Видите ли, учился наш токарь в МГУ на заочных подготовительных курсах (платных), то ли не было в Новосибирске оных, то ли объявление на глаза не попалось, но, в общем, учился, поддерживал форму, решал контрольные, писал изложения и, надо же, проявил себя аккуратным, сообразительным, трудолюбивым и, как весьма успевающий, надежды подающий, удостоился приглашения на очную сессию, зван был месяц провести на берегах Москвы-реки. Без гарантий был зван, конечно, но и не без некоторого расположения.
Так вот не откликнулся, проигнорировал. В Новосиб тянуло, хотел в Академгородок, привык уже к своему желанию, любил его. видел (тут цитата из "Во весь голос" про "грубо и зримо"), чувствовал, осязал (не как "дорогую и золотую", но абстрактную, на картинке лишь виденную, плоти лишенную столицу), представлял наяву, мог закрыть глаза и увидеть среди сосен ряд универовских общаг, вдоль которых пока пройдешь, вот вам крест, все битловские хиты, все альбомы послушаешь до одного.
Представляете, летний вечер, идешь босой по теплому асфальту в шортах, свободный, гордый, одинокии...
Ах, если бы хотя бы на мгновение проникнуть в дом, просочиться, допустим, в замочную скважину, тихо-тихо пройти на цыпочках, медленно, не давая скрипнуть сухой направляющей, выдвинуть ящик стола, извлечь из-под бумажного спуда целлофановый пакет, где коленкорами документов в толстом кожаном бумажнике разложены честно заработанные червонцы, мог бы, клянусь честью, и Михаил гордо принять предложенные родителями суровые правила игры. Опять, опять перед нами вечная история близкого локтя, воплощенная в паре лестничных пролетов и одной двери.
И все же даже автору как-то грустно от такой вот невезухи, так безобразно нарушившей чудный график отъезда будущего Резерфорда (Ньютона, Дарвина, Спинозы, И. Грековой) в центр сибирской науки г. Новосибирск, в наших краях для пущего веселья нередко именуемый Н-ском. Ведь как все было задумано, как все было до миллиметров рассчитано, и надо же, сорвался Мишка, Мишка, где твоя улыбка и кудри черные до плеч. И билет был приобретен, представьте себе, авиационный, на 12 июня, и нарочные уже высланы, и линейные выставлены, то есть (самое главное) друг, вернейший, надежнейший друг, Саша Мельников, уже извещен, когда ставить чайник на плиту, готовить "пирамиду" и сочинять "монтаж".
Саня, Санек, Мельник, друг, пловец, футболист, бог всех точных наук и, конечно, одноклассник.
А всего (это кстати) одноклассников, своих людей, земляков, в стенах Н-ского университета у нашего героя целых четыре (еще пара на физфаке и один биолог), ну. а кроме ровесников плюс к ровне еще имеется и Андрей Мирошниченко, человек, коего Лысый никак, конечно, не мог решиться известить, но в сердце хранил. Ибо именно блистательная карьера этого молодого человека, знакомого Мишке Грачику еще по пионерским забавам со снежными крепостями, безусловно, питала упрямство сына декана электромеханического факультета. Скажем больше, нечаянная встреча на февральском вечере выпускников и слова одобрения и дружеской поддержки из уст члена общественной приемной комиссии физфака как ничто другое согревали душу будущего Ландау, безусловно, претендуя в наших представлениях о Лысом на роль путеводной звезды.
Впрочем, что это мы? Пожалуй, извинимся. Не то сказали, ляпнули. На роль путеводной звезды претендовали темные горячие тени, длинноволосые тени неизвестно откуда взявшихся в общаге посреди лета студентов, устроивших для себя и для абитуры (за день. друзья, за день до объявления, с универом и другом Емелей разлучивших. отметок по сочинению) танцы в холле-фойе при свечах. (Ох, прав был папаня-декан, зрил в корень, видел насквозь.)
- Вы должны поступить, ребята,- сказал в тот вечер печали еще не ведавшим пловцам магнитофоном командовавший студент, скубент, студиоз с хвостиком резинкой перехваченных на затылке русых волос.- Такие здесь нужны,- произнес после того, как согрели его, физика, естествоиспытателя, обрадовали знанием слов Ummagumma и Atom Heart Mother Грачик и Емеля.
Ну, разве мог Мишка подвести того чудного чувака с круглыми колесиками очков на тонком носу, в майке с надорванным рукавом, со значком круглым "Слава Богу, сегодня пятница". О нет, никогда.
А Шина, Андрей Мирошниченко, просто обнадеживал, ввести обещал, исключить впредь нелепые недоразумения гарантировал, колодцем был, не предназначенным для плевков, лицом, не приспособленным для питья.
