Греясь, мальчик любовался бивнем, толстым, как рука взрослого человека, одетого в тулуп. Никогда еще ему так не везло! Мальчик восхищался своей находкой, но вдруг его охватило сомнение: а что, если бивень трухлявый? Тогда он теряет свою ценность, из него и мундштук не выточишь, а уж о шахматах нечего и говорить.
Впрочем, определенную ценность имеет и трухлявый бивень: например, его можно отдать в школьный музей. Чудесно! Он отдаст свой бивень в школу, в кружок юннатов. Пусть все видят, какие мамонты ходили по их тундре. Это и в самом деле будет чудесно! Не в каждой школе есть такой экспонат. А на собрании кружка Федя расскажет, как нашел его.
А если бивень не трухлявый? О, тогда ему и цены нет!
Ловить рыбу больше не хотелось, но Федя еще раз сходил на плес и подбил славного хариуса. Но прежнего пыла уже не было, мысли, то и дело возвращались к бивню. Что же с ним все-таки делать? Может, отдать родителям? Вот-вот, так будет лучше всего... Дома найдут, как его использовать.
Это было правильное решение, но Федя вздохнул. Почему-то правильные решения неинтересны... И где-то в глубине сознания шевельнулось желание, чтобы бивень оказался трухлявый. Тогда Федя подарил бы его школьному музею. Он представил своих товарищей, классного руководителя, других учителей, которые соберутся вокруг бивня, и улыбнулся. Вот было бы интересно! А надпись на этикетке он сделал бы такую: «От Федора». Он не честолюбив. «От Федора» — означает: от деревни Федор.
Лица товарищей возникали в его воображении как живые, и он не переставал мечтательно улыбаться. Потом попробовал ножом крепость бивня. Тверд, как камень. Но это еще не доказательство, что не гнилой. Ведь бивни слоистые, и между прослойками может быть гниль. Тогда сделать из него что-нибудь невозможно.
Пламя костра стало угасать, вода посерела, кусты, которые ночью казались плотными, как стена, теперь словно расступились, и сквозь них виднелась кочковатая тундра. Неужели наступает утро? Тогда пора возвращаться домой. А как доставить бивень?
Федя насупил брови, приложил палец к носу, что означало высшую степень сосредоточенности, и с минуту думал. Потом вытащил из кармана веревочку, привязал к ней бивень и, столкнув находку в воду, потащил ее вниз по течению.
Он шел уже около часа, как вдруг в кустах что-то затрещало. Федя остановился. Может, медведь заблудился в лесу или волк забежал от оленьих табунов, которые скоро начнут возвращаться? Мальчик непроизвольно стиснул в руке нож и, прислушиваясь, замер*
— Эгегей! — вдруг раздалось издали.— Эй! ..
— Папа! — вскрикнул Федя и кинулся навстречу отцу, а через несколько минут вел его к своей находке*
Отец, увидав бивень мамонта, вытаращил глаза.
— Вот это да! И вроде целый! Ну, брат! — Он не находил слов для похвалы сыну, а тот только улыбался.— Что же ты с ним будешь делать? Куда денешь?
— Если трухлявый — отдам в школьный музей. Хорошо?
— А если нет? — Отец прищурился.
— Может, у него внутри гнилье...
— А если нет? — Отец почему-то засмеялся.
Федя помолчал, потом вздохнул и сказал:
— В школе нет мамонтового бивня.,,
Отец шел, задумавшись.
— А я тоже учился в этой школе,— наконец проговорил он.— Ее открыли в тысяча девятьсот семнадцатом году. Революция открыла. А в двадцать седьмом, когда я пошел в первый класс, праздновали ее десятилетний юбилей. И Советской власти тогда десятилетие праздновали.
— Вот мы и подарим нашей школе бивень! — восторженно проговорил Федя.
Но отец промолчал.
Придя домой, он сразу же взял ножовку и стал отпиливать толстый край бивня, расколотый трещинами.
— Сталь! Просто сталь! — кидал он, потея, а Федя замер, следя за пилкой, и лицо у него почему-то стало грустное.
Наконец ножовка лязгнула, растрескавшийся кусок упал на землю, и отпиленный торец засиял тем неповторимо нежным блеском, которым славится только слоновая кость.
— Ну! — воскликнул отец, обдувая торец и гладя его ладонью.— Цел! Вот она — драгоценная слоновая
косточка! — А потом лукаво глянул на невеселого Федю: — Ну, так что ты с ним будешь делать?
— Как вы с мамой скажете, так и сделаю.. опустив голову, тихо проговорил мальчик.
— Это почему же? Ты решай. Он твой!
— А я же ваш...— Федя потупился.
Отец с минуту молчал, глядя на грустное лицо сына,
— А школа? Тоже ведь наша? А?
Федя сперва не сообразил, куда клонит отец, а потом глаза его так засверкали, словно он нашел еще один бивень. Ему хотелось сказать, что его папа самый лучший на свете, но такие слова легче произносить мысленно, и он молчал.
