– Тебе не нравится? – осведомился Ашхарат.
– Кто… меня… платье… где?
– Я тебя переодел. Тебе не нравится?
Рэми икнула, прикрыла рот рукой. И на запястье мелодично звякнула парочка браслетов.
– Ой, – прошептала девушка. – Ой, это…
– Это тоже твое. Пойдем, наконец? Мне надоело ждать, пока ты проснешься. Я вообще не люблю ждать. Запомни это, пожалуйста.
И, взяв за это тонкое (раз нажми – сломаешь), перехваченное дареными драгоценностями запястье, маг настойчиво потянул Рэми за собой, прочь из защищающей прохлады и спокойного полумрака дворца.
– Смотри, змейка!
Самое красивое зрелище на свете – закат в пустыне. Она оценит? Да где уж ей, но, может, научится со временем.
– Рэми, – сказала она. – Меня зовут Рэми.
– Ашшх-Арат-Змеелов, – на всякий случай повторил он ей. У этой кареглазой плохая память.
– Почему Змеелов?
Удивление у нее вяловато, наверное, последствия испытанного шока, но раз уж она спрашивает… Об этом его еще никто не спрашивал, и Иноходец тоже, хотя наверняка не знал.
Ашшх-Арат закрыл глаза. Медленно покачался из стороны в сторону, улавливая направление ветра.
И позволил солнцу, текущему в жилах, свободно выйти наружу…
Два солнца горело теперь в этой пустыне. Но одно уже не выдерживало конкуренции, клонилось ко сну – свет от Ашхарата был ярче, ласковее.
Если бы эту картину узрел Джерард, который видел не одну пустыню в своей жизни, он бы предположил, что тепло, идущее от тела мага, заставляет черную горючую жидкость выступать на поверхность песков подобно тому, как пот выступает на человеческой коже. И она ручейками начинает стекаться к этому теплу.
Джерард был бы логичен и даже поэтичен, но неправ.
Рэми ни разу не бывала нигде, кроме Сеттаори, но истину уловила мгновенно.
Кобры. Гадюки. Змеи всех видов и всех названий. Длинные, короткие, толстые и тоньше нити, яркие и серые, быстрые и лениво-медлительные, с разной скоростью, с разным шипением или вовсе беззвучно, но именно они, создавая иллюзию ручейков, сползались сейчас к Ашхарату со всех сторон. Он просто стоял, даже открыв глаза, улыбался немного сонно, и Рэми, проглотив колючий, как еж, ужас, все-таки заметила, как он в этот момент красив.
В эти три минуты она боялась только змей, но не Ашхарата.
Потом счастье кончилось.
Ашхарат перестал лучиться теплом и светом, что-то выкрикнул, хлопнул в ладоши – и змеи исчезли.
– Я ответил на твой вопрос? – сказал он, поворачиваясь к Рэми.
– Д-да, – запинаясь, ответила она. – Ты маг?
– Я маг, змейка. Но помимо всего прочего – я им брат.
Снулая, пригревшаяся, сытая кобра на ожерелье Ашхарата приподняла красивую голову и приветственно мелькнула черным раздвоенным языком в сторону Рэми. Опоздала, сестренка. Все остальные уже поздоровались. Эх, соня.
На этот раз Рэми благополучно успела продержаться в обмороке до самого рассвета. Все это время магу было нестерпимо скучно, и он просто не знал, куда себя деть. Но все-таки совершил полезное действие, продумав следующий день. Ах, как жаль, что личное время Иноходца в Межмирье бежит гораздо быстрее, и там прошло всего лишь несколько часов. Интересно, он жив? Ашхарат несколько раз вслушивался, и музыка подсказывала – жив.
Невольная гордость охватывала Змеелова. Надо уметь правильно выбирать себе врагов!
Джерард был жив, но измотан. Ему так и не удалось отойти от границы, а стражей не становилось меньше. Возможно, на самом деле они – бессмертные порождения Межмирья, такая же иллюзия, как и все остальное? И Иноходец тоже иллюзия, только приглашенная. Гастролирующая.
Чем яростнее он сражался, тем безумнее становился захлебывающийся ритм его сердца, и тем больше стражей приходило. Ведь это будет продолжаться бесконечно! От них не скрыться ни на одной тропе, ибо все тропы принадлежат Межмирью. У каждой тропы есть своя мелодия, но и они тоже сочинены Межмирьем. Гениальный, но завистливый композитор – не желает слышать тут никаких звуков, кроме собственных.
