Установка сантехники магазин
Полиэтиленовые пакеты с
апельсинами, лимонами, виноградом, медом. Ободряющая улыбка Леонида.
Первые общие фразы, приветы, пожелания, наставления от родных, друзей,
коллег, большущее письмо Полины, записочки матери, Ольги Васильевны,
Натали, Романа.
И вот главный разговор. Оказывается автофургон, который милицейские
оперативники приняли за угнанную машину с телевизорами, был загружен
продукцией третьего цеха Сорок седьмого завода. В последний момент на
территорию цеха прибыла другая машина, из которой по указанию сотрудника
госбезопасности Тысячного его люди стали перегружать в фургон оцинкованные
ящики - места хватало. Что находилось в этих ящиках Леонид, отвечавший за
погрузку и отправление фургона, не знает. Тысячный курировал третий цех, а
с КГБ не спорят. Он только сказал, что ящики отправляются в тот же адрес,
что и продукция цеха - в одну из частей советской группы войск в ГДР, но
отмечать это в сопроводительных документах не следует. А сопроводительные
документы подписывал он - начальник цеха Закалюк. Его вина в том, что он
поверил на слово Игорю Тысячному, с которым его связывали не только
служебные, но и приятельские отношения...
- Олег, пойми правильно. Я не знаю, какие инструкции и почему нарушил
Игорь - у мертвого не спросишь, а его шефы с улицы Дзержинского не
намерены объясняться со мной по этому поводу. И я не хочу, чтобы мы с
тобой оказались крайними, платили за чужие ошибки. До того, как Игоря
направили к нам, он работал в подразделении по борьбе с контрабандой и не
успел вникнуть во все детали нашей специфики, очевидно что-то не учел, или
напутал. А в результате мы с тобой попали как кур во щи. Надо как-то
выкручиваться. И лучше, если мы будем делать это сообща... Что требуется
от тебя? Забудь об этих клятых ящиках. Я не знаю, что в них было, и тебе
не следует этого знать. Как говорил Экклезиаст, "во многом знании много
печали". В конце концов ты был ранен, и тебе было не до осмотра груза. Это
прозвучит убедительно. Я говорил в таком плане с Петренко и поручился за
тебя. Он заинтересован, чтобы упоминание об этих ящиках исчезло из твоих
показаний. При таком условии он согласен принять твою версию и спустить
дело на тормозах...
Тогда это устроило всех: Петренко, его шефов с улицы Дзержинского,
Романа Корзуна, Леонида Закалюка. Грех на душу взял только Олег Савицкий,
исключив из своих первоначальных показаний упоминание об оцинкованных
ящиках с блекло-серым металлом, а также о том полуистерическом крике, с
которым выпрыгнул из фургона мужчина в светлой куртке. Уголовное дело было
прекращено за отсутствием состава преступления, поскольку действия
лейтенанта милиции Савицкого были квалифицированы как необходимая оборона
- получивший пулю, имеет право на ответный выстрел...
Сделка со следователем, сделка с совестью какое-то время
компенсировалась сознанием того, что только так он мог отвести от
товарищей беду, а мертвому уже все равно. Но неправда остается неправдой,
даже если она преподносится из лучших побуждений. К тому же, цена, которую
Олегу Савицкому пришлось заплатить за то, чтобы ложь во спасение была
принята за истину, только поначалу казалась незначительной. Его
объяснением, тщательно откорректированным Петренко, мало кто поверил, хотя
его ранение казалось бы свидетельствовало за себя. Но именно поэтому одни
считали, что он говорит только часть правды, дабы не дискредитировать
комитетчиков, которые самонадеянно вмешались не в свое дело и все
напутали; другие были убеждены, что Савицкий уличил Тысячного в тяжком
злодеянии, и тот попытался убить слишком рьяного следователя, который был
вынужден оборонятся; третьи вообще плели несусветное о роковой женщине,
из-за которой господа офицеры стрелялись по всем дуэльным правилам. А он
не мог возразить ни одним, ни другим, ни третьим. Даже Полине был не
вправе рассказать, что и как произошло на самом деле. Как-то выведенный из
себя ее настойчивостью, повторением глупой сплетни, впервые накричал на
нее, и назвал ее дурой. А встреча с женой Тысячного и вовсе доконала его.
