Сан-Антонио: «Улица жмуров»

Сан-Антонио
Улица жмуров


Сан-Антонио – 10



«Сан-Антонио. Неприятности на свою голову: Авторский сборник»: Канон; М.; 1996
Оригинал:
“Rue des macchabйes”

Перевод: В. Климанов
Сан-АнтониоУЛИЦА ЖМУРОВ Глава 1 В тот момент, когда я собираюсь шагнуть за порог, моя славная матушка Фелиси спрашивает меня:— Что ты собираешься делать сегодня утром?Поскольку она самая нелюбопытная из всех известных мне матерей, я заключаю из этого, что она спрашивает не просто так, а хочет о чем-то попросить.— Пока не знаю, — отвечаю я хмурым тоном, поскольку не могу ей сказать, что собираюсь трахнуть горничную из соседнего дома. И добавляю, потому что не могу поступить иначе:— А что?— Я вчера оплатила счета за отопление и электричество.— И больше не имеешь хрустов?— Да, если ты так называешь деньги, у меня их не осталось. А так как завтра воскресенье и я пригласила Эктора…Я морщусь. Во-первых, потому, что мне придется тащиться в банк, чтобы снять со счета бабки, хотя я с куда большим удовольствием сходил бы с малышкой горничной в кино и пощупал бы ее в темноте… Во-вторых, потому, что я на дух не выношу Эктора и для меня воскресенье в его обществе — похороны по первому разряду…Эктор — двоюродный братец Фелиси, а мне, стало быть, приходится еще более дальним родственником. В семье известно, что он в свое время был влюблен в мою старуху и так и не женился из-за этой неразделенной любви… Да и теперь, когда он разговаривает с Фелиси, у него такой вид, будто он позирует для рекламы слабительного… Он делает глазки пуговками, что невероятно раздражает меня. Он высокий, тощий, лысый, беззубый и всегда ходит с тщательно уложенным зонтиком и подпиской на “Рустику”… Представляете себе, да?Меня трясет от мысли, что я мог быть сыном этого урода, потому что он наградил бы меня той еще наследственностью! От этого можно было бы уйти в монахи!Однако, поскольку я хороший сын, я убираю свою гримасу.— Ладно, ма, раз ты на мели, я съезжу в банк. Сколько тебе нужно?— Решай сам, — покорно отвечает она. Я целую ее.— Я завтра приготовлю курицу, — обещает она. Она знает, что я терпеть не могу Эктора, но обожаю курятинку.— Ты классный человек! — уверяю я ее.И это чистая правда, можете мне поверить!Я вывожу мою тачку из гаража в глубине садика, умелым маневром объезжаю дом, даю прощальный гудок клаксона и гоню по улице.Моя служаночка из соседнего дома ждет меня на окраине поселка.Киска новенькая, недавно приехала из Бретани…Она брюнетка и совсем не строгая. Я подцепил ее вчера в табачной лавке, где она покупала марки. Я сказал ей, что она хорошенькая, что я слышал из окна моей комнаты, как она поет, и что именно такой представлял себе самую прекрасную девушку в мире.Такой треп всегда проходит с девочками из народа. С остальными, впрочем, тоже. Женщина остается женщиной вне зависимости от цены надетых на нее шмоток…Она надела черный костюм, купленный где-нибудь в Ренне или Сен-Бриеке, красную блузку и здоровенные клипсы. В этом прикиде она затмит хоть саму малышку Бардо!Короче, вам не захочется явиться под ручку с такой милашкой в английское посольство, а вот на то, чтобы последовать за ней в номер маленького отельчика, она очень даже годится…— Куда мы поедем? — спрашивает она.— Прежде всего мне надо заехать в банк снять со счета немного хрустов…Ей это кажется хорошим началом программы. Банк — это чуть ли не единственное место, не считая туалета, куда женщина соглашается вас отпускать.Я жму на акселератор, мы проезжаем мост Сен-Клу…Десять минут спустя я останавливаю машину на улице Фаворит перед домом, где хранятся бабки.— Пойдемте со мной, потому что это займет некоторое время, — говорю я куколке.Она следует за мной.Огромный зал набит битком. С ума сойти, как людям нужны сейчас бабки. Я сую в окошко мой чек, сотрудник выдает мне номерок, и я отвожу девочку в уголок ждать, пока громкоговоритель пролает мой номер.Ожидание — штука нудная…Я должен получить хрусты в окошке двадцать восемь, потому и держусь поблизости от него.— Кстати, а как ваше имя? — спрашиваю я мою красавицу.— Маринетт, — воркует она.— Ну, конечно, — шепчу я.— Что вы говорите?— Я говорю, что вы могли носить только имя, прекрасно гармонирующее со всем вашим обликом…Выражая свое удовольствие, она рисует в воздухе W своей задницей…Я пользуюсь этим, чтобы положить руку ей на плечо. Это начало всему. Рука — это первый полномочный посол в переговорах с женщинами.Мы ждем так уже четверть часа, когда хмырь из окошка двадцать восемь выкликает мой номер: тысяча шестьсот сорок шесть… Я подхожу к окошку, целомудренно замаскированному железным навесом.