— Он никогда отсюда не выходит, — добавляет Парьо. — Настоящая домашняя собачонка… Ты почему сказал господину комиссару, что мы незнакомы?Честное слово, друзья, в этот момент я присутствую при красивом номере “Спасение утопающего”. Парьо пытается выправить положение твердой рукой, и получается это у него блистательно.— Я не решился, — блеет педик. Пожатие плечами, и для человека в кожаном пальто вопрос закрыт.— Вы давно знакомы с Бальменом? — спрашиваю его я.— Лет десять… Я тоже занимаюсь антиквариатом, специализируюсь на нумизматике… Бальмен был одним из моих лучших клиентов и лучших друзей И он добавляет, бросив многозначительный взгляд на педика:— Но у нас была просто дружба.— Почему вы вчера поехали в банк вместе с ним? Он изображает удивление.— Но я уже объяснял это в полиции…— Вам не трудно повторить для меня?— Расследование поручено вам? Его тон остается куртуазным, но я прекрасно понимаю намек. Этот парень дает понять, что мне тут не хрена делать и отвечает он исключительно потому, что привык быть вежливым даже с легавыми!— Никакого расследования нет, — уверяю я, — поскольку он умер естественной смертью. Скажем так: я интересуюсь Бальменом потому, что обнаружил его тело. Это вполне естественно, правда? — Я усмехаюсь. Обычно, месье Парьо, полицейские никогда не обнаруживают трупы.Поэтому я не мог не увлечься игрой…— Это естественно…— Итак? — любезно настаиваю я. Он встряхивается.— Ах да!.. Так вот, я принес ему достаточно большую коллекцию золотых монет на сумму более десяти миллионов. Чтобы не нарушать мой бюджет, я попросил Бальмена расплатиться сразу…— Наличными?— Вас это шокирует?— Это крупная сумма…— Посудите сами, господин комиссар. В моем бизнесе всегда нужна наличность. Да что я! Без нее просто никуда… Люди, продающие предметы старины, находятся в стесненном положении, не так ли?— Совершенно верно…— Я попросил Бальмена снять эту сумму… Поскольку я был на машине, то предложил подвезти его… Он согласился… Ожидание в банке утомило его… Когда назвали его номер, у него уже болело сердце, и я проводил его до окошка.Он рассказывает свою историю, будто канатоходец идет по стальному проводу: тщательно взвешивая каждое слово, прежде чем произнести его.— И дальше что? — безжалостно настаиваю я.— Потом вернулись в мою машину, он отдал мне деньги… В этот момент я увидел, что уже почти полдень и что я пропустил важную встречу с одним клиентом из провинции… Я извинился и пошел на почту, расположенную в том же здании, что и банк, только с другой стороны.Пришлось подождать, пока меня соединят, потому что я звонил в провинцию.., в пригород Руана, если говорить точнее. Я долго разговаривал, потом вернулся к моей машине… Вокруг нее стояла толпа… Дежурный ажан объяснил мне, что случилось.Он замолкает и смотрит на меня с таким видом, будто спрашивает:«Это все, что вы хотели узнать?»— Вы можете дать мне ваш адрес? Он хлопает себя по карманам и вытаскивает бумажник.— Простите, господин комиссар, у меня нет при себе визиток.Он отрывает угол конверта и пишет на нем несколько строчек.Я читаю: “Парьо, улица Шапталь, 20”.— Спасибо…Я кладу уголок конверта в мой бумажник.— Ну вот! — говорю я в своем самом добродушном стиле. — Теперь, дорогой месье, мне остается задать вам еще один вопросик, и все… На сегодня…Его брови резко ползут вверх.Поскольку я не тороплюсь спрашивать, он шепчет:— Слушаю вас. И можете ему поверить: он меня действительно слушает, да еще как.— Послушайте, месье Парьо, чего ради Бальмен запер свой магазин и поехал с вами, хотя мог выписать вам чек на предъявителя?Мой вопрос бьет его, как удар кулаком промеж глаз. Он наполовину открывает рот. Мозги в его котелке кипят в полном режиме… Мне кажется, что из ушей и ноздрей у него идет пар… Положи руку ему на лоб и обожжешься, честное слово!— Ну… — начинает он.Я, тем же тоном, что он пару минут назад, шепчу:— Слушаю вас.— Ну, Бальмен не знал, можно ли выдать чек на предъявителя на такую крупную сумму. Поэтому он предпочел поехать сам, потому что мне была совершенно необходима эта сумма.Я ему улыбаюсь: хорошо выкрутился! Вы сочтете меня ненормальным, но я обожаю такие маленькие дуэли. Особенно когда противник обладает таким хладнокровием.Я нанес удар, он его парировал… Наступает пауза, но, по правде говоря, после его ответа сказать особо нечего.— Бальмен имеет телефон?— Да, имел, — поправляет меня Парьо.Не упустил-таки возможности поддеть меня!— Почему же в таком случае он не позвонил в банк, чтобы спросить, можно ли выдать чек на нужную сумму?