анакаона менее чуждыми, чем командор Хауке или Линда Петросян.
За троих молодых людей оратором был, конечно, Майкл. Данель мало что
мог сказать и едва ронял замечания, которые можно было бы перевести.
Мерседа была немного более разговорчива, но в общем и целом
довольствовалась тем, что соглашалась с младшим из братьев.
Майкл мне понравился. Он был ниже ростом, чем Данель, но намного выше
меня. Это был интеллигентный молодой человек, и все же ему не хватало
своей собственной личности. Он мог говорить о далеких для него вещах и
событиях, но только не о том, что он делает или хотел бы делать.
Он проявил большой интерес к звездным мирам и заставил меня
рассказать о моем прошлом больше, чем я хотел. Я не люблю опускаться до
уровня дорожных анекдотов, но его вопросы вынудили меня порыться в памяти
и наговорить их целую кучу. По этой причине я меньше обращал внимания на
то, что происходило вокруг, чем если бы пытался, будь у меня возможность,
чему-нибудь научиться.
Весь вечер не происходило ничего существенного, и я не почерпнул
больше ничего, кроме уже упомянутых впечатлений.
Было очень поздно, когда мы, наконец, отправились спать. Я уснул не
сразу. Даже если смена суточного ритма создавала мне меньше трудностей,
чем Эве, я просто еще не устал, а с этим ничего не поделаешь. И я начал
праздно болтать с ветром.
Мне хотелось бы заснуть, сказал я. У меня предчувствие, что без
оружия и радиосвязи в лесу я не смогу спать спокойно ни минуты.
- Трус, ответил он. Должно быть, пошутил.
Может, я смогу где-нибудь раздобыть оружие, рассуждал я.
- Исключено, предсказал он. Я был склонен с ним согласиться. Люди
"Зодиака" чересчур внимательны. Никто ничего не оставляет лежать без
присмотра.
- Данель производит впечатление надежного, успокоил меня ветер. И ты
же знаешь, что джунгли вовсе не так нафаршированы опасностями, как в
фильмах о Тарзане. В джунглях никогда ничего не случается.
В них можно заболеть, возразил я. Кроме того, есть насекомые.
Маленькие твари всегда хуже больших. А у нас с собой не будет даже аптечки
первой помощи.
- Ну... Он замялся.
Ну что? - потребовал я. Чего еще мне не хотелось бы услышать на этот
раз?
- Я могу лечить укусы насекомых, отталкивать пиявок и охранять тебя
от всех паразитических инфекций - хоть наружных, хоть внутренних.
Ты и лекарства доктора Чудо, сухо сказал я.
- Не говори потом, что я тебе не предлагал.
Не буду, пообещал я. И у тебя свободная дорога. Я уже перестал с
тобой бороться. Если трюки, что ты производишь с моей вегетативной нервной
системой, поддерживают мое здоровье, можешь продолжать. Пробуждай скрытые
и дремлющие в моем организме таланты. Ты имеешь на это официальное
разрешение. К черту, почему бы и нет? Ты бы все равно делал это в любом
случае, так ведь? Мне становится ясно, что я со времени своего пребывания
на могиле Лапторна не получал даже насморка, и моя сопротивляемость
намного лучше, чем должна была бы быть в моем возрасте. Так что не говори
потом, что я был неблагодарным.
- Я и не жду от тебя благодарности. Я знаю, что это не в твоем стиле
- ведь ты так ценишь быть господином над собственным телом. Поверь, я не
делаю ничего, чего не сделал бы ты сам, если бы мог.
Я тебе верю, великодушно согласился я.
Этот разговор выявил, что мое сопротивление ветру со времени нашей
последней дискуссии об этом подтаяло еще больше. Я увидел, насколько
полезным для меня был ветер. Мы постепенно сплавлялись в единое целое. Мое
тело все еще принадлежало мне, но за его возможности я должен был в
известной степени благодарить ветер. Раньше я боялся, что это угрожает
моей индивидуальности, но мое мнение постепенно изменялось. Мы могли
уживаться в одном теле. Мы могли быть одним индивидуумом.
Может быть, в этой теории мало смысла, но на практике она хорошо себя
оправдывала.
Как ты относишься к паукам весом в две тонны? - спросил я еще, прежде
чем броситься в объятия Морфея.