Тип, стоявший там до меня, отходит. Он не один, его сопровождает еще один субъект. Не каждый день можно увидеть, как снимать деньги со счета приходят на пару.Наши взгляды встречаются. Тип смертельно бледен. Он бросает на меня взгляд, красноречивый, как политическая листовка.По-моему, ему стало плохо в зале, где стоит сильная духота, и спутник провожает его, чтобы он не хлопнулся в обморок.Служащий дает мне подписать квитанцию и отсчитывает мои бабки. В эту секунду мой взгляд падает на корешок чека, оставшийся зажатым под стеклянной дверцей окошка. На корешке написаны два слова: “На помощь”.Я хватаю клочок бумажки. Чернила совсем свежие…— Скажите, — говорю я служащему в окошке, — этот корешок чека оставил тот тип, что был передо мной?У парня волосы бобриком и кислый вид, будто у него рак печени.— А вам-то что? — спрашивает он.Я показываю ему мое удостоверение.Его поведение сразу меняется.— Какая фамилия? — осведомляется он.— Людовик Бальмен.Он смотрит последний из оплаченных чеков…— Да, он, — соглашается служащий.Я бросаю взгляд на сумму, указанную на корешке.— Черт возьми! Он снял десять миллионов?— Да…— Этот тип не показался вам странным?— У меня нет привычки разглядывать клиентов… Это верно. Он сидит целый день в своей конуре, выдавая бабки и прикалывая к лацкану пиджака булавки от пачек… Булавки — это единственное, что остается честным кассирам от всех выдаваемых ими сумм.— А что случилось? — спрашивает он.Я пожимаю плечами.А действительно, что случилось?— Ничего, — отвечаю.Я сую свои денежки в карман и отваливаю. Маринетт ждет меня, возбужденная от мысли, что у нас впереди целый день, а я снял то, на что можно хорошо гульнуть. Только бы она не вообразила, что я собираюсь подарить ей драгоценность или меховое манто! Я терпеть не могу разочаровывать девушек!— Скажите, моя прелесть, — шепотом спрашиваю я ее, — вы заметили двух типов, отошедших от окошка, когда я шел к нему?— Да, — отвечает она.— В какую дверь они вышли?— Через большую в середине, кажется…— Пошли!Я тащу ее к большой двери, перед которой ажан в пелерине борется с холодом и мрачными мыслями.Начинаю с начала, то есть показываю ему мое удостоверение. После этого простого действия он берет под козырек, как перед важной персоной.— Вы видели, как несколько минут назад отсюда вышли маленький человечек с седыми волосами и с ним другой, повыше, в кожаном пальто?— Видел… — отвечает ажан.— Куда они пошли?— Они повернули направо… Должно быть, у них была машина, потому что у высокого были в руке ключи…Я бросаюсь вперед… Широкими прыжками несусь вдоль ряда автомобилей.., и резко останавливаюсь перед большим черным кабриолетом. В нем сидит мой седой человечек. Он выглядит спящим, потому что его голова прислонена к стеклу правой дверцы. Его приятель исчез…Я открываю дверцу, и старичок вываливается на шоссе. Он весь обмякший и белый, как репа изнутри.Плюс ко всему прочему, он еще немножко мертвый…Мертв он недавно, но все-таки мертв…Смотрю по сторонам. Типа в кожаном пальто нет, как масла в еде бедняка.Малышка начинает завывать, увидев жмура.— Закройте рот, — говорю я ей, — и позовите ажана, стоящего перед дверью! Глава 2 Четверть часа спустя приезжает “скорая”. Мертвеца грузят на носилки и — гони, извозчик!Я велю Маринетт садиться в мою тачку и следую за машиной с красным крестом.— Что случилось с тем человеком? — спрашивает служаночка.Я смотрю на нее так, словно она меня разбудила. По-моему, наши с ней развлечения накрылись. Вы ж меня знаете! Столкнувшись с такой историей, я сразу расхотел играть в Казанову!— Пока не знаю, — отвечаю я ей. — Может, подавился слюной.— Какой ужас!— Называйте это, как хотите…— А куда мы едем теперь?— В морг.Она вздрагивает.— В мо…— Да, но вы подождете меня в машине. Я не хочу навязывать вам подобное зрелище…— О! Я не боюсь, — говорит девочка. — Наоборот, мне будет интересно побывать в морге!Ну что мне делать? Все красотки — извращенки и готовы примириться с упущенным сеансом траха, лишь бы им показали жмурика.Я начинаю злиться.Нет, это ж на кого, спрашиваю вас, я буду похож, если стану вести расследование, имея на прицепе эту потаскушку?— Послушайте, лапуля, — говорю я ей, стараясь оставаться спокойным, — я никак не могу взять вас с собой…— О! А почему?— Потому, что для входа в морг нужно быть полицейским.., или покойником! Вы, слава богу, не принадлежите ни к той, ни к другой категории, верно?Она соглашается и насупливается.Я останавливаюсь позади “скорой” и иду за носилками. Сторож принимает жмура… В этот момент являюсь я:— Комиссар Сан-Антонио.Он приветствует меня способом, о котором как минимум можно сказать: почтительный.