— И на этикетке напишем,— отец засмеялся,— «От Феди из Федора».
— Нет,— счастливым голосом проговорил Федя пишем: «От Федора и его папы из Федора»,
РАССКАЗ О РАССКАЗЕ
— И как не надоедает этому Алику целый день возиться со своей «Волгой»! — проговорила жена, глянув в окно, и удивленно обернулась к мужу, который совершенно неожиданно отреагировал на ее замечание обрадованным:
— О!
— Что такое? Что за «о»? — спросила она, но муж только махнул рукой и закрылся в своем кабинете.
Сколько раз он уже слышал фразу жены об Алике и только сейчас сообразил, что эта самая увлеченность парня машиной и есть та конкретная форма увлеченности, которую ему надо описать, создавая образ рабочего! Алик может весь день пролежать под «Волгой», отвинчивая и завинчивая какие-то там гаечки и винты, и это ему не надоедает. Вот так и рабочий-ударник на заводе: увлечется своим делом да и не отходит от верстака.
Как и каждый настоящий литератор, он не мог писать рассказ, если не видел перед собой своего героя с его конкретными чувствами и чертами характера. Как же он перевоплотится в этого героя, если чего-то не понимает в нем?
Да! Сейчас перед ним вырос образ рабочего, увлеченного своим трудом так, как Алик своей автомашиной. Можно считать, что рассказ на тему о рабочем классе, рассказ, о котором он думает уже скоро полгода, есть!
Куда же поехать, на какой завод? Может, к кому-нибудь из старых знакомых, о ком он когда-то писал очерки? К Ивану Пилиповичу?
Вспомнилось первое знакомство с этим рабочим станкостроительного завода. Как-то сразу после войны в Союзе писателей состоялась встреча с передовиками производства и директорами заводов, победивших в соцсоревновании. И вот тогда этот Иван Пилипович начал свое выступление двумя строками стихов:
Каждый мнит себя стратегом, Видя бой со стороны!.,
Интереснее всего было то, что ни один из присутствующих, в том числе и писатели, не знали, кто автор этих строк, пока оратор не назвал имя Шота Руставели.
Поехать к нему? Но ведь он уже давно не за верстаком, он начальник цеха, а за применение скоростной обработки металла получил Государственную премию...
Вспомнился другой знакомый рабочий, фрезеровщик, который почти всю жизнь пытался изобрести способ изготовления больших шестерен не фрезеровкой, а штамповкой. В самом деле, какая огромная экономия труда, если вместо того, чтобы фрезеровать на станке каждый зубок шестерни, получить их готовыми все сразу, одним нажимом пресса! А ведь этих шестерен нужны миллионы и миллионы!
Писатель улыбнулся про себя.., Тогда он в начале интервью спросил:
— Кто зажег в вас стремление вот так самоотверженно трудиться?
И услышал совершенно неожиданный ответ:
— Лев Николаевич Толстой, Антон Павлович Чехов и Максим Горький.— Заметив, как у собеседника широко раскрылись глаза, Иван Петрович — так звали рабочего— добавил: — Они заронили в меня желание стать настоящим человеком, то есть таким, который живет на свете недаром, хочет сделать и делает полезное людям, отдает всего себя обществу...
«Вот что делает подлинное искусство!» — мысленно
воскликнул тогда писатель и.., этими словами рабочего начал свой очерк. Но... Писатель снова улыбнулся, теперь уже грустно: редактор областной газеты, где печатался очерк, вычеркнул фамилии Льва Николаевича и Антона Павловича...
Поехать к Ивану Петровичу?.. Он ведь добился своего, осуществил свою мечту — нашел способ штамповать большие шестерни, и вот уже прошло несколько лет, как награжден за это Ленинской премией. Писатель задумался. Нет! И Иван Пилипович, и Иван Петрович — люди неординарные... Написать надо о рядовом ударнике. И подумал: а может, слово «рядовой» и тогда писать в кавычках? .«
Да, надо поехать на какой-нибудь завод и посмотреть что, как и почему... Он позвонил редактору областной газеты: о ком бы они посоветовали написать очерк или рассказ? Ему назвали фамилию Прокопенко, Мэлора Прокопенко.
— О, Мэлор! — Писатель поморщился —Все эти Фреды, Альберты, Рудольфы, Вильямы... У меня одно только имя уже рождает предубеждение...
— Да что вы! — послышалось в трубке.— Мэлор — это совсем не то, что вы думаете! Это начальные буквы слов Маркс, Энгельс, Ленин, Октябрьская революция! .. Отстаете от жизни, уважаемый товарищ писатель! ..
— Спасибо,— писатель засмеялся.— Беседа с вами помогла мне догнать жизнь...
— Этот Мэлор заканчивает девятую пятилетку за два с половиной года! Какой завод? Тракторный.
Было около двух часов, когда писатель прибыл на завод. По привычке он прежде всего зашел в партком, чтобы услышать, что думает о его будущем герое секретарь комитета, и там узнал: Прокопенко на заводе нет, работает в ночную смену.