- Мне против них не устоять. Волосатые пауки милы, пока они
маленькие, но надо бы запретить им вырастать до таких размеров.
А он еще утверждал, что не понимает юмора.

8
О криптоарахнидах (в просторечии называемых пауками) во всех деталях
меня проинформировал Макс.
Эволюция на Чао Фрии в общем и целом шла тем же путем, что и на Земле
и целой куче других миров. Но поначалу небольшие различия во временных
последовательностях привели к гигантской разнице в более поздних стадиях.
Миллион лет или около того в истории эволюции совсем ничего не решают. Но
это не означает, что какая-то группа без всякого труда может опередить
остальные создания и взлететь на уровень, которого она в противном случае
не достигла бы.
Чтобы выползти из моря, на Чао Фрии позвоночным потребовалось больше
времени, чем тварям, снабженным внешним скелетом. Следовательно, последним
удалось быстрее приспособиться к жизни на суше. Они использовали свое
преимущество во времени, чтобы решить все проблемы, ограничивающие их
родственников на Земле - как например, тяжелые органы дыхания,
недоразвитое яйцо и наросший вокруг глотки мозг.
На Земле и большинстве других планет были позвоночные, развившиеся в
яйцекладущих млекопитающих, а позднее в живородящих. На Чао Фрии их обошли
экзоскелетные формы, и когда они, наконец, решились покинуть материнское
чрево океана и начать дышать легкими, они натолкнулись на более жесткую
конкуренцию, чем ожидали по предсказаниям статистики. Под давлением
естественного отбора позвоночные быстро наверстали отставание, но этот
отбор действует в двух направлениях, и им никогда не удавалось загнать
криптоарахнид или членистоногих в угол. Криптохордаты или имеющие спинной
мозг животные образовали большую часть травоядных, массу насекомоядных, а
также всеядных анакаона, но криптопауки и криптоскорпионы преуспевали и
процветали. Птицы никогда не поднялись в воздух, так что экзоскелетные
существа сохранили свою монополию на полет. Во всяком случае, это не так
уж удивительно, если подумать, что имеющиеся на Чао Фрии деревья не
представляли для птиц ничего соблазнительного.
Я не могу избавиться от мысли, что криптоантропоиды, если они уже
развили мозг, отсутствие которого так сильно повредило предкам их земных
коллег, точно так же могли бы развить сердце и душу. Членистоногие с
сердцем и душой в Галактике, к сожалению, дефицит. Но и на Чао Фрии
ползающие не имеют этого.
Как печально.
Макс был опьянен демонстрацией своих познаний в биологии. Его абрис
эволюции был немного доктринерским, но он мог гордиться тем, с каким
прилежанием люди "Зодиака" посвящали себя задаче ознакомления с их
обетованной землей. Слова "невозможно" и "неотвратимо" в его выводах
появлялись чересчур часто, и если бы он побывал в некоторых из тех мест,
куда заводила судьба меня, он бы, возможно, изменил свои взгляды. Но я все
же не мог упрекнуть его за ограниченный горизонт. Не слишком уж много
возможностей у него было, чтобы расширить его.
Мое первое впечатление от джунглей было решительно безрадостным. Как
я и предсказывал, в них было темно. Но не так темно, как я ожидал. Я
просто не мог себе представить, какой высокой и плотной может быть крыша
из листвы.
Слава Богу, что нам не приходилось прорубаться сквозь перевитые
лианами заросли боярышника. Мы могли маршировать без особых трудностей,
хотя большую часть времени были вынуждены идти через трухлявые грибы и
другие примитивные растения, достигавшие нам до бедер, а то и до пояса.
Деревья были гигантскими. Стволы их на уровне груди имели диаметр от
девяноста до ста пятидесяти метров, а корневые наросты у земли бывали
часто вдвое толще. Самым опасным препятствием для нас были выступающие
корни, скрытые растительностью. Лиственный покров парил над нами в воздухе
в доброй четверти мили. Ветви были длинными и намного мощнее тех палочек,
что мы видели на открытой местности, но, несмотря на это, они были
гибкими. Они несли на себе широкие волокнистые покровы и целые вагоны
прозрачных мембран, которыми добывали энергию из солнечного света.
