— А, вот и вы! Я уж думала, что вы обо мне забыли!— Как вы могли даже думать об этом, моя лучезарная? Чтобы я забыл вас, мне должны были вбить в голову кол. Сейчас полдень — час, когда желудки начинают предъявлять профсоюзные требования. Я знаю поблизости один китайский ресторанчик. В нем никогда не поймешь, что ешь, зато все просто объедение. Come with me, darling!Комплименты, китайская кухня, английский! Это слишком. Она падает мне на плечо, и мне остается только одарить ее торжественным поцелуем взасос.С такой девушкой достаточно хорошей жратвы, чтобы одолеть ее стыдливость. Так я думаю, поедая утку с ананасом, которая могла бы сойти за десерт. Иногда нужно добавлять кино, чтобы победить их последние сомнения, но это уже исключительный случай для по-настоящему добродетельных девушек. С Маринетт нет нужды вставлять между жрачкой и постелью киношку… Стаканчик “куантро”, и она уже готова отдать себя всю целиком!В три часа пополудни — время французское — я даю сеанс моих внепрофессиональных способностей. Она так им довольна, что просит записать ее на абонемент.Нет ничего лучше аперитива, чтобы привести вас в форму после такой бурной второй половины дня.Мы проглатываем наш второй чинзано в бистро на Сен-Жермен-де-Прэ.У малютки Маринетт глаза широкие, как раструб горна. В спешке наложенная губная помада не совсем совпадает с линией губ. Она похожа на плохо напечатанную афишу.Она так неумело держит меня под руку, что мне становится стыдно.На кого я похож с этой повисшей на мне влюбленной дурочкой? На деревенского лопуха в свадебном путешествии!В бистро входит продавец газет. Я делаю ему знак. Газета. Вот что придаст мне солидности.Я вздрагиваю, увидев, что утреннее дело занимает первую страницу.Читаю статью и узнаю потрясающие вещи!Человек в кожаном пальто сам явился в полицию, узнав о смерти антиквара. Это некий Жан Парьо, посредник, тоже занимающийся антиквариатом. Сегодня утром он продал Бальмену партию предметов старины, и Бальмен попросил его сходить вместе с ним в банк, чтобы расплатиться за эту покупку.Бальмен чувствовал себя усталым. Выйдя из банка, он сел в машину Парьо, пока тот пошел позвонить в соседнее кафе, и умер. Когда Парьо вернулся, то узнал об инциденте и позвонил в районный комиссариат, а оттуда его направили в криминальную полицию.И вся история…Вот что значит быть настроенным на тайны, как говорит Фелиси! Я уже навыдумывал махинации, козни, трюки. А все оказалось просто: честный старичок с больным сердцем умер сам по себе…— Ну, возвращаемся! — внезапно говорю я. Малышка встает.В тот момент, когда она шагает через порог, я замираю. Согласен, все просто и логично, но почему тогда Бальмен написал на корешке чека:"На помощь”? Глава 3 Монотонный голос Эктора доносится до меня, будто с другой планеты.Мне совершенно безразлично, что он говорит, как, впрочем, и вся его персона. Он рассказывает о своих расширенных венах, язвах, о своем начальнике и доме… Пятьдесят лет посредственности проходят перед нашими ушами.Он так меня достал, что я хватаюсь за первый пришедший в голову предлог, чтобы смыться.— Мне нужно заниматься расследованием одного дела. Вы меня извините, Эктор?Он меня извиняет, потому что тоже меня не выносит: антипатия, как и любовь, обычно бывает взаимной.— Вечная гонка по горам и долам? — замечает он с кислой миной.— Ну да! — отвечаю. — Не всем же сидеть всю жизнь в мягком кресле.Это является очень точным намеком на должность Эктора, работающего в забытом отделе одного заштатного министерства.