унитазы с доставкой и установкой
И вы, волки, попомните!..
* * *
…Добротный дом в Малаховке. Металлические ворота того же грязно-зеленого цвета, что и забор, открывались мягко и бесшумно, впуская «девятку» цвета мокрого асфальта. Хозяйство вела угрюмая неразговорчивая старуха. Шлюх Давид «любил» в притонах и гостиницах, но домой к себе не допускал. Он объяснял это довольно просто:
— Мы живем в страшное время, когда рухнули все моральные устои. Не хочу, чтобы какая-нибудь маленькая гадина (Давид имел дело с женщинами не старше двадцати) привела своих дружков.
На бархатной зеленой скатерти высились стопки запечатанных колод. Крах и некто Рахим, прибывший из Казахстана, отвечали за их девственность. Рахима я узнал — судьба нас сводила раньше…
Сегодня у «Березки» мы работали с Бритвой вдвоем — Ира хандрила, отлеживалась дома, ее бил озноб. И все оттого, что поленились сами сварить «ширку», купили у цыган — Бритве ничего, а Ире стало плохо. Первый бумажник и — удача: две аккуратно сложенные бумажки по пятьсот чеков. И Бритва спасовал:
— Все, не буду испытывать судьбу, поеду Валерку проведаю.
Я его отлично понимал — смывается от Ириных истерик.
— Ты где вечером будешь? — спросил Бритва уже садясь в машину.
Я вопросительно посмотрел на Давида.
— Не знаю, планов никаких. Вероятно, у Иры…
Тут вмешался Давид.
— Дима, сегодня у меня Крах будет играть с одним залетным, хочу чтобы и ты был. Ты, Бритва, тоже приезжай и Валеру прихвати. Скажи, я просил. Игра будет крупная. Жду к десяти.
— Лады, — Бритва хлопнул дверью и уехал.
— А с тобой мне надо поговорить особо, — Давид приобнял меня за плечи. — Идем, познакомлю кое с кем.
Мы двинулись в сторону универмага «Москва», вышли на Ленинский проспект. На одной из скамеек я заметил отлично знакомую мне фигуру. Давид было начал: «Знакомьтесь…», но по выражению лиц мгновенно понял, что надобность в представлении отпала.
Передо мной стоял Серик — тот самый работяга-шофер, которого я оторвал от филармонии и гастрольных нашествий на провинциальные дома культуры. Серик и тогда не отличался кротким нравом, но сейчас по всему было видно, что он уже не в начальном классе блатной школы.
— Мы с Димой хорошо знакомы, — сухо, с недоброй усмешкой, сказал Серик.
Давид уловил интонацию, но как бы не обратил внимания.
— Ну и годится. Не думал, что у Димы друзья в братском Казахстане. Тем проще вам будет договориться. Тебя, Дима, жду у «Березки», Серик объяснит ситуацию, он представляет интересы одного моего хорошего друга. Слушай его, как меня.
Когда мы остались вдвоем, моя растерянность быстро улетучилась. Я находился на своей территории. То и дело проспект пересекали в разных направлениях знакомые. Что я, по сути, сделал? «Кинул лоха», подумаешь! Чтобы немного разрядить обстановку, я спросил:
— Как там твое семейство? —
Серик, не меняя выражения, резко ответил:
— Из-за тебя у меня нет теперь семьи. Жена бросила, когда с работы по статье уволили. Нашла себе хорошего парня, не такого дурака, какого вы из меня сделали. Но теперь и я в порядке — люди помогли. Работа клевая: может и тебе придется когда-нибудь оказаться моим клиентом.
Его пальцы выразительно щелкнули.
— Но пока не дрейфь. Хотя и стоило бы тебе перышко вставить. Ладно, шучу. Давай к делу. В Москву приезжает мой, а кстати и твой, старый знакомый. Так что мы в одной лодке… пока…
…Давид с нетерпением поджидал гостей. Баба Настя — экономка и прислуга, накрыла овальный столик в углу и убралась на второй этаж в свою каморку. Старуха, по словам Давида, засыпала в любое время дня и ночи, невзирая на шум в гостиной.
