Парень говорит с уверенностью, заставляющей меня нахмуриться.— Откуда вы знаете, что этой ночью он пользовался своей тачкой?— Об этом нетрудно догадаться. Увидев ее, я еще подумал: “Скоро приедет месье Парьо…” А потом забыл об этом думать… Мы с женой ходили в кино, а когда вернулись, машины на месте уже не было… Я решил, что он ее загнал в гараж, а ворота ему открыл сторож. Но нет…Сегодня утром, когда мы открылись, она снова стояла на улице…Вот…Я задумчиво повторяю: “Вот…о Так, значит, машиной пользовались этой ночью? Кто? Парьо?.. Или кто-то другой?— Спасибо, вы очень любезны. Поставьте эту машину в гараж и до нового приказа не прикасайтесь к ней, понятно?— Ладно…Я пожимаю ему клешню, чтобы показать, что рука честного труженика никогда не вызывала у меня отвращения, и сажусь в свою машину.— Это опять я, доктор…У него по-прежнему лишенное всяких красок лицо, всклокоченные волосы, резкий взгляд…По его бледной физии пробегает вежливое недовольство.— Добрый день, — говорит он мне. Он снова ведет меня в свою унылую гостиную, в которой пахнет забвением.— Чем еще могу быть вам полезен? — спрашивает он, старательно подчеркнув “еще”.По-моему, он не страдает от избытка пациентов. Странный врач…Врач, который сам открывает дверь, остается весь день в домашней куртке и живет в обществе малопривлекательного пса.— Скажите мне, доктор…Я говорю мягко, тщательно взвешивая слова, потому что этот тип малый решительный…— Скажите мне, доктор, вы знаете некоего Жана Парьо?Я ожидал какой угодно реакции, только не этой.— Я прошу вас! — сухо произносит он. Я жду продолжения, глядя на него вопрошающим взглядом.— Почему вы говорите мне об этом субъекте? — спрашивает он, поняв, что я не собираюсь нарушать установившееся молчание.— Может быть, потому, что пришло время поговорить о нем… Судя по вашей реакции, я вижу, что вы его знаете?— Не будем хитрить, — сухо заявляет он. — Раз вы интересуетесь им, то должны знать, что он любовник моей дочери.— Мне это известно, — говорю я, глядя ему прямо в глаза. — Скажите, доктор, а почему бы нам не поговорить о нем в прошедшем времени?— То есть?— Да просто он умер!Он ошарашен или очень хорошо изображает изумление.Он садится, потому что у него подгибаются ноги.— Умер…— Мертвее быть не может…— Когда?— Этой ночью.Вдруг лицо доктора изменяется: искажается, покрывается морщинами, становится почти патетическим.— Как?Я читаю в его глазах панику. Это паника отца, опасающегося, что у его ребенка могут быть неприятности.— Отравление газом, — отвечаю. — Но обстоятельства этого… несчастного случая мне кажутся.., ну, скажем, странными.— Странными?..— Да. Ваша дочь здесь? Я бы хотел ее до.., поговорить с ней.— Моя дочь здесь больше не живет, — грустно говорит он. — С тех пор как она спуталась с этим типом, мы расстались, и она живет в пригороде Руана, где у меня есть дом…Я останавливаю его жестом, потому что мне нужно подумать…Пригород Руана… Где я это уже слышал? Ах да… Вчера, в квартире Бальмена. Парьо… Он утверждал, что оставил антиквара в своей машине, а сам пошел звонить клиенту, живущему в пригороде Руана…— Название места? — спрашиваю.— Гуссанвиль.— Как давно ваша дочь поддерживала отношения с Парьо?— Пять или шесть месяцев…— Как она с ним познакомилась?— Как раз у Бальмена, в его магазине. Моя дочь собирает старинные монеты…— Ах так?— Да… Вас это удивляет?Я едва заметно пожимаю плечами. Мне кажется, в этом деле слишком много говорят о старинных монетах.— Продолжайте.