У каждой тропы своя мелодия.
Джерард остановился, просто застыл, не взирая на рычащих вокруг тварей.
У каждой мелодии – есть своя тропа? У каждой?
Ах, ты шельма!
Неужели все это время я потерял зря?
Нет, не зря. Оно было необходимо, чтобы понять. Чтобы признать ситуацию безвыходной, а потом найти этот лежащий на поверхности ключ.
Находившийся в нем самом. Проклятая розовая, бесстенная уродина! Глупое, ревнивое чудовище! Все до меня, и Эрфан, и учитель его Аральф, свято чтили твои «традиции», и верили, что сердце – гибель для Иноходца, а потому избавлялись от этой «гибели» беспрекословно.
Сердце Иноходца – гибель для тебя, уважаемое! Тайный ход, которым пробираются в крепость захватчики, а потом становятся королями.
Червоточина в яблоке. Ну, принимай червячка!
Джерард вздохнул и, стараясь не слишком отвлекаться на прыгающих стражей, начал успокаиваться. Ему нужно было услышать четкий ритм собственного сердца. «Ритм сердца – гибель для Иноходца. Ты шагнешь мимо тропы и навеки исчезнешь». Да. Мимо любой тропы – да. Кроме своей единственной.
Дай мне Гард, чтобы это оказалось правдой, а не догадкой-бредом, внушенной желающим развлечений Межмирьем.
Сквозь полуопущенные ресницы Джерард видел блики, расходящиеся от бесчисленных троп.
А потом увидел и ЭТО. Алую, тонкую, вздрагивающую ниточку, не тропинку – строчечку, похожую на вышивку Рэми. У себя под ногами. Она всегда была под его ногами. Просто он был очень и очень глуп. И слеп.
И стоило ступить на эту тропку, как стражи завыли. Так воют в деревнях собаки по покойнику. Стражи сетовали о добыче, которая ускользнула навсегда. Межмирью доступны все ритмы и лады, кроме ритма живого человеческого сердца.
Правда, тварь? Хоть ты тресни, но я иду!
Сам по себе.
Кстати, спасибо, Ашхарат. Не оставь ты меня здесь, я и не догадался бы, каким даром обладаю и каким сокровищем пытаюсь пренебречь.
Зевнув, Ашхарат потянулся всем телом и тут же, стоило ему поднять ресницы, как у ложа возникли слуги и служанки. Скривившись, он тут же прогнал всех. Надоели. Лучше приведите мне ту, которой я здесь не вижу.
«Не вижу, но слышу», – подумал Ашхарат, когда резкий, высокий, пронзительный визг достиг его ушей. «Неужели я что-то проспал? О чем-то не догадался? Она вышла погулять или решила сбежать? И что там с нею приключилось? »
На этот раз он решил отдать предпочтение обычному человеческому способу передвижения. Шаг его был неспешен, несуетлив. Действительно, ну что могло произойти со змейкой в пустыне?
Увидела еще одну змейку? И визжать? Пора отучать от пугливых привычек.
Рэми он заметил не сразу, и вообще увидел только потому, что она была на полголовы выше окружившей ее толпы. Народец любопытен, отметил про себя Ашхарат. Любопытен и еще глуп. То ли они думают, что я не узнаю, то ли считают, что я бы одобрил. И вообще, рассматривать – еще куда ни шло, но зачем трогать руками то, что предназначено богу?
Одним прыжком (со стороны никто бы не смог даже сказать, как произошло это перемещение) Ашхарат оказался в самом центре плотного людского скопления, плечо в плечо с перепуганной Рэми. Видно было, что на визг она потратила последние душевные и физические силы. Ее волосы были запутаны и даже кое-где подрезаны, роскошный шелк в пятнах и бахроме от множества прикосновений, монетки на тонком пояске держались на честном слове.
Галдящая толпа замолкла.
Ашхарат стоял прямо, золотые искры из сощуренных глаз были острее стрел.
– Развлеклись? Я тоже хочу, – сообщил он. И хлопнул в ладоши.
Рэми, замешкавшись с приведением одежды в порядок, опомнилась только тогда, когда заметила, что картинка «люди вокруг» выцветает, будто стирается, и сквозь очертания лиц, тел, рук… проступает пустыня.