Пока тишину нарушал лишь шорох карт — мы лениво перекидывались «на интерес», — да негромкая музыка, какой-то французский шансонье. Но вскоре злобно, с хрипом залаяли оба волкодава во дворе, заметались, звеня цепями, скользящими по арматуре. Между ними оставался лишь узкий проход, о нем знали только свои. Сейчас, ожидая гостей, Давид включил освещение на этой условной дорожке. Вообще света в доме было больше чем достаточно: пылали две люстры богемского хрусталя, мягко светились торшеры и купола напольных светильников, подмигивала зеленым кошачьим глазом африканская маска в углу.
Послышались голоса, и в комнату вошли Крах и Серик. Через несколько мгновений в дверь проскользнул, как тень, Рахим. Ох, это «шапочное» знакомство в Петропавловске, когда мы едва ноги унесли от транспортной милиции! Но я не подал виду и почтительно пожал руку старику и его спутнику. Как они встретились тут, Рахим и Серик? Тамошняя мафия видно имела глубокие корни, если могла «выщипнуть» человека из любого уголка Союза, чтобы «подкинуть» в нужное место и в нужный час!
…Шло время, тысячная ставка в минутной игре не давала преимущества никому. Серик сидел на корточках в сторонке, поставив перед собой пузатый портфель. Мягкая потертая кожа, видимо, скрывала большие деньги. Изредка, то ли для самоуспокоения, то ли для пущей важности, Серик, засунув руку в карман, что-то нащупывал. С блаженной улыбкой удостоверившись, что все в порядке, он снова застывал, покачиваясь с пяток на носки. Возбужденный поначалу тысячными ставками, интерес к игре стал угасать.
Снова неистово, захлебываясь, залаяли собаки. В коридоре послышались шаги. Серик перестал раскачиваться и весь подобрался.
— Спокойно, это свои, — сказал Давид.
Вошли Бритва, Валера и Алик с Ирой. Еще и Алика приволокли! Быстро же он оклемался после «профилактики»! Надо отдать должное — на гостей из Казахстана Алик реагировал как профессионал — ни один мускул не дрогнул на его одутловатом испитом лице.
Бритва достал еще две колоды карт, и они начали резаться в штосе. Крах, проигравший пять партий подряд, предложил старику, кивая в сторону вновь прибывших:
— Может, и нам последовать их примеру?
Рахим хитро прищурился, его глазки укатились куда-то под лоб.
— Ну, парень, о тебе мы все-таки кое-что знаем. Рахим не будет играть с тобой в штосе. Рахим так говорит: если кто хочет провериться — с удовольствием поставлю пару карт от любой суммы.
И обвел всех цепким, не по возрасту живым взглядом.
Профессионалов, кроме Краха, в доме не было. И тут меня словно толкнуло:
— А что? Попробуем!
О том, что штосе — игра тюремная, в ней совершенствуются долгими годами, я знал отлично. О стаже Рахима за решеткой свидетельствовали миниатюрные, искусно выполненные татуировки на жилистых руках с опухшими суставами,
— Вот это дело, сынок.
Когда играют профессионалы — все в сторону. Главное поймать момент, когда увеличить ставку. Сама игра — карточный вариант «орлянки» или «чет и нечет». По правилам, начальную ставку можно увеличить в случае выигрыша. Противник, если не согласен со ставкой, не должен открывать лицом колоду.
Рахим уселся напротив моего стула на корточки: так играют в лагерях, но и после освобождения въевшаяся за долгие годы привычка не отпускает.
Первую карту я поставил лихо:
— От трех тысяч!
Она выпала четной, принеся три тысячи выигрыша. Внимательно наблюдавший за игрой Крах не выдержал:
— Дима, я в доле!