И он понял, что должен спасаться от своей же неправды, любопытствующих
взглядов, дурацких вопросов, должен бежать из этого города...
Но к чему он вспомнил об этом сейчас? Стоит ли по прошествии стольких
лет ворошить былое, отболевшее только потому, что случай предоставил ему
шанс, если не докопаться до истоков с его же помощью запутанной истории,
то хотя бы понять, почему ему было велено молчать о тех ящиках?
10
Еще с полчаса Олег лежал на диване, взвешивая все "за" и "против" и
уже стал склоняться к мысли, что ему есть о чем думать, чем заниматься
сейчас и без этой давней, всеми забытой истории. Но затем, вопреки этой,
казалось бы, вполне разумной мысли, сорвался с дивана, бросился к
телефону, позвонил Винницкому.
- Марк Абрамович, вы не заняты? Пожалуйста, зайдите ко мне.
Не успел Винницкий переступить порог, как Олег уже задал первый
вопрос:
- Октябрьский комплекс когда-либо был самостоятельным предприятием?
- До восемьдесят шестого года Сорок седьмой завод - Миноборонпрома.
Когда-то я там работал.
- Вы работали на Сорок седьмом?
- Сразу после окончания института: бригадиром, потом мастером, а
потом меня посадили.
- Куда? - не понял Олег.
- Вначале в следственный изолятор. Спросите - за что? Я тоже
спрашивал об этом следователя, прокурора.
- И что они ответили?
- Вы смеетесь, а мне тогда было не до смеха. Они сказали, что я
изменник и агент израильской разведки. В те годы на земле обетованной жила
моя тетя, Рива, которую, поверьте, я никогда не видел. Поэтому не писал о
ней в анкетах. Но в семидесятом, как снег на голову, пришло от нее письмо.
Да на мой домашний адрес, откуда-то она узнала его. И я имел глупость
ответить ей. Никаких секретов, клянусь, не выдавал, но я работал на
номерном заводе, и этого оказалось достаточно. Впрочем, вру - при обыске у
меня нашли еще самиздатовского Солженицына.
- Много дали?
- Пустяки - каких-то три года. Тогда за это много уже не давали.
Правда, еще год ходил без работы - никуда не принимали с судимостью по
пятьдесят шестой статье, не говоря уже о пятой графе в паспорте... Да что
вспоминать! Хорошее помнится долго, а такое постараешься поскорее забыть.
Но, извините, я отвлекся, что вас интересует?
- Какую продукцию выпускал Сорок седьмой завод?
- Ту же, что выпускает сейчас Октябрьский комплекс, с учетом
последующих модернизаций - электронные начинки к ракетам.
- В том числе третий цех?
- До конца шестидесятых годов - в том числе. Но потом, еще при мне,
третий перепрофилировали на выпуск измерительных приборов. Уже тогда было
принято разглагольствовать о миротворчестве и, наряду с оборонкой, на тех
же заводах производить ширпотреб. В соотношении один к одному, скажем:
один танк - одна сковорода.
- Марк Абрамович, вы разбираетесь в металлах?
- Я инженер, обязан разбираться.
- Какие металлы используются для изготовления измерительных приборов?
- Вся периодическая система Менделеева.
- Даю вводную: тяжелый металл блекло-серого цвета с тусклым
отблеском. Впрочем, в отблеске не уверен - видел его мельком, к тому же
ночью. Был отлит в бруски килограммов до тридцати в каждом. Затарен в
оцинкованные ящики.
- Таллий, телур, висмут, свинец. Не исключается серебро. Много было
металла?
- Тонны две-три. Погружен в автофургон. Отправляется за границу под
маркой другого груза.
- Контрабанда?
- Строго говоря, да. В сопроводительных документах значились приборы.
Но были ли в фургоне приборы или нет, проверить не удалось. Вмешались
комитетчики и дали проверяющим от ворот поворот.