— Признаюсь, — говорит Парьо с гримасой, — что ни он, ни я об этом не подумали…— Однако это очень просто…— Просто, если рассуждать задним числом, но в тот момент все шло быстро. Кроме того, Бальмен хотел воспользоваться тем, что будет на Монпарнасе, чтобы на обратном пути повидаться с одним коллегой из Ренна."Матч закончился вничью”, — говорю я про себя. Джо стоит прислонившись к стене и заложив руки за спину, как будто защищая свою добродетель. Я смотрю на него, и он взмахивает ресницами, как благовоспитанная девушка, которой соседский парень предложил потанцевать в приходской Церкви.— Какая симпатичная вдовушка, а? — усмехаюсь я. Парьо сдержанно улыбается.Я замечаю мои перчатки на батарее центрального отопления.— А вот и то, за чем я вернулся! — говорю.Я медленно надеваю их, поочередно глядя на двух моих собеседников.Нет, тут явно что-то не так. От кого исходит витающее в этой квартире тревожное чувство? От педика? От человека в кожаном пальто?Оттого, что мы находимся в квартире человека, лежащего в настоящий момент в холодильнике морга? Или из-за этого расследования, которое таковым не является? От незаконно проводимых допросов, из-за которых Старик устраивает свои знаменитые жуткие нахлобучки?Я вдыхаю сладкий воздух этой гостиной… Здесь стоит тяжелая и неприятная атмосфера.Бальмен вел в ней внешне спокойную жизнь между старыми вещами и молодой “подругой” и, должно быть, был счастлив… Во всяком случае, настолько, насколько может быть счастлив человек… Особенно человек его возраста…Вчера утром что-то произошло. Что?Именно это я и хотел бы узнать… Просто так, из спортивного интереса. Из-за того, что я унюхал тайну, а я терпеть не могу нераскрытые тайны.— Счастливо оставаться, месье и мадам, — говорю я ни враждебным, ни дружеским тоном. И поднимаю паруса. Глава 4 На полчаса я забыл про воскресенье и его давящую меланхолию…(Согласитесь, что я изъясняюсь, как академик.., да еще талантливый!) Но, открыв дверь дома, я встречаюсь с этим серым, типично парижским воскресеньем.Я вздыхаю и закрываю дверь, так и не выйдя в нее. В моих серых клеточках появилась одна идея.Подхожу к комнате консьержки, коротко стучу в стекло и захожу.Она раскладывает пасьянс — обрюзгшая, старая, весьма отдаленно напоминающая женщину. В ее жилище пахнет грязью, едой и вином.Она поднимает на меня желатиновый взгляд.— Приветствую вас, добрая дама, — говорю я, садясь.— Чего вы хотите? — рыгает она.— Я бы хотел, чтобы вы положили эту десятку треф под валета, говорю, — а червонную даму под ее бородатого мужа, а потом открыли бы пошире ваши уши и послушали меня…Она смешивает карты, выражая тем самым протест против моего вторжения.— Зря вы это, — говорю я. — Удача, она как бы знак судьбы, а с судьбой нельзя обращаться презрительно.Но интеллектуальная болтовня выше ее понимания. Она издает ворчание, которое в переводе на нормальный язык должно означать нечто неприятное.— Послушайте, мамаша, — заявляю я, — в жизни нужны разные люди. Вы консьержка, я полицейский… История учит, что мы созданы, чтобы договориться.Старуха готова лопнуть… На ее усах остались капли вина, глаза мутные.— Я не люблю легавых, — сообщает она.— А я не влюбляюсь в консьержек, — отвечаю, — но работа требует общения с ними. Я бы хотел, чтобы вы мне немного рассказали о Бальмене. Давно он живет с маленьким гомиком?— Да…— Какую жизнь они вели вдвоем? Она смотрит на меня, не понимая.— Они хорошо ладили?— Конечно, черт возьми, раз вместе спали!— Это ничего не доказывает. Они никогда не ссорились?— Не знаю.— К ним ходило много народу?— Домой нет, только в магазин…— Вы знаете человека в кожаном пальто?— Месье Жанно?— Вот именно, месье Жанно.— Да, знаю.— Он друг Бальмена?— Да, друг… Они, кажется, вместе работали…— Верно.— Он сейчас здесь.— Знаю. Я с ним только что разговаривал. Она показывает пальцем, похожим на “хотдог”, на стоящую на буфете бутылку красного.— Дайте мне ее! — приказывает она. Я протягиваю ей пузырек. Она зубами снимает пробку и наливает в свою кружку огромную порцию.— Хотите?— Нет, спасибо.— Недостаточно изысканное для вашей глотки?— Не в этом дело. Я как животное: пью только тогда, когда испытываю жажду… Испытываю я ее часто, но не сейчас. Следите за моей мыслью?Нет, не следит. Она не могла бы проследить и за похоронной процессией улиток.— Скажите, мамаша, ведь Бальмен был болен?— Грудинкина лягушка.— Грудная жаба?— Да…— У него часто случались приступы?— Изредка.— Кто его лечил?— Его врач.— Ну да, конечно. Было бы странно, если сапожник… А вы знаете фамилию врача Бальмена?— — Доктор Бужон.— Он живет поблизости?— На площади Терн.— Спасибо за информацию. Это все, что вы имели мне сказать?— Все!