Я взял следующую карту и, не объявляя ставки, подрезал колоду.
Рахим, не обратив внимания на умышленную недосказанность, перевернул колоду «рубашкой» вниз, «засветив» две верхних карты. За нейтральным «лобовым» тузом шел валет. Такая же карта была на руках у меня. Я «засветил» карту и объявил:
— От пятисот тысяч!
На старика было жалко смотреть. Открыв колоду, он заведомо вошел в игру, и не имел теперь права отказаться даже при такой немыслимой ставке. Я его еще пощадил, так как верхних пределов у ставки не существовало.
— Я в доле! Все слышали? — срывающимся голосом прокричал Крах.
Присутствовавшие сгрудились вокруг стола.
— Тридцать процентов твои, Жорик, — бросил я, не отрывая глаз от старика, который начал монотонно покачиваться и внезапно… легким движением большого пальца отделил туза от прилипшей к нему сзади бубновой семерки. И валет пошел на нечетный счет!!!
В голове у меня как будто что-то со звоном лопнуло, перед глазами поплыли фиолетовые круги. Получилось, что я проиграл триста пятьдесят тысяч, не считая Жоркиных ста пятидесяти (вот и напросился в долю!).
Крах взорвался:
— Ах ты, тварь! Снюхался с заезжими!
— Заглохни, Жора, на мне втрое больше лежит.
Посторонние не знали, что проигранные деньги делились на троих — так решил Давид.
— Я свои долги плачу до копейки и отсрочки сроду не просил, — медленно произнес Крах, бледнея. — Но вы сейчас разыграли полмиллиона. Я кажется имею дело с солидными людьми. Ставка реальна? Тогда предъявите наличные.
Давид глянул на Жору в упор своими черными, слегка навыкате, глазами:
— Рахим мой старый товарищ, за его платежеспособность я ручаюсь. Достаточно?
— Вполне. Но ты не можешь ручаться за наличие денег у обеих сторон. Здесь — явный сговор. Будем собирать третейский суд, разбираться. Пусть Дима покажет разыгранные им с такой легкостью пятьсот тысяч, тогда я выкладываю свой проигрыш и ухожу.
— Не пятьсот, а триста пятьдесят. Остальные — твоя забота.
— Нет, Дима должен старику пятьсот, свою часть я сам отдам.
— Ладно, Давид, отвези меня.
— Нет! Давид найдет деньги, но дело-то именно в тебе, мой маленький вонючий друг. Можешь взять мою машину, но деньги привези. Давай, чего кота за хвост тянуть?!
Этим он окончательно вывел Давида из себя.
— Не командуй, не мент! Ты за Диму не переживай, ему каждый поможет. Телефон у меня работает, кому надо — позвоню. Бери, Дима, мою машину и постарайся собрать деньги, раз так получилось.
— Ты возьми кого-нибудь с собой, пригодится, — подал голос из угла Бритва.
Он единственный помалкивал, не влезая в эту историю.
— Алика цепляй и поехали, — продолжал Давид. — А то меня Жорик боится отпускать.
Да, с таким, как Алик, только за деньгами ехать. За такую сумму он мать родную удавит, не поморщится. Заметив мои колебания, Рахим вставил:
— И Серика возьми. Надежная будет охрана.
— Верно! — согласился Давид. — Держи ключ от калитки. Закроешь, когда уедете, и сам же отопрешь. Мы никому открывать не будем, пока ты не вернешься.
На том и порешили. «Девятку» Давида я повел сам, хотя мозги мои были набекрень настолько, что Серик, сидевший рядом, дважды перехватывал руль. Дома, сколько я ни пересчитывал, кроме, спрятанных двадцати трех тысяч, ничего не было. Ира добавила еще тридцать. И на том спасибо. Мы помчались по городу. Блатные давали деньги легко, но суть дела я сообщил только Очкарику, отдавшему свои последние пять тысяч.