- Рекрутируете меня в разоблачители чекистских тайн?
- Все еще боитесь?
- Как вам сказать? Пятьдесят три года боялся и, как вы теперь знаете,
не без основания.
- Тогда считайте, что этого разговора не было.
- Не горячитесь. При вашей должности это непозволительно. Я сказал,
что боялся пятьдесят три года, а сейчас мне, слава Богу, пятьдесят шесть.
Груз был отправлен Сорок седьмым заводом?
- Погружен на этом заводе, точнее - в третьем цехе.
- Как давно это было?
- В середине сентября восемьдесят первого года. Не исключено, что в
фургон была загружена и продукция цеха - измерительные приборы. Но приборы
меня интересуют только в связи с названным металлом.
- Назвали вы его, должен заметить, не очень точно. Но постараюсь вам
помочь. Кое-какие знакомства с тех пор у меня сохранились. Это терпит до
завтра?
Олег кивнул. Вспомнив о поручении Брыкайло, спросил известно ли
Винницкому совместное предприятие "Атлант"? - Еще недавно это был
кооператив при экспериментальном цехе объединения, который изготовлял
микрокалькуляторы и еще кое-что по мелочам. Но поговаривали, что под этой
вывеской там вершились какие-то махинации. Кооператив является детищем
бывшего генерального директора Матвеева, и как только Закалюк вытеснил его
с этой должности, Матвеев отделил кооператив от объединения, реорганизовал
его в совместное украинско-австрийское предприятие, которое возглавил.
- Закалюк не возражал?
- Какой-то скандал был, но потом их помирили.
- Кто?
- Чего не знаю, того не знаю. Но очевидно авторитетный человек,
поскольку характер их взаимоотношений изменился в лучшую сторону. Друзьями
они не стали, но работают сейчас в тесном контакте. Что-то связанное с
реализацией за рубеж продукции Головного предприятия. Если это важно,
постараюсь уточнить.
- Непременно уточните.
Проводив Винницкого, Олег спустился в гостиничный вестибюль, где были
кабины с телефонами междугородной связи - звонить из номера поостерегся,
связался с Брыкайло, сообщил, что узнал от Винницкого о предприятии
"Атлант" и его взаимоотношениях с производственным объединением
"Транзистр".
- Так я и думал, - удовлетворенно хмыкнул Брыкайло. - Но этого
недостаточно - нужны факты: какая продукция, в каком количестве, в какую
страну, по какой цене?
- Василь, имей совесть! У меня своих забот полон рот.
- Может статься, что заботы общими окажутся. Это серьезно, Олег
Николаевич. Очень серьезно.
Олег спорить не стал, там будет видно.
Вернувшись в номер, снова лег на диван, мысленно вернулся к разговору
с Винницким и событиями одиннадцатилетней давности. Вроде бы ничего нового
не узнал. А может и узнавать нечего? Тогда почему его не оставляют эти
мысли. Что дает им пищу? Очерк М.Хвыли, натолкнувший на догадку, что
Октябрьский комплекс идентичен Сорок седьмому заводу? Сон, приснившийся
еще в Киеве? Фраза Винницкого о чекистских тайнах? Чепуха! И вообще, какое
ему дело до того металла, будь он хоть трижды засекречен? В свое время ему
заткнули рот и, очевидно, правильно сделали - не суйся, куда не следует. И
все же не мешает выявить причину беспокойства и таким образом избавиться
от него, как это рекомендуют психоаналитики.
Быть может, встреча с Закалюком смущает тебя не из-за твоих былых
отношений с его женой - былое уже в былом, а потому, что вы оба были
причастны к той печальной истории, в финале которой лейтенант милиции
Савицкий оградил начальника Третьего цеха Закалюка от серьезных
неприятностей? Но эта память должна смущать Леонида, не тебя. Впрочем, не
исключено, что и его совесть чиста: Винницкий подтвердил, что Третий цех
выпускал измерительные приборы и, стало быть, начальник этого цеха ничего,
кроме своей продукции, погрузить в тот злополучный фургон не мог.
