” — советует мне мерзавец чертенок.Я даю мальцу пятьдесят франков.— Ты молодец, — говорю я ему. — Беги купи себе конфет и заработай несварение желудка.Делая это, я хочу не только отблагодарить его, но и удалить, потому что мне не нужны свидетели того, что я собираюсь делать.Как только старый велосипед скрывается за углом изгороди, я начинаю заниматься замком. Открыть его — детская игра.Открыв калитку, я иду по выложенной плитками дорожке, ведущей к дому.Крыльцо выглядит величественно, на мой вкус, даже слишком. На нем неудобно стоять, потому что ты всем виден, как статуя на постаменте.Эта дверь более упряма, чем первая. Мне приходится повозиться с замочной скважиной, прежде чем убедить ее, что я такой мужчина, перед которым не могут устоять ни женщины, ни двери.Вхожу… Дом пуст.Он обставлен приятно и с большим вкусом.Я осматриваю все комнаты, не имея конкретной идеи, просто затем, чтобы проделанный путь не оказался напрасным.Мне кажется, аккуратность — это доминирующая добродетель Изабель.Мебель на своих местах, ковры вычищены, на гладких поверхностях никаких следов пыли.Она хорошая хозяйка, на которой был бы рад жениться каждый, при условии, что этот каждый имеет буржуазные вкусы.В холодильнике на кухне я нахожу неначатую бутылку молока, остатки холодного мяса, яйца.Это говорит о внезапном отъезде.Возможно, субботний звонок Парьо и вызвал малышку в Париж… Он ей сказал, что заедет завтра, чтобы…Я выдаю неприличное ругательство.Неужели малышка Изабель обладает даром раздваиваться? Как она могла быть одновременно здесь и в Париже? Ведь соседка Парьо, его консьержка и владелец ресторана утверждают, что она навещала любовника каждый день.Из этого следует заключить…Нет, ничего не надо заключать. Еще слишком рано…Поднимаюсь на второй этаж. Ряд комнат. Нахожу спальню девицы.Класс: туалетный столик, заставленный флакончиками, а гардероб забит платьями.На туалетном столике я замечаю пачку турецких сигарет. Рядом с ней золотая зажигалка с заглавной буквой “Ж”."Ж” никогда не было начальной буквой имен Изабель, Этьен (как зовут доктора) или их фамилии — Бужон. Поэтому, сказав себе, что зажигалка принадлежит третьему лицу, я кладу ее в карман. Заодно я кладу туда же и пачку турецких сигарет.Я дошел в моих поисках до этого момента, когда раздается стук в дверь. Подхожу к окну и вижу на крыльце высокого типа с рыжими усами, с кепкой на голове и охотничьим ружьем в руках.— Что вы хотите? — спрашиваю я.Он поднимает голову. У этого парня не слишком любезный вид. Глаза сердитые, недобрая складка рта.— Вы кто такой? — грубо спрашивает он.— Хороший парень, — уверяю я. Кажется, он не расположен шутить.— Как вы сюда вошли?— Через дверь. Пока что не изобретено ничего более простого, чтобы входить в дом. У архитекторов бедное воображение…— Не надо принимать меня за идиота! — заявляет он, и его усы топорщатся.— А кто вам сказал, дорогой месье, что я принимаю вас за идиота?— Я вас никогда раньше не видел…— Я вас тоже…— Вы, часом, не вор?— Вы когда-нибудь видели воров, которые являются среди бела дня и оставляют свою машину посреди дороги?— В газетах писали, — упрямится он.— Подождите, я сейчас спущусь. Он стоит в вестибюле с ружьем наизготовку. Я показываю ему мое удостоверение, потому что этот козел может запросто подстрелить меня, как куропатку. Он читает документ по слогам.— Вы из полиции? — спрашивает он.— Там что, неясно написано?По его физиономии я понимаю, что он предпочел бы иметь дело с жуликом.