Побывав на четырех «мельницах» из пяти намеченных, я возвратился в Малаховку с нужной суммой в портфеле. В кармане лежал сложенный вчетверо список кредиторов. В среднем давали тысяч по десять, но предварительно звонили Давиду.
…Вот и нужный дом. Лай волкодавов звучал, как небесная музыка. Как и договаривались, оба моих провожатых остались на улице, проводив меня через открытую калитку взглядами до самого дома. Я чувствовал эти взгляды спиной. Боятся за меня — значит, уважают. Я вошел в прихожую. Портфель в руке вдруг показался нестерпимо тяжелым: лишь теперь я реально ощутил размеры покоящейся в нем суммы. А если б перекачать в доллары — да за границу!
Слева, с двери туалета, укоризненно смотрел на меня пластмассовый писающий карлик с головой кретина. Именно здесь я отчетливо осознал, что эта история положила конец моей беззаботной столичной жизни — Крах не простит. О чем же думал Давид? Его стаж «черной» жизни побольше.
Но все они выживут — тертые ребята. У Давида — опыт, у Краха — карточный талант, у Ирки — тело, у Бритвы — удача. У одного меня черт по грядкам копытами намесил…
И вот — позади Алик с Сериком, впереди эти волки. Я нехотя сделал шаг к двери, за которой поджидала меня вея компания. Я ничего не чувствовал — только тяжесть, да сухость во рту. И полное равнодушие ко всему, даже к собственной судьбе.
РАХИМ
Да… Рассобачились они тут в столице. Как Давид с ними дело имеет? У нас бы давно язык отрезали за такие словечки. Дешевые фраера. Если правда то, что каждый из них о своих приятелях говорит, как же можно этим людям сидеть за одним столом? Недаром москвичей в зоне не любят — никчемный народ. Вон, Валера подгавкивает, Дима дескать «швырнул» Алика, Так оно или не так — не разевай рот.
А этот, Бритва, чего из угла зыркает? Э, да ты парень себе на уме! За тобой и приглядеть надо, пока не выберусь с деньгами из этой шакальей стаи. Резвые, надо сказать, зверушки. Но, кажется, на них и одного Серика хватит с его пушкой. Из-за нее пришлось парню двое суток в поезде болтаться — не пронесешь в самолет.
Партию разыграли как по нотам. Теперь надо бы деньги в карман — и по домам. Давид не поскупился — тут тебе и коньяк с икоркой, и балычок с лимоном. А чего ему скупиться — имеет в доле пятьдесят тысяч верных — и со всеми в прекрасных отношениях. Сделал Димку козлом отпущения. Надо присмотреться к этому пацану, если ему тут кислород перекроют, заберу к себе. Деньги сейчас стремятся в Азию: там тепло, анаша, чай. И верных людей можно натаскать из таких, как Димка. Голова у него на месте, а здешние корни — отрезать. Если уж из Серика человек вышел…
Давид односложно отвечал на телефонные звонки:
— Да, парень свой… Не подведет… Ну, конечно…
Про угощение забыли… Задымили пахучие папироски с планом. Давид поскучнел, уставясь в черную маску с электрическими глазами. Правый глаз маски подмигнул, мол, такие вот дела, дружище. С кресла поднялся Крах и, прихрамывая на затекшую ногу, подался к выходу.
— Ты куда? — вскинулся Давид. — Куда линяешь?!
— Что, уже и поссать нельзя, или может парашу поставишь в хате?!
— Ты закрой поддувало, — Давид шарахнул по стене так, что маска испуганно заморгала. — Иди, если приперло.
Крах вернулся неожиданно быстро, морда у него была вытянутая. За ним спешили ошарашенные Алик с Сериком. Я сразу понял — Димка слинял.
Так и есть. Крах произнес срывающимся голосом:
— Нету Димы, пропал!