Она приставляет к губам свой литр красного и присасывается к кружке. Мне остается только вернуться на свежий воздух, что, учитывая атмосферку в ее комнате, я делаю как можно быстрее и с большой охотой.«Доктор Этьен Бужон, бывший заведующий клиникой Лаеннек…»Какой-то шутник дописал под медной табличкой: “Бывший потребитель газа…"Я поднимаюсь на нужный мне этаж зажиточного дома с красным ковром на полу и медными лестничными перилами. Замечаю двустворчатую дверь с медной табличкой, в точности повторяющей надпись на той, что внизу.Звоню.Где-то в квартире начинает брехать собака.Дверь открывается, хотя других звуков я не слышал, и передо мной оказывается невысокий мужчина лет пятидесяти с всклокоченными волосами, одетый в домашнюю куртку. Между его ног просовывается сплющенная морда боксера. Оба смотрят на меня с осуждением.— Доктор Бужон?— Это я.Голос у него сухой, как треск чиркающей спички, глаза черные и холодные. На бледном лице написана скука. Настоящая морда для воскресного дня!— Я пришел по поводу месье Бальмена, вашего пациента…— Ему плохо?— Уже нет, — говорю.— Вы хотите сказать, что…— Да, он умер. Вы не читаете газеты?— Очень редко…Он не кажется удивленным сверх меры. Правда, врачи никогда не удивляются смерти одного из своих пациентов. Их скорее поражает обратное!— Могу я переговорить с вами? — спрашиваю я, предъявляя мое удостоверение.Он бросает на документ быстрый взгляд, и выражение скуки на его лице усиливается.— Входите! — говорит он.Мы располагаемся в маленькой гостиной.— Людовик Бальмен умер вчера незадолго до полудня.., и обстоятельства его смерти не совсем ясны, хотя судмедэксперт вынес заключение: естественная смерть…— Ну так что же?Для врача есть всего одна истина. Он не понимает причины моего прихода, коль скоро его коллега считает смерть естественной.— Чем конкретно болел Бальмен?— У него была грудная жаба с осложнениями. Полагаю, его смерть была мгновенной?— Именно так…Он довольно усмехается.— Черт побери!.. Я же категорически запретил ему любые усилия, какого бы рода они ни были. Но он вел сумасшедшую жизнь со своим красавчиком…— С Джо?— Да…— Могу я вас спросить, что вы подразумеваете под сумасшедшей жизнью, доктор?— Именно то, о чем вы думаете. Бальмену уже много лет назад надо было отказаться от бизнеса и.., от любви. Но люди, очень дорожащие своей жизнью, обычно любят рисковать.— Ла Брюйер! — говорю я.— Что?— Ла Брюйер сказал нечто в этом роде некоторое время назад.— Здорово! Я и не знал, что полицейские так образованны! Я отвешиваю ему благодарственный поклон.— Так все-таки почему вы пришли ко мне? — спрашивает он.— Я хотел услышать от его лечащего врача, что Бальмен мог внезапно умереть.— Тогда я вам повторяю: он не мог умереть иначе. Малейшее волнение, малейшее физическое усилие — и смерть ему была обеспечена…— Малейшее волнение?— По крайней мере, теоретически. Вы знаете, в нашей профессии теория играет главенствующую роль.— Конечно. Скажите мне еще, доктор, раз вы лучше кого бы то ни было знали физическое состояние старика, если бы Бальмену грозила большая опасность и он испытывал бы сильный страх, он мог бы писать?— Писать?Я достаю из лопатника кусочек чека, на котором старик написал: “На помощь”.— Вот смотрите, — продолжаю я, — когда грозит такая опасность, что готов звать на помощь, то дрожишь, и даже крепкому человеку трудно что-либо написать, согласны?— Мне кажется, так…— Ладно. Если это трудно для здорового человека, то для хронического сердечника практически невозможно… А вот последние слова, которые Бальмен написал за несколько минут — можно даже сказать — секунд — до своей смерти…— Действительно странно.— Почерк четкий, твердый… Может перепуганный человек писать с такой уверенностью?— Не думаю.— Тогда следует согласиться, что Бальмен не был так напуган, как можно предположить. Но совершенно ясный смысл этих двух слов противоречит данной точке зрения…Маленький врач пожимает плечами… Он вытягивает руку, гладит голову боксера.— Разве что это написал не он…— О, это он, — уверяю я, — я в этом не со…Я закрываю свою большую пасть на двойной поворот и вытаскиваю угол конверта, на котором Парьо сегодня написал мне свой адрес.Ой, ребята! Если б вы могли видеть Сан-Антонио! Зрелище стоит того, чтобы на него посмотреть! Моя дурость достигает размера горы Сен-Мишель или Шартрского собора…Сличая два клочка бумаги, я констатирую, что на обоих надписи сделаны одним почерком.Вывод: “На помощь” на корешке чека написал Парьо…Кажется, у меня совсем съехала крыша. По-моему, я потерял мозги…Если найдете, просьба прислать их мне домой. Вознаграждение гарантируется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13