— Поскольку Бальмен был моим пациентом, я посоветовал дочери сходить к нему в магазин. Он и познакомил ее с Парьо… А… Короче, Парьо ее соблазнил!Я смотрю на него:— Вы жили один с дочерью?— Моя жена умерла при родах дочери, и я воспитал ее один… Я…Понятно: отцовская ревность!— Сколько лет вашей дочери?— Двадцать шесть.— Могу я вам задать один.., гм.., деликатный вопрос?— Задавайте!— Вы, доктор, более чем кто-либо другой должны понимать, что молодой женщине нужен.., друг…— Согласен!Его лицо нейтрально, как Швейцария.— Но вы ссоритесь с любимой дочерью только из-за того, что она завела себе любовника?— Я поругался с ней не из-за того, что она завела любовника.., к тому же я полагаю, он у нее не первый. Мы поссорились, потому что этим любовником был Парьо…— Правда?— Правда!Он очень четок!— В чем вы его упрекаете?— У него криминальное прошлое, вот и все. В этом вопросе порядочный человек не может пойти на компромисс!— Криминальное прошлое…Я вдруг становлюсь похожим на лопуха. А я-то, наивняк, приперся сюда, даже не зная, что у Парьо были судимости…— И богатое у него это самое прошлое? — спрашиваю.— Слишком богатое, чтобы входить в число моих знакомых.— Как вы это узнали?— Это вы, комиссар, задаете мне такой вопрос? Вам разве неизвестно о существовании частных сыскных агентств, в которые можно обратиться, когда хочешь получить информацию об интересующем вас человеке?— Совершенно справедливо, — соглашаюсь я. И добавляю:— Вы ведь не очень любили Парьо? Пожалуй, даже совсем не любили…— Скажу прямо: я его ненавидел.— Эта откровенность делает вам честь, доктор…И, произнося эти слова, я думаю, что все актеры этой драмы откровенны… За исключением Джо Педика.Да, они откровенны: Парьо был откровенен, слишком откровенен… Он сразу же рассказал историю своих отношений с Бальменом… Эскулап откровенен…Скажу вам начистоту: я начинаю плавать и никак не могу составить себе четкое мнение о деле…— И последний вопрос, доктор: вы не убивали Парьо, не так ли?— Нет… — отвечает он. — И поверьте мне, комиссар, очень об этом жалею. Глава 9 Я всегда испытывал слабость к почтаршам и никогда не упускал возможность прокомпостировать одну из них, когда такая возможность представлялась…Однако эта отбила бы охоту даже у обезьяны… Длинная, высохшая, как Сахара, и никакого намека на груди. Выступающие передние зубы препятствуют любым попыткам поцеловать ее, если у кого-то даже возникло бы такое желание.Это она занимает окошко междугородных переговоров.— Привет, красавица, — говорю я ей с неотразимо прекрасной улыбкой.— Повежливее! — ворчит она. — Кто вам дал право разговаривать со мной таким тоном? Я вместе с вами коров не пасла!— Я не думаю, что факт охраны эти милых жвачных предрасполагает к любезности, — уверяю я. — Вы напрасно обижаетесь, мадам, мои намерения чисты, как стакан дистиллированной воды.— Какой номер вы заказываете? — перебивает она.— Номер стриптиза, — смеюсь я.— Вы хотите, чтобы я позвала директора? — вопит девица.— Не стоит. Меня вполне устроит ваше исполнение… Поскольку я вижу, что она сейчас взорвется, то показываю ей удостоверение. Это ее не успокаивает, наоборот, вгоняет в черное бешенство.— Ну и что! — кричит она. — Вы думаете, на кого-то произведет впечатление, что вы из полиции?! Знайте, что честные люди полиции не боятся, а моя совесть чиста!— Ну и прекрасно, — любезно замечаю я. — Хотя она и в чистом виде никому не нужна, даже по сниженной цене…— Вы хам!