— Ты, сука, что говоришь, — Давид сорвался с кресла, сжимая кулаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
* * *
…Добротный дом в Малаховке. Металлические ворота того же грязно-зеленого цвета, что и забор, открывались мягко и бесшумно, впуская «девятку» цвета мокрого асфальта. Хозяйство вела угрюмая неразговорчивая старуха. Шлюх Давид «любил» в притонах и гостиницах, но домой к себе не допускал. Он объяснял это довольно просто:
— Мы живем в страшное время, когда рухнули все моральные устои. Не хочу, чтобы какая-нибудь маленькая гадина (Давид имел дело с женщинами не старше двадцати) привела своих дружков.
На бархатной зеленой скатерти высились стопки запечатанных колод. Крах и некто Рахим, прибывший из Казахстана, отвечали за их девственность. Рахима я узнал — судьба нас сводила раньше…
Сегодня у «Березки» мы работали с Бритвой вдвоем — Ира хандрила, отлеживалась дома, ее бил озноб. И все оттого, что поленились сами сварить «ширку», купили у цыган — Бритве ничего, а Ире стало плохо. Первый бумажник и — удача: две аккуратно сложенные бумажки по пятьсот чеков. И Бритва спасовал:
— Все, не буду испытывать судьбу, поеду Валерку проведаю.
Я его отлично понимал — смывается от Ириных истерик.
— Ты где вечером будешь? — спросил Бритва уже садясь в машину.
Я вопросительно посмотрел на Давида.
— Не знаю, планов никаких. Вероятно, у Иры…
Тут вмешался Давид.
— Дима, сегодня у меня Крах будет играть с одним залетным, хочу чтобы и ты был. Ты, Бритва, тоже приезжай и Валеру прихвати. Скажи, я просил. Игра будет крупная. Жду к десяти.
— Лады, — Бритва хлопнул дверью и уехал.
— А с тобой мне надо поговорить особо, — Давид приобнял меня за плечи. — Идем, познакомлю кое с кем.
Мы двинулись в сторону универмага «Москва», вышли на Ленинский проспект. На одной из скамеек я заметил отлично знакомую мне фигуру. Давид было начал: «Знакомьтесь…», но по выражению лиц мгновенно понял, что надобность в представлении отпала.
Передо мной стоял Серик — тот самый работяга-шофер, которого я оторвал от филармонии и гастрольных нашествий на провинциальные дома культуры. Серик и тогда не отличался кротким нравом, но сейчас по всему было видно, что он уже не в начальном классе блатной школы.
— Мы с Димой хорошо знакомы, — сухо, с недоброй усмешкой, сказал Серик.
Давид уловил интонацию, но как бы не обратил внимания.
— Ну и годится. Не думал, что у Димы друзья в братском Казахстане. Тем проще вам будет договориться. Тебя, Дима, жду у «Березки», Серик объяснит ситуацию, он представляет интересы одного моего хорошего друга. Слушай его, как меня.
Когда мы остались вдвоем, моя растерянность быстро улетучилась. Я находился на своей территории. То и дело проспект пересекали в разных направлениях знакомые. Что я, по сути, сделал? «Кинул лоха», подумаешь! Чтобы немного разрядить обстановку, я спросил:
— Как там твое семейство? —
Серик, не меняя выражения, резко ответил:
— Из-за тебя у меня нет теперь семьи. Жена бросила, когда с работы по статье уволили. Нашла себе хорошего парня, не такого дурака, какого вы из меня сделали. Но теперь и я в порядке — люди помогли. Работа клевая: может и тебе придется когда-нибудь оказаться моим клиентом.
Его пальцы выразительно щелкнули.
— Но пока не дрейфь. Хотя и стоило бы тебе перышко вставить. Ладно, шучу. Давай к делу. В Москву приезжает мой, а кстати и твой, старый знакомый. Так что мы в одной лодке… пока…
…Давид с нетерпением поджидал гостей. Баба Настя — экономка и прислуга, накрыла овальный столик в углу и убралась на второй этаж в свою каморку. Старуха, по словам Давида, засыпала в любое время дня и ночи, невзирая на шум в гостиной.