Следовательно, одиннадцать лет назад в арестантской палате госпиталя МВД
Леонид не кривил душой, когда говорил, что ящики с металлическими брусками
были погружены без согласования с ним, по указанию офицера
госбезопасности...
Стоп, Олег Николаевич! Какие отношения имели комитетчики к военному
заводу? Режим секретности на таких заводах обеспечивала военная
контрразведка. А капитан Тысячный и обматеривший тебя на Городокском шоссе
полковник были сотрудниками КГБ. Значит, что-то здесь не так. И Петренко
не случайно разрешил Леониду навещать тебя в госпитале. Скорее всего, ты и
без его уговоров пошел бы на сделку со следователем, ибо только так мог
отвести беду от близких тебе людей. Однако беседы с инженером Закалюком
сыграли свою роль. Но опять-таки, эти не очень-то искренние беседы были
делом не твоей - его совести. Не твоей? А ты вспомни худенькую женщину в
траурной косынке, которая считала тебя убийцей ее мужа. Она не проклинала
тебя, не плевала тебе в лицо, только просила сказать правду, опровергнуть
ходившие по городу слухи, подтвердить, что отец ее дочери не был ни
маньяком, ни злодеем. Но ты не мог, тебе не разрешили подтвердить даже
это. И женщина, уходя, сказала: "Бог вам судья, Олег Николаевич".
Бог... Каждому воздам за дела его...
Так вот, чего ты боялся, когда одиннадцать лет назад бежал из этого
города и потом, когда выдумывал тысячу причин, чтобы не возвращаться сюда.
А причина была одна: ты боялся, что тебе воздастся за твою ложь, за сделку
с Петренко, боялся снова встретиться с этой женщиной, ее дочерью, которая
тоже вправе спросить с тебя...
Ну, вот, кажется докопался до истоков своего беспокойства. Легче
стало? Мысли и взбудоражившее их подсознание вроде бы угомонились, да и
нервы перестали звенеть, как до отказа натянутые струны. Вот только нет
сил даже пошевелиться, словно по тебе прошелся многотонный каток...
11
Его разбудил настойчивый звонок телефона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
апельсинами, лимонами, виноградом, медом. Ободряющая улыбка Леонида.
Первые общие фразы, приветы, пожелания, наставления от родных, друзей,
коллег, большущее письмо Полины, записочки матери, Ольги Васильевны,
Натали, Романа.
И вот главный разговор. Оказывается автофургон, который милицейские
оперативники приняли за угнанную машину с телевизорами, был загружен
продукцией третьего цеха Сорок седьмого завода. В последний момент на
территорию цеха прибыла другая машина, из которой по указанию сотрудника
госбезопасности Тысячного его люди стали перегружать в фургон оцинкованные
ящики - места хватало. Что находилось в этих ящиках Леонид, отвечавший за
погрузку и отправление фургона, не знает. Тысячный курировал третий цех, а
с КГБ не спорят. Он только сказал, что ящики отправляются в тот же адрес,
что и продукция цеха - в одну из частей советской группы войск в ГДР, но
отмечать это в сопроводительных документах не следует. А сопроводительные
документы подписывал он - начальник цеха Закалюк. Его вина в том, что он
поверил на слово Игорю Тысячному, с которым его связывали не только
служебные, но и приятельские отношения...
- Олег, пойми правильно. Я не знаю, какие инструкции и почему нарушил
Игорь - у мертвого не спросишь, а его шефы с улицы Дзержинского не
намерены объясняться со мной по этому поводу. И я не хочу, чтобы мы с
тобой оказались крайними, платили за чужие ошибки. До того, как Игоря
направили к нам, он работал в подразделении по борьбе с контрабандой и не
успел вникнуть во все детали нашей специфики, очевидно что-то не учел, или
напутал. А в результате мы с тобой попали как кур во щи. Надо как-то
выкручиваться. И лучше, если мы будем делать это сообща... Что требуется
от тебя? Забудь об этих клятых ящиках. Я не знаю, что в них было, и тебе
не следует этого знать. Как говорил Экклезиаст, "во многом знании много
печали". В конце концов ты был ранен, и тебе было не до осмотра груза. Это
прозвучит убедительно. Я говорил в таком плане с Петренко и поручился за
тебя. Он заинтересован, чтобы упоминание об этих ящиках исчезло из твоих
показаний. При таком условии он согласен принять твою версию и спустить
дело на тормозах...