— Не надо повторяться! — говорю я. — Слово “полицейский” включает в себя все эпитеты, которые вы можете найти…Кажется, финиш.Воспользовавшись затишьем, я заявляю:— Ну хватит болтать, Мисс Эбонит, речь идет об убийстве.Она поднимает на меня свою физию и переспрашивает:— Об убийстве?— Даже о двух.— Не может быть.— Может. А вы можете мне помочь.— Я?— Вы!Мы ведем диалог двух клоунов. Наконец милашка смягчается.— В субботу, — говорю я, — незадолго до полудня высокий мужчина с костлявым лицом, одетый в кожаное пальто, заказывал междугородный разговор…Она размышляет.— В кожаном пальто, — шепчет она. — Да, помню… В кожаном пальто…— Какой номер он заказывал? Она изумленно раскрывает глаза.— Как я могу это запомнить? Каждый день заказывают сотни номеров!Я признаю, что надо обладать необыкновенной памятью, чтобы это запомнить.— Но ведь у вас должны сохраняться карточки, — говорю. — По крайней мере листки, на которых вы записываете заказанные номера и время заказа.— Это верно.— Где ваши субботние карточки?— Надо обратиться к господину директору.— А где он?И я иду стучать в маленькую стеклянную дверь, на которую мне указывает эта доска.— Входите!Меня встречает симпатичный малый. Я представляюсь и излагаю свою просьбу.— Это просто, — говорит он, открывая картотеку.Он протягивает мне стопку карточек. Я отбираю те, что за субботу, а среди них те, на которых записаны звонки, сделанные между одиннадцатью и полуднем.Мой взгляд быстро пробегает по странице.Вдруг я вздрагиваю.Гуссанвиль, четырнадцать. Одиннадцать часов пятьдесят минут.Гуссанвиль! Место, где обретается докторская дочка… Ну конечно, Парьо звонил своей милашке!— Четырнадцать — это номер телефона, да? — спрашиваю я директора.— Да…— Могут ваши службы установить имя владельца телефона с номером четырнадцать в Гуссанвиле?— О, запросто!Я угощаю его сигаретой, пока одна из служащих занимается поисками.Едва мы успеваем прикурить, как я получаю подтверждение: телефон с номером четырнадцать установлен в доме, принадлежащем доктору Бужону.При нынешнем положении вещей, как любит выражаться босс, поездка в Гуссанвиль становится просто необходимой. Однако перед отъездом мне нужно уладить кучу мелких дел.Прежде всего мне надо пожевать, потому что желудок у меня завывает от голода, потом я хочу услышать заключение судмедэксперта.Я останавливаюсь перед итальянским рестораном и заказываю спагетти и эскалоп с шалфеем.Еда — это залог успеха. Тот, кто умеет есть, умеет жить, а тот, кто умеет жить, всегда обставит тех, кто сидит на минеральной водичке и морковке.Проглотив плотный обед, я звоню врачу, чтобы спросить, что показало вскрытие.— Я его только что закончил, — говорит он. — Ваши предположения не подтвердились. Этот человек не проглотил никакого снотворного и умер от отравления газом… Смерть наступила около десяти часов вечера.— Ладно, спасибо.Я вешаю трубку на рычаг, думая, что вечером машиной пользовался не Парьо… Тогда кто? Малышка Изабель?Мне все больше и больше хочется с ней познакомиться. Звоню в картотеку.— Орлан?— Да.— Как поживаешь, крысиная задница?— Это вы, комиссар?— А то! Можешь посмотреть, есть ли в твоих ящиках что-нибудь на фамилию Парьо?— Могу. Вы подождете?— Да, но пошевеливай задницей!Я начинаю насвистывать, говоря себе, что на предмет наличия мозгов между мной и табуреткой нет практически никакой разницы… Это ж каким придурком надо быть, чтобы портить себе кровь из-за дела, которое тебя не касается, хотя через несколько часов вылетаешь в США?