Он проглатывает пилюлю и запивает бокалом бордоского, чтобы лучше пошла.— До свидания, — говорю я Фелиси и Эктору. И добавляю, чтобы заставить покраснеть мою маму:— Ведите себя благоразумно!Эктор улыбается глупой и кислой улыбкой.Я с облегчением выхожу из дома. Бывают моменты, когда я совершенно не выношу тупиц!Бледное солнце пытается сделать повеселее это воскресенье в конце зимы. Но чтобы сделать парижское воскресенье повеселее, нужно нечто большее, чем солнце.Я еду в Париж, спрашивая себя, чем бы заняться, чтобы убить время.В этот момент в Службе полный штиль.Вот уже две недели я практически ничего не делаю, и безделье давит на меня, как шоколадный крем на печень больного гепатитом…Я въезжаю в Булонский лес и качу на второй скорости. Здесь полно добропорядочных людей, гуляющих со своими детишками, и проституток, улыбающихся мне.В маленьких аллеях стоят машины, внутри которых парочки выражают взаимные симпатии…Я б сейчас запросто дал полсотни франков тому, кто подал бы мне дельную мысль… Театр? Уже слишком поздно, и спектакли начались…Кино?.. В одиночку туда идти совсем не фонтан!Снять телку? Надоело. Вчерашний сеанс успокоил мне нервы. И потом, нельзя, чтобы это вошло в привычку…Я проезжаю через Лес, не найдя ничего приемлемого, кручусь по площади Этуаль, сворачиваю на авеню Ваграм, следую через площадь Терн и непроизвольно оказываюсь на бульваре Курсель.Как поется в песне: “Мы сделали это, почти не подумав!"Если у вас есть хоть немного памяти, то вы вспомните, что на бульваре Курсель находился антикварный магазин покойного месье Бальмена.Почему я думаю о маленьком старичке в это унылое воскресенье накануне весны?Да, я думаю о нем, о его перепуганных глазах, жалких седых усах, совершенно белых щеках…О нем, совсем одиноком и мертвом в этой машине…Дом сто двадцать. Это здесь.Я припарковываю мою машину на границе парка Монсо, пересекаю бульвар и подхожу к магазину, железный занавес которого опущен.После короткого колебания захожу в дом… Комнатка консьержки, откуда, как и изо всех комнаток консьержек, идет запах еды.Стучу в стекло. Толстая женщина поднимает голову, оторвавшись от большой кружки сладкого вина.— Че вы хотите? — спрашивает она и переводит дыхание. Возможно, этот короткий вопрос станет ее самым большим физическим усилием за весь день.— Где квартира месье Бальмена? Она поднимает на мою персону взгляд, тяжелый, как мокрое знамя.— Он окочурился, — непочтительно говорит она.— Знаю, но ведь он все-таки жил здесь?Она прилипает толстой физиономией к кружке, потом поднимает ее, и я констатирую, что кружка пуста. Снимаю шляпу! Вот это глотки.Она вздыхает с таким звуком, как будто из шины выходит воздух.— Четвертый этаж, слева.С ума сойти, каких усилий порой требуют некоторые невинные сведения.— Спасибо! — говорю я. — Ваше здоровье…Поднимаюсь по лестнице. Три этажа — это большой подъем!Останавливаюсь перед дверью слева и нажимаю на кнопку звонка.Я действую наудачу, не зная, есть ли кто в квартире. Бальмен был холостяк и, возможно, жил совсем один.Звук шагов доказывает мне обратное. Дверь открывается, и передо мной оказывается маленький педик с завитыми белокурыми волосами.Ему, может быть, лет двадцать пять, может, чуть больше или меньше.Похож на туберкулезника… Он среднего роста, тонкий и хрупкий. На щеках следы пудры, разумеется, пудра голубого цвета; на губах следы помады. Но сегодня день траура, и он не наводил красоту. У него глаза газели, влажные и бесчеловечные, как у всех ему подобных… Тонкие руки дрожат.