— Прошу прощения, — бормочет он, закидывая ружье на плечо. — Когда сын мне сказал, что какой-то странного вида тип…Он замолкает, поняв, что ляпнул не то, что нужно.— Короче, я решил, что надо проверить… В газетах столько всего пишут…— А! — говорю я, сильно заинтересовавшись. — Так это вы слышали сегодня ночью машину? Он насупливается.— Значит, мой пацан вам сказал? Я понимаю, что скоро “его пацану" крепко достанется.— Да… В котором часу вы слышали машину?— Около полуночи. Луна была как раз над колокольней…— Вы не встали?— А зачем? Он сама логика.— Не знаю. Вам могло захотеться посмотреть, действительно ли приехали владельцы?— О! Это была мадемуазель. Я узнал шум мотора.— Старая немецкая машина, знаю… И она уехала утром.— Как раз перед рассветом Я еще сказал себе, что доктор собирается продавать дом и его дочь приезжала сжечь кучу старых бумаг…— Как кучу старых бумаг?— Она развела огонь… С кровати мне видно через окно их крышу…Из трубы валил дым, как на заводе…— Да?Он жалеет, что проболтался, и прикусывает губу.— Вы что, не спите по ночам? — спрашиваю я.— Я вам объясню… Одна из моих коров должна телиться, потому у меня легкий сон… Шум машины меня разбудил, а заснуть потом снова было трудно.Перед моими глазами все упрямство Земли.— Значит, мадемуазель вернулась и развела огонь?— Да.— Скажите, а давно она поселилась здесь?— Несколько месяцев назад.— Она жила одна?— Сначала да… Ее часто навещал друг.— Парьо?— Я не знаю, как его звать… Мадемуазель гордая и не очень с нами разговаривает.— Чем она здесь занималась?— Да ничем… Гуляла.., ждала его…— А потом?Усатый явно хотел бы сейчас оказаться рядом со своими коровами.— Потом… На прошлой неделе сюда приехал молодой человек… Он был какой-то странный. Можно было подумать, что между мадемуазель и ее другом все кончено, но нет, они хорошо ладили втроем…Молодой человек был какой-то странный!— Этот молодой человек был блондином и красился, да?— Точно. Вы его знаете?— Более-менее…"Джо”, — размышляю я, думая о лежащей в моем кармане золотой зажигалке. “Ж” — первая буква имени Жорж, наиболее распространенным уменьшительным от которого является Джо.За каким это хреном сюда приезжал педик? Решительно, в этой истории не выходишь из четырех углов… Сколько бы я ни продвигался, сколько бы ни перемещался, а все время натыкаюсь на одного из моих персонажей!— А доктор сюда приезжал? — спрашиваю. Усатый качает головой.— Нет, уже давно…— А вы не видели здесь в последнее время такого маленького седого старичка?— Нет.Молчание. Он переминается с ноги на ногу. Он бы хотел отчалить, но не решается… Никак не может найти идеальную формулу для прощания.Я не собираюсь облегчать ему задачу. Я изо всех сил обдумываю то, что он мне только что сказал. Как бы то ни было, мое расследование продвинулось вперед: я теперь могу со всей уверенностью сказать, что это малышка Изабель каталась прошлой ночью на машине Парьо. Она приезжала сюда сжечь компрометирующие бумаги… Отсюда всего один шаг до вывода, что она действовала так, потому что знала, что Парьо мертв, поскольку помогла ему сыграть в ящик.— Значит, дым шел сильный? — спрашиваю я.— Очень, — уверяет сельский труженик.— И.., долго?— Очень долго… Я даже спросил себя, чего она наложила в печку.— Как ваша фамилия? Тип каменеет.— Я не сделал ничего плохого, — тихо протестует он.— Напротив, — уверяю я, — вы действовали как честный гражданин, и я хочу узнать вашу фамилию, чтобы отметить это…— Бланшон, — с сожалением говорит он.