Насколько я мог судить, лиственный покров имел не очень большую толщину,
но он был очень сложным. Сверху лес выглядел зеленым. Снизу, куда куда
вместо отраженного доходил отфильтрованный свет, он был
голубовато-фиолетовым. Красные длины волн почти полностью задерживались.
Из этого можно было заключить, что ловушки фотонов были разработаны очень
умно и эффективно.
Листья покрывали джунгли буквально от края и до края. В этой крыше не
было дыр, только кое-где более светлые места. Поэтому лес был довольно
мощной ловушкой и для влаги. Он был единой гигантской теплицей. Только то,
что деревья поглощали большую часть инфракрасных лучей, предохраняло нас
от того, чтобы мы не сварились. Несмотря на это, я без особого труда мог
представить себе более приятное место. Мне кажется, припочвенные растения
питались не фотосинтезом, а скорее термосинтезом или гниющими веществами.
Они тоже забирали массу влаги, так что сырость была терпимой.
Воздух в джунглях - хоть и застоявшийся - ударял в голову. Содержание
кислорода на 8-10 процентов превышало его содержание на открытой
местности, так как листья большую часть производимого ими кислорода
выделяли вниз, а не вверх, и сквозь лиственную крышу уходило слишком мало,
чтобы выравнять его содержание по крайней мере в течение дня. Ночью, когда
деревья дышали, а фотосинтез приостанавливался, содержание кислорода
немного падало.
Чем дальше в джунгли мы проникали, тем больше пьянели. Прошло много
часов, пока наши легкие приспособились, а наш мозг привык к такому
состоянию. Мы шли гусиной цепочкой. Данель с Мерседой вели, потом
следовали Макс, Эва, я и Линда, а Майкл замыкал шествие.
- Прекрасно здесь, да? - заметил я Эве. Однако, на нее это не
произвело впечатления, и это меня удивило. Я бы не подумал, что ее
неприятное чувство могло быть сильнее, чем чувство удивительного. Жажда
деятельности Лапторна никогда не притуплялась небольшой жарой и
влажностью. Может быть, она была не такой уж жадной до космоса, как я
воображал. Мне все чаще приходила мысль, что ее слишком смущала судьба,
постигшая ее брата.
- Почему этот лес не зеленый? - спросила она.
Я объяснил ей разницу между проходящим и отраженным светом.
Прозрачные листья ей еще не встречались, но на мои разъяснения она
скривила злое лицо. Конечно, это не было для нее новым.
- Это кажется одним листом, - пожаловалась она. - Нигде нет места,
чтобы проходил свет.
- Деревья не срослись, - заверил я ее. - Они только заключили
джентльменское соглашение о пространстве между их вершинами. Их листья не
могут перекрываться менее чем на несколько сантиметров, так как иначе мы
должны были бы видеть их края. Во всяком случае, они должны склонять свои
головы во время дождя, чтобы дать стечь воде, а они не смогли бы этого
сделать, если бы их ветви тесно сплелись друг с другом.
- А как удаляется из леса стекшая вниз вода? - осведомилась она.
- Реками, - коротко ответил я. Кроме того, должно быть чудовищное
испарение через лиственный покров, так как эти листья, в противоположность
листьям в джунглях на большинстве планет, не покрыты восковым слоем. Я не
счел для себя трудом усложнить дискуссию лекцией о круговороте воды в
субтропических районах.
Но Линда не могла смолчать. - Лиственный покров разрывается во время
сильных ливней, - провозгласила она, - а потом верхушки опять складываются
вместе, чтобы регенерироваться. В этих случаях происходит и свободное
испарение.
Я по-дружески поблагодарил ее за дополнительную информацию. Кажется,
каждый на Чао Фрии знал, как функционировал этот мир. Знания придают
гордость. Если кто-то знал больше, чем обязан был знать, он становился
тщеславным. Обетованная земля сама придавала тщеславие.
- Эти проклятые штуки чертовски трудно корчевать, - закончил Макс; он
имел в виду скорее корни, чем сами деревья. - Сквозь этот лес невозможно
проложить никакой разумной дороги. Конечно, мы не хотим валить деревья,
кроме тех мест, где это действительно необходимо, но без дорог все эти
проклятые джунгли как непроницаемый барьер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20