Его голос хрипловат, как у Марлен Дитрих. Говоря, он жеманно взмахивает ресницами.— Месье?..— Здравствуйте, — говорю я. — Это квартира месье Бальмена?— Да…— Полиция…Он в испуге отшатывается.— Господи!— Вы родственник месье Бальмена? Он качает светлыми кудряшками.— Нет, — отвечает, — я его друг…В мире нужны всякие, как говорит Фелиси. И я с ней охотно соглашаюсь… Чтобы мир крутился нормально, в нем должны быть полицейские, шлюхи, порядочные люди, кузены Экторы и голубые, вроде этого, хотя лично я ненавижу бабозаменителей. Это просто физическое отвращение…— Друг или жена? — спрашиваю я в лоб.Новый испуганный жест “дамочки”.Но педики любят, когда их немного встряхивают.— О, господин инспектор! — жеманничает он.— Комиссар, — поправляю я. Временами я очень щепетилен к моему званию.Этими несколькими фразами мы обменялись на коврике у двери. Я вталкиваю мальчика в комфортабельную квартиру и вхожу туда следом за ним.— Мы можем поговорить, да? — спрашиваю.— Разумеется. Проходите!Он ведет меня в салон, меблированный в чистом стиле Луи Надцатого.Я усаживаюсь в кресло с такими хрупкими ножками, что сомневаюсь, выдержат ли они мои семьдесят шесть кило. Педик ложится на диван и начинает изображать из себя Жюльетт Рекамье.На нем розовая рубашка, фиолетовые брюки и желтый шелковый платок… Странный туалет для траура…— Как ваше заглавие? — спрашиваю я.— Мое.., что?— Ваше имя.— А! О! Очень забавно! Как вы сказали? Заглавие? Здорово…Мой разъяренный взгляд успокаивает его восторги.— Меня зовут Джо, — отвечает ок.— Очень красиво для близких друзей, — оцениваю я, — но ведь секретарь полиции, выдававший вам удостоверение личности, не удовлетворился этим?Он жеманничает.— А вы юморист, господин комиссар.— Мне это говорят уже двадцать лет. Так как же все-таки вас зовут?— Джо Дени…— Возраст?— Тридцать три! Но я ведь выгляжу моложе, правда? С каким удовольствием я саданул бы ему по роже, чтобы успокоить нервы.— Так, значит, старик был голубым? — говорю я больше для себя, чем для него.Я пытаюсь представить себе Бальмена… В общем, он чем-то был похож на педика.Мой собеседник не отвечает на этот полувопрос.— Долго вы были вместе?— Четыре года, — вздыхает он.— Наследуете вы?— Не знаю…Но по легкому поблескиванию его глаз я понимаю, что он прекрасно информирован по этому вопросу. А он не дурак! Небось заставил старичка написать на себя завещание, пока иллюстрировал ему “Камасутру”…— Он был сердечником?— Да.— Его дела шли хорошо?— Кажется, да… Он давно здесь живет, имеет постоянную клиентуру…— Согласен… Только не “имеет”, а “имел”. Хотим мы того или нет, а о нем приходится говорить в прошедшем времени, не так ли?— Увы! — вздыхает он.— Скорбите?— Очень…— Все утрясется, вы найдете порядочного мужчину, с которым начнете жизнь сначала, — усмехаюсь я. — Вдовца без детей… А может, и с детьми, они дела не портят… Я уверен, из вас вышла бы отличная мать семейства.Он не реагирует.— Вы работали с Бальменом?— Как это?— В его магазине?— Редко… Только на праздники, когда бывало много народу.— В общем, ты мальчик для особых случаев? Что вы хотите, не могу я называть эту мерзость на “вы”.Глядя ему прямо в глаза, я спрашиваю:— Ты знаешь Жана Парьо? Он качает головой.— Кого?— Жана Парьо. Посредника, с которым был твой старик, когда дал дуба.— Нет, — отвечает мальчик.— Такой высокий, в кожаном пальто.— Нет…Вид у него искренний, как у дюжины тигров. Я не настаиваю.