Тогда это устроило всех: Петренко, его шефов с улицы Дзержинского,
Романа Корзуна, Леонида Закалюка. Грех на душу взял только Олег Савицкий,
исключив из своих первоначальных показаний упоминание об оцинкованных
ящиках с блекло-серым металлом, а также о том полуистерическом крике, с
которым выпрыгнул из фургона мужчина в светлой куртке. Уголовное дело было
прекращено за отсутствием состава преступления, поскольку действия
лейтенанта милиции Савицкого были квалифицированы как необходимая оборона
- получивший пулю, имеет право на ответный выстрел...
Сделка со следователем, сделка с совестью какое-то время
компенсировалась сознанием того, что только так он мог отвести от
товарищей беду, а мертвому уже все равно. Но неправда остается неправдой,
даже если она преподносится из лучших побуждений. К тому же, цена, которую
Олегу Савицкому пришлось заплатить за то, чтобы ложь во спасение была
принята за истину, только поначалу казалась незначительной. Его
объяснением, тщательно откорректированным Петренко, мало кто поверил, хотя
его ранение казалось бы свидетельствовало за себя. Но именно поэтому одни
считали, что он говорит только часть правды, дабы не дискредитировать
комитетчиков, которые самонадеянно вмешались не в свое дело и все
напутали; другие были убеждены, что Савицкий уличил Тысячного в тяжком
злодеянии, и тот попытался убить слишком рьяного следователя, который был
вынужден оборонятся; третьи вообще плели несусветное о роковой женщине,
из-за которой господа офицеры стрелялись по всем дуэльным правилам. А он
не мог возразить ни одним, ни другим, ни третьим. Даже Полине был не
вправе рассказать, что и как произошло на самом деле. Как-то выведенный из
себя ее настойчивостью, повторением глупой сплетни, впервые накричал на
нее, и назвал ее дурой. А встреча с женой Тысячного и вовсе доконала его.
И он понял, что должен спасаться от своей же неправды, любопытствующих
взглядов, дурацких вопросов, должен бежать из этого города...
Но к чему он вспомнил об этом сейчас? Стоит ли по прошествии стольких
лет ворошить былое, отболевшее только потому, что случай предоставил ему
шанс, если не докопаться до истоков с его же помощью запутанной истории,
то хотя бы понять, почему ему было велено молчать о тех ящиках?
10
Еще с полчаса Олег лежал на диване, взвешивая все "за" и "против" и
уже стал склоняться к мысли, что ему есть о чем думать, чем заниматься
сейчас и без этой давней, всеми забытой истории. Но затем, вопреки этой,
казалось бы, вполне разумной мысли, сорвался с дивана, бросился к
телефону, позвонил Винницкому.
- Марк Абрамович, вы не заняты? Пожалуйста, зайдите ко мне.
Не успел Винницкий переступить порог, как Олег уже задал первый
вопрос:
- Октябрьский комплекс когда-либо был самостоятельным предприятием?
- До восемьдесят шестого года Сорок седьмой завод - Миноборонпрома.
Когда-то я там работал.
- Вы работали на Сорок седьмом?
- Сразу после окончания института: бригадиром, потом мастером, а
потом меня посадили.
- Куда? - не понял Олег.
- Вначале в следственный изолятор. Спросите - за что? Я тоже
спрашивал об этом следователя, прокурора.
- И что они ответили?
- Вы смеетесь, а мне тогда было не до смеха. Они сказали, что я
изменник и агент израильской разведки. В те годы на земле обетованной жила
моя тетя, Рива, которую, поверьте, я никогда не видел. Поэтому не писал о
ней в анкетах. Но в семидесятом, как снег на голову, пришло от нее письмо.