Пока тишину нарушал лишь шорох карт — мы лениво перекидывались «на интерес», — да негромкая музыка, какой-то французский шансонье. Но вскоре злобно, с хрипом залаяли оба волкодава во дворе, заметались, звеня цепями, скользящими по арматуре. Между ними оставался лишь узкий проход, о нем знали только свои. Сейчас, ожидая гостей, Давид включил освещение на этой условной дорожке. Вообще света в доме было больше чем достаточно: пылали две люстры богемского хрусталя, мягко светились торшеры и купола напольных светильников, подмигивала зеленым кошачьим глазом африканская маска в углу.
Послышались голоса, и в комнату вошли Крах и Серик. Через несколько мгновений в дверь проскользнул, как тень, Рахим. Ох, это «шапочное» знакомство в Петропавловске, когда мы едва ноги унесли от транспортной милиции! Но я не подал виду и почтительно пожал руку старику и его спутнику. Как они встретились тут, Рахим и Серик? Тамошняя мафия видно имела глубокие корни, если могла «выщипнуть» человека из любого уголка Союза, чтобы «подкинуть» в нужное место и в нужный час!
…Шло время, тысячная ставка в минутной игре не давала преимущества никому. Серик сидел на корточках в сторонке, поставив перед собой пузатый портфель. Мягкая потертая кожа, видимо, скрывала большие деньги. Изредка, то ли для самоуспокоения, то ли для пущей важности, Серик, засунув руку в карман, что-то нащупывал. С блаженной улыбкой удостоверившись, что все в порядке, он снова застывал, покачиваясь с пяток на носки. Возбужденный поначалу тысячными ставками, интерес к игре стал угасать.
Снова неистово, захлебываясь, залаяли собаки. В коридоре послышались шаги. Серик перестал раскачиваться и весь подобрался.
— Спокойно, это свои, — сказал Давид.
Вошли Бритва, Валера и Алик с Ирой. Еще и Алика приволокли! Быстро же он оклемался после «профилактики»! Надо отдать должное — на гостей из Казахстана Алик реагировал как профессионал — ни один мускул не дрогнул на его одутловатом испитом лице.
Бритва достал еще две колоды карт, и они начали резаться в штосе. Крах, проигравший пять партий подряд, предложил старику, кивая в сторону вновь прибывших:
— Может, и нам последовать их примеру?
Рахим хитро прищурился, его глазки укатились куда-то под лоб.
— Ну, парень, о тебе мы все-таки кое-что знаем. Рахим не будет играть с тобой в штосе. Рахим так говорит: если кто хочет провериться — с удовольствием поставлю пару карт от любой суммы.
И обвел всех цепким, не по возрасту живым взглядом.
Профессионалов, кроме Краха, в доме не было. И тут меня словно толкнуло:
— А что? Попробуем!
О том, что штосе — игра тюремная, в ней совершенствуются долгими годами, я знал отлично. О стаже Рахима за решеткой свидетельствовали миниатюрные, искусно выполненные татуировки на жилистых руках с опухшими суставами,
— Вот это дело, сынок.
Когда играют профессионалы — все в сторону. Главное поймать момент, когда увеличить ставку. Сама игра — карточный вариант «орлянки» или «чет и нечет». По правилам, начальную ставку можно увеличить в случае выигрыша. Противник, если не согласен со ставкой, не должен открывать лицом колоду.
Рахим уселся напротив моего стула на корточки: так играют в лагерях, но и после освобождения въевшаяся за долгие годы привычка не отпускает.
Первую карту я поставил лихо:
— От трех тысяч!
Она выпала четной, принеся три тысячи выигрыша. Внимательно наблюдавший за игрой Крах не выдержал:
— Дима, я в доле!