И все это за просто так! Я трачу свое время, а в некоторой степени и деньги, хотя мог бы находиться в объятиях смазливой куколки и учить ее влажному поцелую.— Алло!Я удивленно повторяю “алло!”, потому что за размышлениями совсем забыл про Орлана.— Слушаю!— У нас кое-что есть на Парьо…— Давай, херувимчик…— Парьо Жан-Огюст, осужден в тридцать шестом году на три месяца тюрьмы за попытку шантажа…— Однако! И кого же шантажировал этот субчик?— Некоего Бальмена, антиквара, проживающего на бульваре Курсель…Ну, ребята, это уже полный улет! Есть от чего разрезать себя на кусочки и упаковать в фольгу.Парьо, ближайший друг Бальмена, был осужден за попытку шантажа вследствие заявления последнего!Надо иметь черепок из дюраля, чтобы он выдерживал все эти удары.Попытка шантажа!И несмотря на это, они более пятнадцати лет поддерживали тесные дружеские отношения!Шантаж…Чтобы кого-то шантажировать, надо, с одной стороны, не иметь совести.., а с другой — знать о ком-то нечто такое, что не подлежит огласке…Я впервые слышу, чтобы потерпевший и осужденный остались добрыми друзьями, особенно в таком преступлении!Хорошо, что я звоню из бистро… Чтобы вернуться к стойке, нужно совсем мало времени.— Гарсон! Рому!Он вытаскивает стакан размером не больше молочного зуба.— Я же не просил у вас наперсток…— Вам угодно большой стакан? — насмехается этот разливальщик спиртного.— Нет… Кастрюлю!Насупившись, он наливает мне порцию “негрита”.Я ее проглатываю.— Еще одну! Я против одиночества…Я гоню по Западной автостраде в направлении Руана — столицы Нормандии.В голове я перебираю пять персонажей истории, вроде как раскладываю полицейский пасьянс.Один угол моего котелка занимает Бальмен, маленький аккуратный старичок с больным сердцем — загадочная личность… В другом — его доктор со всклокоченными волосами и верным боксером. В третьем Парьо, уравновешенный, хорошо владеющий собой человек, умерший от отравления газом, как жалкий лопух из мелких рантье… В четвертый я помещаю Джо Педика.А посередине персонаж, которого я еще не знаю, — Изабель…Да, все пятеро на первый взгляд кажутся совершенно нормальными, но на второй замечаешь, что в каждом есть какая-то тайна… Глава 10 Взглянув на домушку доктора Бужона, я говорю себе две вещи: первая, что она богато выглядит; вторая, что пуста…Все двери, ставни, отдушины наглухо закрыты…Владение находится в стороне от дороги. Дом стоит посреди большого сада, который тип с претензиями мог бы назвать парком, не вызывая у вас протестов.Я подзываю мальчонку, пытающегося прокатиться на отцовском велосипеде, сидя на раме.— Скажи, малыш, тут кто-нибудь есть?— Нет, месье, — отвечает он. — Мадемуазель уехала вчера утром.— На машине?— Да, на машине.— На своей?— У мадемуазель Бужон нет своей машины… Она была с другом…— Друг одет в кожаное пальто?— Ага, точно.— Хорошо.Он смотрит на меня с интересом, как поезд на пасущуюся корову.— Па говорил ма, что они приезжали этой ночью, — продолжает пацан. Он слышал машину. А утром, еще до рассвета, они снова уехали.Я навостряю уши.— Что ты говоришь?— Они вернулись и снова уехали, — уверяет мальчик. Мой портативный чертик начинает гнусавить мне в ухо:«Ну что, доволен? Машина Парьо разъезжала этой ночью, а он тем временем помирал в своей постели…»— Твой отец ничего не видел?— Нет, но слышал…— А может быть, это была другая машина?— Нет, та самая. Это немецкая машина. Она шумит громче других…"Куй железо, пока горячо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13