Я протягиваю ему руку. Он с опаской смотрит на нее, как будто боится, что я прячу в ладони змею. Наконец он роняет свою десницу в мою.Когда он выходит из калитки, я возвращаюсь в дом. Осматриваю систему отопления, чтобы понять, как же малютка Изабель могла спалить свои бумаги.Кроме общей для всего дома системы парового отопления, в комнатах есть камины. Нет нужды напрягать глаза, чтобы понять, что они не работали с незапамятных времен.Остается топка. Крупновато для сжигания бумаг.Хотя…Спускаюсь в погреб. По мере углубления в подземное помещение меня хватает за горло тяжелый противный запах.Топка стоит посреди маленького зацементированного помещения. По обеим сторонам двери я замечаю жирные следы. Можно подумать, здесь жгли сало… Запах горелого жира вызывает у меня тошноту.Открываю дверцу топки. Куча теплого пепла. Я ворошу ее длинной кочергой. Пепел жутко воняет.Преодолевая отвращение, я беру совок и высыпаю кучку пепла на пол.Через минуту я отступаю в глубину комнаты, опираюсь рукой на выбеленную известью стену и, как порядочный, начинаю блевать.Наконец я возвращаюсь к пеплу, раскладываю на полу мой платок и, взяв кусок челюсти, от которого меня вывернуло, кладу его на кусочек ткани.Связав платок в узел, я заворачиваю его в лист газеты.С маленьким свертком под мышкой я покидаю очаровательный домик.На этот раз с так называемыми естественными смертями покончено!Это ведь действительно редкий случай, чтобы мужчина (или женщина) кончал жизнь самоубийством, ложась в горящую топку котла парового отопления.Какому из моих пяти персонажей принадлежит кусок челюсти, лежащий в моем кармане?Итак, действую методом исключения. Это не Бальмен, потому что он лежит в морге; и не Парьо, которого я видел сегодня утром; и не врач с ним я разговаривал несколько часов назад. Тогда кто? Джо? Изабель?Какое дело! Черт возьми! Какое дело! Глава 11 Я до сих пор так и не видел нежную Изабель, не знаю, где она находится, и боюсь, что придется лететь в Чикаго, так и не познакомившись с ней, если это вообще возможно и если это не ее челюсть лежит в моем кармане.Первая моя забота по возвращении в Париж — поспешить в дом сто двадцать на бульваре Курсель повидать Джо, если его еще можно повидать, а то имеется очень большая вероятность, что он сыграл в ящик (точнее, в топку).Толстая консьержка стоит перед дверью своей комнаты, опираясь на ручку швабры, которая никогда не служила ей ничем иным, кроме как подпоркой.Она смотрит на меня умиляющим коровьим взглядом.— Ну, мамаша, — говорю я ей, — вижу, вы сегодня в форме.— Гм! — отвечает она. Переводите, как хотите.— Джо наверху?— Да…Мое сердце слегка сжимается. Значит, Я никогда не познакомлюсь с Изабель.— Спорю, эту ночь он провел не дома. Толстая коровища качает башкой.— Неправда, — говорит она. — Он больше никуда не выходит… Я сама хожу ему за покупками…— Вы абсолютно уверены, что он никуда не выходил этой ночью?— Абсолютно… У меня бессонница… Дверь никто не открывал…Я морщусь.Кажется, мне придется расширять семейный круг. Если Джо не выходил ночью, кто же тогда сжег Изабель? Ее папочка? Надо будет проверить распорядок дня эскулапа.— Ладно, — говорю, — пойду поздороваюсь с голубеньким…— Эй! — окликает меня консьержка. Я оборачиваюсь.— У меня есть почта…— Ах да! Я и забыл…Она заходит в свою каморку и возвращается с желтым конвертом и открыткой.Желтый конверт пришел из банка… Открываю его. В нем лежит вторая часть чека на десять миллионов триста десять тысяч франков, выписанного на имя владельца счета, то есть Людовика Бальмена.Приложенная карточка дает новое состояние счета: сто двадцать франков.Странно! Это похоже скорее на закрытие счета, чем на оплату покупки.Почтовая открытка изображает гуссанвильскую церковь, на обороте несколько слов:
Время тянется ужасно медленно. Действуй быстрее. Твой Джо.
Она отправлена в пятницу.Значит, в пятницу Джо еще был во владении доктора.Толстая консьержка, должно быть, прочла послание, потому что даже глазом не моргает.— На прошлой неделе Джо уезжал? — спрашиваю я.— Его не было пару недель.— Когда он вернулся?— В субботу, после обеда…"После смерти Бальмена”, — думаю я.Я сую почту покойного в карман и поднимаюсь по лестнице.Почему это “действуй быстрее”? Как будто возвращение парня зависело от решения или действия Бальмена…Открытка была отправлена в пятницу. Она должна была прибыть по назначению в субботу утром, то есть до того, как Бальмен пошел снимать бабки со своего счета. Только задержка на почте…Вот я и перед дверью.Звонок условным сигналом.Джо, дитя любви, открывает дверь, покачивая бедрами. Как она накрашена, милашка! Не удержалась… На ней те же фиолетовые брюки и желтый платок…— О! Здравствуйте, дорогой господин комиссар. Каким добрым ветром?Я слегка похлопываю его по щеке.— Я проходил мимо, — говорю, — и не смог не зайти. Захотелось повидать тебя.— Вы очень любезны. Проходите. Я захожу в квартиру.На этот раз я выбираю диван, чьи ножки внушают мне больше доверия.— Джо, — сразу перехожу я к делу, — ты знаком с Изабель Бужон?Взмах ресниц, доля секунды колебания.— Разумеется, — оживленно отвечает он. — Я даже провел недавно несколько дней в ее доме.— В Гуссанвиле? Он вздрагивает.— Вы знаете?— Разве не долг полицейского знать все? — И я добавляю:— Почему ты поехал к ней? Она твоя подруга?— Она подружка Парьо… Они часто ходили к нам в гости… Недавно у меня был небольшой бронхит, и, чтобы поправиться, я решил съездить в деревню…— А! Понятно…Я ищу мои сигареты, и пальцы натыкаются на пачку турецких.Предлагаю одну педику.— Нет, спасибо, — отвечает он. — Я не курю. Не настаивая, я кладу пачку на место, достаю сигарету для себя и прикуриваю от золотой зажигалки, но парень никак не реагирует. Я кладу зажигалку на подлокотник дивана. Джо рассеянно смотрит на нее.— Хорошо повеселились?— Там? Нет… Я ненавижу деревню.— Общества Изабель тебе было достаточно? Он пожимает плечами.— Что вы воображаете, комиссар? Я серьезный человек, и потом, женщины меня… Я смеюсь.— Ну конечно…Встаю и шагаю по гостиной, машинально считая ромбы на персидском ковре.— Скажи мне, Джо… Ты знаешь, что Парьо умер? Он вскакивает весь белый.— Что вы сказали?— Что Парьо умер… Отравился газом. Или его отравили, но результат-то от этого не меняется.— Не может быть!Он кажется таким же изумленным, как доктор Бужон утром.— Увы, может!.. Это я нашел его, когда пришел кое о чем спросить.— Умер! — повторяет Джо.— Да. Ты выходил из дому этой ночью?— Я? Нет, после возвращения из Гуссанвиля в субботу я не сую нос на улицу.— Болеешь?— Погано на душе… Тоска… Деревня вымотала мне нервы…Бедняжка!— Ты знаешь, где сейчас Изабель?— Но… Она должна быть у Парьо, раз он умер… Разве только она ничего не знает… Надо позвонить ей в Гуссанвиль!— Ее там нет.— Вы так думаете?— Я только что оттуда… Он смотрит на меня.— Вы оттуда?— Прямиком! Если так можно выразиться, потому что на дороге очень много поворотов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13