Я взял следующую карту и, не объявляя ставки, подрезал колоду.
Рахим, не обратив внимания на умышленную недосказанность, перевернул колоду «рубашкой» вниз, «засветив» две верхних карты. За нейтральным «лобовым» тузом шел валет. Такая же карта была на руках у меня. Я «засветил» карту и объявил:
— От пятисот тысяч!
На старика было жалко смотреть. Открыв колоду, он заведомо вошел в игру, и не имел теперь права отказаться даже при такой немыслимой ставке. Я его еще пощадил, так как верхних пределов у ставки не существовало.
— Я в доле! Все слышали? — срывающимся голосом прокричал Крах.
Присутствовавшие сгрудились вокруг стола.
— Тридцать процентов твои, Жорик, — бросил я, не отрывая глаз от старика, который начал монотонно покачиваться и внезапно… легким движением большого пальца отделил туза от прилипшей к нему сзади бубновой семерки. И валет пошел на нечетный счет!!!
В голове у меня как будто что-то со звоном лопнуло, перед глазами поплыли фиолетовые круги. Получилось, что я проиграл триста пятьдесят тысяч, не считая Жоркиных ста пятидесяти (вот и напросился в долю!).
Крах взорвался:
— Ах ты, тварь! Снюхался с заезжими!
— Заглохни, Жора, на мне втрое больше лежит.
Посторонние не знали, что проигранные деньги делились на троих — так решил Давид.
— Я свои долги плачу до копейки и отсрочки сроду не просил, — медленно произнес Крах, бледнея. — Но вы сейчас разыграли полмиллиона. Я кажется имею дело с солидными людьми. Ставка реальна? Тогда предъявите наличные.
Давид глянул на Жору в упор своими черными, слегка навыкате, глазами:
— Рахим мой старый товарищ, за его платежеспособность я ручаюсь. Достаточно?
— Вполне. Но ты не можешь ручаться за наличие денег у обеих сторон. Здесь — явный сговор. Будем собирать третейский суд, разбираться. Пусть Дима покажет разыгранные им с такой легкостью пятьсот тысяч, тогда я выкладываю свой проигрыш и ухожу.
— Не пятьсот, а триста пятьдесят. Остальные — твоя забота.
— Нет, Дима должен старику пятьсот, свою часть я сам отдам.
— Ладно, Давид, отвези меня.
— Нет! Давид найдет деньги, но дело-то именно в тебе, мой маленький вонючий друг. Можешь взять мою машину, но деньги привези. Давай, чего кота за хвост тянуть?!
Этим он окончательно вывел Давида из себя.
— Не командуй, не мент! Ты за Диму не переживай, ему каждый поможет. Телефон у меня работает, кому надо — позвоню. Бери, Дима, мою машину и постарайся собрать деньги, раз так получилось.
— Ты возьми кого-нибудь с собой, пригодится, — подал голос из угла Бритва.
Он единственный помалкивал, не влезая в эту историю.
— Алика цепляй и поехали, — продолжал Давид. — А то меня Жорик боится отпускать.
Да, с таким, как Алик, только за деньгами ехать. За такую сумму он мать родную удавит, не поморщится. Заметив мои колебания, Рахим вставил:
— И Серика возьми. Надежная будет охрана.
— Верно! — согласился Давид. — Держи ключ от калитки. Закроешь, когда уедете, и сам же отопрешь. Мы никому открывать не будем, пока ты не вернешься.
На том и порешили. «Девятку» Давида я повел сам, хотя мозги мои были набекрень настолько, что Серик, сидевший рядом, дважды перехватывал руль. Дома, сколько я ни пересчитывал, кроме, спрятанных двадцати трех тысяч, ничего не было. Ира добавила еще тридцать. И на том спасибо. Мы помчались по городу. Блатные давали деньги легко, но суть дела я сообщил только Очкарику, отдавшему свои последние пять тысяч.