Кстати, автор на правах бывшего ученика той же самой физматшколы может добавить к сему кое-какие биографические сведения о бывшем секретаре школьного комитета комсомола Андрее Васильевиче Мирошниченко. К началу нашего повествования сын преподавателя геометрии и библиотекарши, за глаза в школе прозванный Шиной отчасти из-за чисто физиономических особенностей, отчасти из-за излишне частого употребления на публике его шипящей фамилии, заканчивал третий курс и своей активной жизненной позицией поражал иных видавших виды дядь и теть. Ему пророчили большое будущее, в чем с самого его детства не сомневались Андрюшины папа с мамой, жившие по соседству с нашими героями на Советском проспекте, в отсутствие отпрыска увлекшиеся гвардейским дизайном, под чем мы разумеем неумеренное декорирование комнат и коридоров небольшой их квартиры почетными грамотами и похвальными листами талантливого ребенка.
Ну, а пока мы немного ехидничали, на оставленного без присмотра во дворе родного дома Михаила Грачика внезапно снизошло вдохновение, неудачника осенила спасительная идея, он встал, вдохнул, выдохнул и, не теряя более ни минуты на ненужные (глупые) колебания и переживания. направился как есть, в футболке с самодельным трафаретом на груди, тренировочных штанах и кедах "два моста". через арку на улицу имени писателя - героя гражданской войны.
Однако мы не последуем за ним. Умерим законное любопытство, удовлетворение коего все равно неминуемо. но будет действительно глубоким лишь после того. как мы приоткроем завес над еще кое-какими событиями сегодняшнего (и отчасти вчерашнего) дня. На сей раз путь от утра к вечеру мы проделаем в компании Григория Грачика, поскольку именно с его помощью Михаил задумал добыть из родительского дома деньги и документы. Нет, нет, Лысый не ошибается,- как и предполагал протокол. Григорий Сергеевич часа полтора назад прибыл в квартиру девяносто девять на торжества по случаю отцовского юбилея, все верно, все правильно, но помочь младшему братцу, равно как утешить родителей, Григорий в этот вечер окажется неспособным по причинам физического и физиологического свойства.
Кстати, Гриша - отрада отца, первое в жизни серьезное разочарование матери. Именно его, долго и сладко, воображала Вера Константиновна в роли мужа младшей дочери уже изрядно нам надоевшего доктора, профессора, крупного специалиста в области калориферов и холодильников, ради осуществления этой мечты она всячески способствовала реализации планов Сергея Михайловича относительно Гришиного будущего, она проявляла лояльность, надеясь на уступку и от мужа, может быть, и не напрасно, да только Гриша подвел самым неожиданным образом. Вообще Григорий с его флегматичной созерцательностью и фатальной непредсказуемостью, пожалуй, и даже конечно, достоин чего-то более глубокомысленного, нежели наша во всех отношениях скандальная история. Но такова судьба, раз уж он из несостоявшихся "Бесов" попал в наш развеселый бедлам, ему ничего красивее или умнее других ни сказать, ни сделать не придется. Более того, раз уж он пристал к нам не по зову сердца, а по собственному безволию, ему суждено стать нелепее других, отвратительнее и гаже. А жаль.
А впрочем, наплевать. Объяснились, сделали нужный акцент, и будет, пора к делу. Итак, в известный нам вечер, когда адреналин, нитроглицерин и тазепам накатывались волна за волной, когда рушились надежды, планы и мечты, в этот вечер вселенской катастрофы Григорий Сергеевич Грачик нажрался, как свинья, то есть совершенно до скотского состояния.
Причем кирять, используя лексикон того славного времени, Гриша Грачик, Грач, прозванный за исключительную способность отрешаться от мирских сует Флегмой, или даже Великой Флегмой, начал еще в первом часу. Вот какой ужас. А если быть откровенными до конца, до дней последних донца, то не в первом часу, а вчера. Вчера начало всему положил стакан зеленоватого "красного". принятый за обедом в дружном коллективе лаборатории "динамики и прочности приводов горных машин" Института проблем угля. Однако будем стараться по возможности не перескакивать с одного нг другое, сохраним последовательность событий, для чего вернемся в первую главу. Ничего не ведая о прошлом и не рискуя гадать о будущем, мы возвращаемся в пивной зал ресторана "Сибирь", там в туманной дали первой главы мы расстались с Григорием Сергеевичем, сохраняя твердую убежденность в его моральных качествах и волевом настрое. Но разом улетучился весь оптимизм, едва лишь в прокисшее помещение пивного зала, кстати, весьма жалкой забегаловки, меньше всего имевшей право на такое звучное название, как зал, вплыла небритая физиономия Коли Алтухова, художника газеты "Южбасс", соратника (как Грача, так и выпускника Строгановки, автора сварного безобразия - Игоря Клюева) по юношеским выставкам и вернисажам. Счастливая встреча друзей не стала по традиции искусствоведческих монографий часом рождения новой художественной группы или живописного направления. Лично для Григория на первом этапе она завершилась на редкость благополучно,- после третьей бутылки "Кавказа" изрядно ослабевшего Грача все ж великодушно отпустили на день рождения, для двух других участников sudden reunion продолжался почти сутки, правда, начиная где-то с девяти вечера уже на гигиеничных простынках Южносибирского городского вытрезвителя. Впрочем, около одиннадцати, сделав полный круг, к друзьям присоединился потерянный было для общества Григорий.