— Здравствуйте, господин комиссар. Вы меня не узнаете?Я смотрю на его усы в форме руля гоночного велосипеда и красный от божоле нос…Я действительно встречал этого типа в ходе прошлых расследований, потому что при моей работе в моргах бываешь чаще, чем в “Лидо”.— Немедленно вызовите врача! — приказываю я. — И дайте мне телефон.Он ведет меня в покрашенный эмалевой краской кабинет, провонявший мертвечатиной, как и все здание, плюс еще запах красного вина.Я звоню в криминальную полицию и излагаю суть дела.— Клиент снял со своего счета десять “кирпичей”, — говорю я моему невидимому собеседнику, — а через четыре минуты лежал мертвым в своей машине. Сопровождавший его тип исчез, и десять миллионов тоже. Мертвец в морге, остается только поймать человека в кожаном пальто…Тут я усмехаюсь, показывая, что обладаю чувством юмора, как и всякий уважающий себя полицейский, и кладу трубку.Сторож информирует меня, что профессор Монтазель сейчас будет, и предлагает глоточек своего красного.Я отказываюсь под предлогом, что употребление такого рода напитков до полудня мне противопоказано, и добавляю, что, если ему не терпится утолить жажду, я ему мешать не буду.Он хватает бутылек и делает себе промывание желудка. А я тем временем вхожу в препарационный зал. Мертвец лежит на каменном столе перед ступеньками амфитеатра. Над ним висит огромный прожектор.— Я его раздену, — говорит сторож, вытирая усы.И берется за работу.Я не напрашиваюсь ему в помощники… Покойники меня не пугают вот бы было смеху! — но мне не хочется прикасаться к ним без особой необходимости. А он занимается этим так же, как ваша жена готовит соус “бешамель”. Даже смачивает слюной палец, чтобы расстегнуть жилет маленького старичка.По мере того как он снимает с него шмотки, я копаюсь в их карманах. В них лежит только бумажник, набитый документами на имя Людовика Бальмена. Из них я узнаю, что старичок антиквар, адрес: бульвар Кур-сель, дом сто двадцать… Он холостяк, шестьдесят шесть лет…Я откладываю бумажник в сторону.Кроме него, в карманах была мелочь, связка ключей, серебряная зубочистка, чековая книжка на его имя, ручка из накладного золота…Ничего необычного…— Ну вот, — говорит служащий морга. Он закончил с Бальменом.Теперь маленький старичок гол, как скелет морского языка.Я осматриваю его фигуру.— Никаких ран?— Никаких, — подтверждает сторож.Тут открывается дверь и появляется мужчина с бледным лицом, одетый в черное. У него розовая орденская ленточка, а лицо радостно, как надгробье.— Господин профессор — — почтительно начинает сторож.Я приветствую вошедшего. Он кивает, но живые его не интересуют. По нему сразу видно, что настоящие его приятели — те, кто навсегда перешел в горизонтальное положение… Он открывает маленький кожаный чемоданчик, вынимает из него несколько инструментов и начинает рассматривать папашу Бальмена сверху донизу.Его осмотр длится довольно долго. Он чертовски добросовестен!Наконец он распрямляется и смотрит на меня.— Этот человек умер от сердечного приступа, — говорит он.Мне кажется, я сплю.— Вы в этом уверены, профессор? Еще секунду мне кажется, что он разорвет меня на части, но профессор, вероятно, не любит насилие.— Абсолютно уверен, — говорит он. — Вскрытие даст нам формальное подтверждение этому. Короткий кивок, и он уходит.— Раз он сказал, так оно и есть, — уверяет меня сторож. — Я ни разу не видел, чтобы этот парень ошибся. Дайте ему кость от бараньей ноги, и он вам скажет, от чего помер баран!— Сердечный приступ! — бормочу я.Честно говоря, ребята, я обалдел. Мысль, что тип помер естественной смертью при таких обстоятельствах, вызывает у меня досаду… На мой взгляд, в этом нет логики, а полицейские не выносят того, в чем нет логики…Как бы то ни было, а меня эта история ни с какого боку не касается. Я работаю в Секретной службе, и такого рода дела — не моя сфера.Поэтому я покидаю дом с морозилками с сознанием выполненного сверх всяких ожиданий долга.Выходя, я нос к носу сталкиваюсь с инспектором криминальной полиции Шардоном — славным толстяком, не обремененным избытком интеллекта…— А! — говорю. — Так это дело поручено тебе?— Да, — отвечает он.Он раскалывает в кармане арахисовые орехи и жрет их. Настоящая обезьяна!У него выпирающее брюшко, а лицо светится безграничным самодовольством.Я сообщаю ему все, что знаю.— Самый улет, — говорю, — то, что он умер естественной смертью.— Не может быть!— По крайней мере так утверждает местный врач! Я хлопаю его по плечу. — Удачи, сынок!У Маринетт в мозгах начали расти грибы. Когда она замечает меня, ее лицо освещается, как витрина на Рождество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13