Да на мой домашний адрес, откуда-то она узнала его. И я имел глупость
ответить ей. Никаких секретов, клянусь, не выдавал, но я работал на
номерном заводе, и этого оказалось достаточно. Впрочем, вру - при обыске у
меня нашли еще самиздатовского Солженицына.
- Много дали?
- Пустяки - каких-то три года. Тогда за это много уже не давали.
Правда, еще год ходил без работы - никуда не принимали с судимостью по
пятьдесят шестой статье, не говоря уже о пятой графе в паспорте... Да что
вспоминать! Хорошее помнится долго, а такое постараешься поскорее забыть.
Но, извините, я отвлекся, что вас интересует?
- Какую продукцию выпускал Сорок седьмой завод?
- Ту же, что выпускает сейчас Октябрьский комплекс, с учетом
последующих модернизаций - электронные начинки к ракетам.
- В том числе третий цех?
- До конца шестидесятых годов - в том числе. Но потом, еще при мне,
третий перепрофилировали на выпуск измерительных приборов. Уже тогда было
принято разглагольствовать о миротворчестве и, наряду с оборонкой, на тех
же заводах производить ширпотреб. В соотношении один к одному, скажем:
один танк - одна сковорода.
- Марк Абрамович, вы разбираетесь в металлах?
- Я инженер, обязан разбираться.
- Какие металлы используются для изготовления измерительных приборов?
- Вся периодическая система Менделеева.
- Даю вводную: тяжелый металл блекло-серого цвета с тусклым
отблеском. Впрочем, в отблеске не уверен - видел его мельком, к тому же
ночью. Был отлит в бруски килограммов до тридцати в каждом. Затарен в
оцинкованные ящики.
- Таллий, телур, висмут, свинец. Не исключается серебро. Много было
металла?
- Тонны две-три. Погружен в автофургон. Отправляется за границу под
маркой другого груза.
- Контрабанда?
- Строго говоря, да. В сопроводительных документах значились приборы.
Но были ли в фургоне приборы или нет, проверить не удалось. Вмешались
комитетчики и дали проверяющим от ворот поворот.
- Рекрутируете меня в разоблачители чекистских тайн?
- Все еще боитесь?
- Как вам сказать? Пятьдесят три года боялся и, как вы теперь знаете,
не без основания.
- Тогда считайте, что этого разговора не было.
- Не горячитесь. При вашей должности это непозволительно. Я сказал,
что боялся пятьдесят три года, а сейчас мне, слава Богу, пятьдесят шесть.
Груз был отправлен Сорок седьмым заводом?
- Погружен на этом заводе, точнее - в третьем цехе.
- Как давно это было?
- В середине сентября восемьдесят первого года. Не исключено, что в
фургон была загружена и продукция цеха - измерительные приборы. Но приборы
меня интересуют только в связи с названным металлом.
- Назвали вы его, должен заметить, не очень точно. Но постараюсь вам
помочь. Кое-какие знакомства с тех пор у меня сохранились. Это терпит до
завтра?
Олег кивнул. Вспомнив о поручении Брыкайло, спросил известно ли
Винницкому совместное предприятие "Атлант"? - Еще недавно это был
кооператив при экспериментальном цехе объединения, который изготовлял
микрокалькуляторы и еще кое-что по мелочам. Но поговаривали, что под этой
вывеской там вершились какие-то махинации. Кооператив является детищем
бывшего генерального директора Матвеева, и как только Закалюк вытеснил его
с этой должности, Матвеев отделил кооператив от объединения, реорганизовал
его в совместное украинско-австрийское предприятие, которое возглавил.
- Закалюк не возражал?
- Какой-то скандал был, но потом их помирили.
- Кто?
- Чего не знаю, того не знаю. Но очевидно авторитетный человек,
поскольку характер их взаимоотношений изменился в лучшую сторону. Друзьями
они не стали, но работают сейчас в тесном контакте. Что-то связанное с
реализацией за рубеж продукции Головного предприятия. Если это важно,
постараюсь уточнить.
- Непременно уточните.