Да, не зря сердце екнуло в полдень, когда жаждущий пива Игорек встретил на набережной реки Томи Григория. в этот напряженный субботний час дома и магазина сосредоточенно созерцавшего весеннее течение вод. К столь буддийскому времяпрепровождению у Грачика, по прозванию Флегма, в день сорокавосьмилетия его отца Сергея Михайловича имелся серьезный повод, и о нем мы поведем рассказ сразу, как только Гриша отыщет свой левый ботинок, затерявшийся где-то в недрах художественной мастерской Клюева-старшего, уютные апартаменты которого в отсутствие знаменитого графика земли сибирской (по случаю денежной командировки на БАМ) просто идеально подошли для встречи старых друзей. Кстати, не с этих минут напряженной возни у входа в помпезный витерклозет слуги муз мы считаем Григория потерявшим человеческий облик. Отнюдь, именно он, Великая Флегма, удержал Колю Алтухова от безобразной попытки отлить измучившее организм художника пиво во фруктовое отделение холодильника "Апшерон", в объемистую морозилку которого минут двадцать спустя неблагодарный Коля, предчувствуя расставание, и запихал левый ботинок Грачика. Впрочем, совесть в тот момент у всех троих еще присутствовала, ботинок в конце концов вернулся к хозяину, обняли и самого Григория, поцеловали на дорожку, но шаловливое "прощай", как мы знаем, спустя не так уж много времени обернулось "до свиданием".
Но мы это знаем, а Григорий даже не предчувствует, он вообще полагает себя молодцом, и не проблема удержания равновесия занимает его. Как бы половчее выкрутиться, думает он, каким бы враньем утешить неизбежный родительский интерес: "А где Ира?" Да, в самом деле, где Ира Грачик, наша чудесная сибирская донна, дочь директора разреза им. 50-летия Октября с гордой испанской фамилией Вальдано? Почему под руку с мужем не идет она поздравить свекра? И не здесь ли следует поискать обещанный повод, побудительные мотивы странных сегодняшних поступков старшего сына декана электромеханического факультета?
Что ж, пробил час вспомнить вечер и стакан "красного", выпитый в обеденный перерыв, и еще полстакана, принятые на посошок, вот они, миленькие, выплывают на авансцену на чудном мельхиоровом подносе.
Итак, вчера, yesterday all my troubles seemed so far away, да, вчера стоял такой же ласковый вечер, и почти в то же время аспирант Института проблем угля Григорий Грачик (правда, в другом слегка направлении) вот так же шел, свежий ветер овевал его молодое привлекательное лицо, походка вполне устойчива, рука тверда... и только запах, это теплое колебание воздуха, эта физиологическая неизбежность выделения десяти процентов употребленного алкоголя через рот и нос, ах, если бы не она... Ах, если бы вообще, ах, если бы как самостоятельная смысловая единица. Ведь, ах. если бы пришлось нам изложить с научной последовательностью биографию Григория, она бы вся оказалась в сослагательном наклонении. Если бы да кабы. эта детская считалка с отгадкой - Гриша Грачик. Какой-то очень маленький, едва заметный рычажок-клапан в его голове, который, завершая длинную последовательность сложных и изящных действий, просто должен был открыться или закрыться, еще в раннем детстве оказался поврежденным, регулируемый переезд превратился в нерегулируемый, и автомобиль стал раз за разом попадать под поезд. Но, впрочем, Бог с ней, с философией, скорее, скорее, немного назад и вправо.
Значит, так, в вечер, предшествовавший папиному сорокавосьмилетию, Григорий нарушил торжественную клятву трехмесячной давности. Григорий, аспирант единственного за Уралом института по части комплексного освоения недр, выпил на работе по случаю, по совершенно, скажем, уважительному случаю рождения у старшего лаборанта Моисеенкова двух сыновей-близнецов - Андрея и Арсения, да и выпил-то сущие пустяки, просто из уважения к коллеге. Так-то оно так, но, к сожалению, все приведенные нами резоны никак не тронули сердца Ирины Грачик. Скажем откровенно, она просто не поверила своему мужу и имела на то право, ибо она была, пожалуй, единственным человеком на свете, в то время уже догадывавшимся о том, какую пагубную склонность имеет ее муж, такой обаятельный и ласковый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59