— Ладно… Ты в курсе, что вчера он приобрел старинные вещи?— Совсем нет…— Ну что ж, мой мальчик, мне остается только проститься с тобой…У Бальмена были родственники? — Нет, у него никого нет.— Значит, антиквариат достанется тебе, Джо, можешь утешиться…Он довольно улыбается.— До скорой встречи, паренек!Он протягивает руку, но мне противно к ней притрагиваться.Я выхожу из квартиры и спускаюсь по лестнице. Прохожу мимо комнатки консьержки, пересекаю бульвар, сажусь в мою машину и в этот момент замечаю, что забыл у Бальмена перчатки.Прямо как в книжке.Я разворачиваюсь, возвращаюсь в дом голубого антиквара, и что вы думали, кого я вижу на лестнице? Милейшего Жана Парьо, он же тип в кожаном пальто…Я, как ни в чем не бывало, иду за ним.Он останавливается на четвертом этаже и играет на звонке левой квартиры “Мои ботинки промокают”.Педик открывает ему.— Привет, Жанно, — кудахчет он. — Мне тут сейчас было жарко…Представь себе…Дверь закрылась. Я стою у перил на половину этажа ниже.Так, значит, пидер наколол меня, сказав, что не знает человека в кожаном пальто! Я стискиваю кулаки.Он дорого заплатит за эту шуточку. Я в четыре прыжка подскакиваю к двери, прилипаю ухом к замку, но они, должно быть, ушли в гостиную, потому что до меня долетает только неразборчивый шепот.Тогда я тоже вызваниваю мелодию песенки про колеса. Полная тишина… Должно быть, они напряженно вслушиваются.Я повторяю мое маленькое соло на звонке. Наконец слышится шорох и приглушенный, немного встревоженный голос Джо спрашивает:— Кто там?— Друг, который желает вам добра, — усмехаюсь я. Он узнает мой гордый голос и решается отпереть дверь. “Тетя” выглядит чуточку бледновато.— Я забыл перчатки, — говорю я. Он пялится на мои руки.— Ваши перчатки? — переспрашивает он с ошеломленным видом.— Да, — подтверждаю я. — Знаешь, такие маленькие штуковины, которые похожи на пустые соски и которые надевают на руки, чтобы согреть их или придать себе пижонский вид?— Вы уверены, что оставили их здесь? Я… Я все внимательно осмотрел…— Как это ты все осмотрел? Ты что, боялся, что я их забуду?— Нет, но.., я.., я уверен, что вы ничего не забыли!— Но проверить-то можно? Это ведь ничего не стоит…Я отодвигаю его в сторону и захожу в гостиную. Как и следовало ожидать, Парьо сидит там.При моем появлении он встает и спокойно смотрит на меня. Он еще выше, чем показался мне сначала. Густые брови подчеркивают выступающий лоб. Нос у него крючковатый, скулы широкие, подбородок резко очерчен.Что преобладает в этом индивиде, так это ощущение моральной правоты. В нем есть что-то упрямое и непреклонное — Чувствуется, что он сохранит спокойствие, даже если вы подпалите ему трусы.— Месье Парьо? — любезно осведомляюсь я.— Он самый. С кем имею честь?— Комиссар Сан-Антонио. Это я обнаружил вчера утром труп Бальмена в вашей машине…— А, очень хорошо! — говорит он.— А я думал, вы незнакомы, — замечаю я, показывая на Джо пальцем.Парьо пожимает плечами.— Разумеется, это он вам так сказал? Его вопрос, служащий ответом на мой, обезоруживает меня.— Да, — раздраженно подтверждаю я. Он с презрением пожимает плечами.— Меня это не удивляет! — заявляет он.Джо изображает девушку из хорошей семьи, которую полковник застал за поправлением подвязки чулка. Он краснеет.— Этот идиот пуглив, как девка, — продолжает Парьо. Он демонстративно усиливает презрительную интонацию, показывая мне, что сам он не голубой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13