Побывав на четырех «мельницах» из пяти намеченных, я возвратился в Малаховку с нужной суммой в портфеле. В кармане лежал сложенный вчетверо список кредиторов. В среднем давали тысяч по десять, но предварительно звонили Давиду.
…Вот и нужный дом. Лай волкодавов звучал, как небесная музыка. Как и договаривались, оба моих провожатых остались на улице, проводив меня через открытую калитку взглядами до самого дома. Я чувствовал эти взгляды спиной. Боятся за меня — значит, уважают. Я вошел в прихожую. Портфель в руке вдруг показался нестерпимо тяжелым: лишь теперь я реально ощутил размеры покоящейся в нем суммы. А если б перекачать в доллары — да за границу!
Слева, с двери туалета, укоризненно смотрел на меня пластмассовый писающий карлик с головой кретина. Именно здесь я отчетливо осознал, что эта история положила конец моей беззаботной столичной жизни — Крах не простит. О чем же думал Давид? Его стаж «черной» жизни побольше.
Но все они выживут — тертые ребята. У Давида — опыт, у Краха — карточный талант, у Ирки — тело, у Бритвы — удача. У одного меня черт по грядкам копытами намесил…
И вот — позади Алик с Сериком, впереди эти волки. Я нехотя сделал шаг к двери, за которой поджидала меня вея компания. Я ничего не чувствовал — только тяжесть, да сухость во рту. И полное равнодушие ко всему, даже к собственной судьбе.
РАХИМ
Да… Рассобачились они тут в столице. Как Давид с ними дело имеет? У нас бы давно язык отрезали за такие словечки. Дешевые фраера. Если правда то, что каждый из них о своих приятелях говорит, как же можно этим людям сидеть за одним столом? Недаром москвичей в зоне не любят — никчемный народ. Вон, Валера подгавкивает, Дима дескать «швырнул» Алика, Так оно или не так — не разевай рот.
А этот, Бритва, чего из угла зыркает? Э, да ты парень себе на уме! За тобой и приглядеть надо, пока не выберусь с деньгами из этой шакальей стаи. Резвые, надо сказать, зверушки. Но, кажется, на них и одного Серика хватит с его пушкой. Из-за нее пришлось парню двое суток в поезде болтаться — не пронесешь в самолет.
Партию разыграли как по нотам. Теперь надо бы деньги в карман — и по домам. Давид не поскупился — тут тебе и коньяк с икоркой, и балычок с лимоном. А чего ему скупиться — имеет в доле пятьдесят тысяч верных — и со всеми в прекрасных отношениях. Сделал Димку козлом отпущения. Надо присмотреться к этому пацану, если ему тут кислород перекроют, заберу к себе. Деньги сейчас стремятся в Азию: там тепло, анаша, чай. И верных людей можно натаскать из таких, как Димка. Голова у него на месте, а здешние корни — отрезать. Если уж из Серика человек вышел…
Давид односложно отвечал на телефонные звонки:
— Да, парень свой… Не подведет… Ну, конечно…
Про угощение забыли… Задымили пахучие папироски с планом. Давид поскучнел, уставясь в черную маску с электрическими глазами. Правый глаз маски подмигнул, мол, такие вот дела, дружище. С кресла поднялся Крах и, прихрамывая на затекшую ногу, подался к выходу.
— Ты куда? — вскинулся Давид. — Куда линяешь?!
— Что, уже и поссать нельзя, или может парашу поставишь в хате?!
— Ты закрой поддувало, — Давид шарахнул по стене так, что маска испуганно заморгала. — Иди, если приперло.
Крах вернулся неожиданно быстро, морда у него была вытянутая. За ним спешили ошарашенные Алик с Сериком. Я сразу понял — Димка слинял.
Так и есть. Крах произнес срывающимся голосом:
— Нету Димы, пропал!
— Ты, сука, что говоришь, — Давид сорвался с кресла, сжимая кулаки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19