Проводив Винницкого, Олег спустился в гостиничный вестибюль, где были
кабины с телефонами междугородной связи - звонить из номера поостерегся,
связался с Брыкайло, сообщил, что узнал от Винницкого о предприятии
"Атлант" и его взаимоотношениях с производственным объединением
"Транзистр".
- Так я и думал, - удовлетворенно хмыкнул Брыкайло. - Но этого
недостаточно - нужны факты: какая продукция, в каком количестве, в какую
страну, по какой цене?
- Василь, имей совесть! У меня своих забот полон рот.
- Может статься, что заботы общими окажутся. Это серьезно, Олег
Николаевич. Очень серьезно.
Олег спорить не стал, там будет видно.
Вернувшись в номер, снова лег на диван, мысленно вернулся к разговору
с Винницким и событиями одиннадцатилетней давности. Вроде бы ничего нового
не узнал. А может и узнавать нечего? Тогда почему его не оставляют эти
мысли. Что дает им пищу? Очерк М.Хвыли, натолкнувший на догадку, что
Октябрьский комплекс идентичен Сорок седьмому заводу? Сон, приснившийся
еще в Киеве? Фраза Винницкого о чекистских тайнах? Чепуха! И вообще, какое
ему дело до того металла, будь он хоть трижды засекречен? В свое время ему
заткнули рот и, очевидно, правильно сделали - не суйся, куда не следует. И
все же не мешает выявить причину беспокойства и таким образом избавиться
от него, как это рекомендуют психоаналитики.
Быть может, встреча с Закалюком смущает тебя не из-за твоих былых
отношений с его женой - былое уже в былом, а потому, что вы оба были
причастны к той печальной истории, в финале которой лейтенант милиции
Савицкий оградил начальника Третьего цеха Закалюка от серьезных
неприятностей? Но эта память должна смущать Леонида, не тебя. Впрочем, не
исключено, что и его совесть чиста: Винницкий подтвердил, что Третий цех
выпускал измерительные приборы и, стало быть, начальник этого цеха ничего,
кроме своей продукции, погрузить в тот злополучный фургон не мог.
Следовательно, одиннадцать лет назад в арестантской палате госпиталя МВД
Леонид не кривил душой, когда говорил, что ящики с металлическими брусками
были погружены без согласования с ним, по указанию офицера
госбезопасности...
Стоп, Олег Николаевич! Какие отношения имели комитетчики к военному
заводу? Режим секретности на таких заводах обеспечивала военная
контрразведка. А капитан Тысячный и обматеривший тебя на Городокском шоссе
полковник были сотрудниками КГБ. Значит, что-то здесь не так. И Петренко
не случайно разрешил Леониду навещать тебя в госпитале. Скорее всего, ты и
без его уговоров пошел бы на сделку со следователем, ибо только так мог
отвести беду от близких тебе людей. Однако беседы с инженером Закалюком
сыграли свою роль. Но опять-таки, эти не очень-то искренние беседы были
делом не твоей - его совести. Не твоей? А ты вспомни худенькую женщину в
траурной косынке, которая считала тебя убийцей ее мужа. Она не проклинала
тебя, не плевала тебе в лицо, только просила сказать правду, опровергнуть
ходившие по городу слухи, подтвердить, что отец ее дочери не был ни
маньяком, ни злодеем. Но ты не мог, тебе не разрешили подтвердить даже
это. И женщина, уходя, сказала: "Бог вам судья, Олег Николаевич".
Бог... Каждому воздам за дела его...
Так вот, чего ты боялся, когда одиннадцать лет назад бежал из этого
города и потом, когда выдумывал тысячу причин, чтобы не возвращаться сюда.
А причина была одна: ты боялся, что тебе воздастся за твою ложь, за сделку
с Петренко, боялся снова встретиться с этой женщиной, ее дочерью, которая
тоже вправе спросить с тебя...
Ну, вот, кажется докопался до истоков своего беспокойства. Легче
стало? Мысли и взбудоражившее их подсознание вроде бы угомонились, да и
нервы перестали звенеть, как до отказа натянутые струны. Вот только нет
сил даже пошевелиться, словно по тебе прошелся многотонный каток...
11
Его разбудил настойчивый звонок телефона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35