«Идиот»,— мысленно выругал он себя, а вслух сказал:
— Не додумался позвонить, прежде чем ехать на ваш завод!
— Так это ж еще лучше! — успокоил его секретарь парткома.— Сходите к нему домой. Он уже выспался. Увидите, как живут наши рабочие. А станок, тиски, напильник. .. вы же все это не раз видели, наверно? — Секретарь засмеялся.— Мэлор Прокопенко — интересный человек... А живет он тут же, в поселке, рядом с заводом. Вот его адрес.
Проходя через сад, отделявший завод от поселка, писатель не переставал удивляться: «Настоящий сад. Сколько же лет я здесь не был? Тогда на этом месте торчали какие-то жалкие саженцы!.. Идет время...»
В поселке он нашел нужный дом, но парадная дверь, как это частенько случается, была заперта, пришлось зайти во двор. Спросить, где квартира Прокопенко, было не у кого, и он уже решил обойти все подъезды, как вдруг заметил живую душу: из-под «Волги», стоявшей во дворе, торчала пара ног в спортивных тапках. На вопрос, где живет Прокопенко, из-под машины высунулась рука с гаечным ключом, показала, куда идти, а потом послышался голос:
— Там его подъезд.
Дверь отворил высокий мужчина лет тридцати пяти с озабоченным выражением умной физиономии.
«Интеллектуал,— промелькнуло в голове,— а интересно, угадал бы я профессию этого человека, увидав его в трамвае? Наверно, нет...»
Узнав, кто перед ним, Прокопенко несколько оробел.
— Извините! Садитесь, отдыхайте. Я сейчас...— И тут же выбежал из комнаты.
Писатель сел и огляделся. Его поразили полные книг стеллажи, занимавшие две стены. «Квартира рабочего! .. Ничего себе!» Не прошло и минуты, как хозяин вернулся, принеся с собой густой аромат жареного лука. %
— Правильно поступаете,— писатель засмеялся.—* Когда жарится лук, то либо не отходите от сковороды, либо, если выходите «на минуточку», выключайте газ, «минуточка», бывает, и «часок» длится. Я вижу, что вы, как и я, усвоили эту истину, а вот жену никак не могу приучить...
— А вы думаете, я свою приучил? — Мэлор расхохотался.— Хотел бы я увидеть мужа, который приучил жену к этому...
Писатель показал взглядом на дверь, ведущую в другую комнату:
— Нету дома?
— Нету! Не бойтесь! — Хозяин засмеялся.— Сегодня у нее педсовет или что-то там еще. Придет попозже.
— А что она преподает?
— Литературу. Она вас знает.
Писатель поклонился и, словно бы вспомнив, зачем пришел, предложил:
— Так, Может, приступим к делу? — Но не удержался от шутливого вопроса: — Или еще про лук?
— С луком покончено! — в тон ему ответил Прокопенко.— Он уже в борще. В постном. С грибами, как вы, наверно, догадываетесь.
— Ну что ж, тогда начнем...— Писатель, оглядевшись, остановил взгляд на стеллажах с книгами.— Женины?
— На три четверти. А вон там,— хозяин кивнул на полку с черными корешками книг,— мои, всякая техника. Конечно, я и женины читаю, только вот она моих не трогает.,,
— Учитесь?
— На заочном.
— Та-а-а-к...— протянул писатель.— А как по-вашему, что отличает современного советского рабочего от рабочего царской России и вообще от рабочего капиталистического общества?
— Вы имеете в виду принципиальную разницу?
— Разумеется.
— Могу ответить, я думал над этим вопросом.. Принципиальная разница, я полагаю, вот в чем: при капитализме рабочий трудится, чтобы заработать себе на жизнь, это цель его труда. А мы, советские рабочие, рабочие социалистической формации, трудимся, чтобы создать материальные ценности для общества, для народа. А вы как думаете?
— Выходит, у нас во всех вопросах полное единство взглядов.— Писатель засмеялся и добавил серьезно: — Но без материального стимулирования вы вряд ли выполняли .бы производственное задание на двести процентов.., Иными словами: цель вашего труда—создавать материальные ценности для общества, но этой высокой цели, вероятно, было бы недостаточно, не получай вы, глубокоуважаемый товарищ Мэлор, за ее осуществление повышенной зарплаты? .. А? ..
Прокопенко поморщился и с минуту молчал.
— А вы,— заговорил он наконец,— вы, когда пишете рассказ, думаете о гонораре, который получите за работу? Думаете, что если напишете лучше, то и заплатят вам больше?
— Здорово! — У писателя заблестели глаза.— Если, сочиняя рассказ, будешь думать о гонораре, ничего путного не получится!
— ;И, сочиняя рассказ, вы, я уверен, думаете не о
том, какое значение он будет иметь для общества, а о том, как его получше написать.,,
— Мэлор, да вы молодец! — воскликнул писатель Вы провели блестящую аналогию! Если раньше и был уверен, что знаю психологию писателя, то теперь убежден, что понимаю психологию человека, работающего у станка! Не знаю, как вас и благодарим».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17