Это было ужасно. И сами собравшиеся рассмотреть да потрогать чужеземку не успели понять, что происходит, открывали рты, пучили глаза, глядели на песок сквозь свои руки, ступни.
Легкий порыв горячего воздуха отбросил разевающих в безумном, но беззвучном крике рты призраков куда-то за дальние развалины.
Рэми воззрилась на Ашхарата. Тот выглядел довольным.
– Ну вот, я их угомонил. Что тебе сделают эти безмозглые тени? Они будут рассыпаться от ветра! Хочешь отблагодарить меня? – улыбнулся Ашхарат. – Знаю, хочешь. Я вот что придумал. Потанцуй!
Если бы она увидела среди этих белоснежных ровных зубов два складных, опускающихся с неба ядовитых клыка, право, она бы уже не удивилась.
– Надо умолять? – вопросительно-растерянно поднял брови Змеелов. – Ах, да, ваши женщины любят, когда их упрашивают. Когда унижаются. Я еще не пробовал унижаться. Это может оказаться забавным.
Он опустился на колени, поерзал, посмотрел на Рэми снизу вверх и обнял ее ноги, просвечивающие сквозь тончайший шелк. Девушка и так находилась в предистерическом состоянии, а поведение Ашхарата просто вгоняло ее в ступор.
– Я достаточно унижен? Может, теперь потанцуешь? Пожалуйста, змейка! Видишь – я не так уж туп. Я быстро обучаюсь вашим обычаям. Станцуй.
Она протянула магу руку.
– Нет, – удивился-засмеялся он, – на этой земле мужчины и женщины никогда не танцуют вместе. Женщина танцует для мужчины, мужчина танцует только для богов. Ведь ты же сделаешь мне приятное, почтишь и наши обычаи?
Рука Рэми растерянно упала. Наверное, все снится, это не она стоит на заносимой песком площадке в скудном и в то же время роскошном наряде, и лучи солнца безжалостно хлещут, как плети – не по ее спине, обнаженным плечам и рукам. Да, конечно, все – сон. Ведь именно такими были самые пугающие сны, после которых она до рассвета лежала, рыдая…
Там, в кошмарах, она оставалась одна, совершенно одна, против невидимого, необъяснимого зла, и никого не было, чтобы защитить и спасти ее.
Сбылось. Одна. В чужой стране. Во власти непредсказуемого, незнакомого… Рэми все время забывала имя этого человека, но в том, что он – зло, не сомневалась ни на секунду, и не могли обмануть его изнеженно-вкрадчивые манеры. Пока что он не причинил ей боли – физической боли, но Рэми страдала, дергаясь и вздрагивая от каждой его новой выдумки, каждой игры, в которую он заставлял играть свою пленницу. Какая жуткая пародия на ухаживания любовника.
– Пляши, моя змейка! – молитвенно сложил ладони Ашхарат. – А я сыграю тебе.
В его пальцах появилась золотистая дудочка. О боже, есть ли в этой стране иные цвета, кроме золотого, желтого, песчаного, персикового, рыжего, охристо-красного? Даже дерево выглядит так, будто к нему прикоснулся легендарный царь и обратил древесину в драгоценную руду. Даже небо – розоватое, а к закату и вовсе похоже на торт матушки Айови с растекшимся кремом. Даже звук у дудочки тягучий, как струйка золотого песка. Бежевые барханы, сливочные облака, глаза мага – расплавленный топаз, река Ним. Рэми посмотрела на свои ладони, словно впервые увидела их – разрисованные рыжим, чужие. Почему чужие руки повинуются ей? Девушка развела руки в стороны, медленно подняла их, привстала на носочки… Сделала шаг в сторону.
Мелодия стала более тихой и ритмичной. Поощряющей.
Ашхарат удивлялся, как легко пленница впала в транс, ведь он не сыграл еще и половины песни! Разве возможно, что она сделала это по своей воле?
Рэми кружилась, закрыв глаза. Плохо застегнутый браслет сорвался со щиколотки, отлетел в сторону, но босые ноги не прекратили движений. Рэми кружилась, и с каждым оборотом казалось, что уже вот-вот неясные абрисы призраков, взирающих из руин, приобретут теплые, живые, человеческие черты.
Рэми резко остановилась, а мир теперь взвихрился вокруг нее, поднимая полуденный песок. Там, в несуществующей песчаной буре, что-то различалось, знакомое, долгожданное.
Я – одна? – требовательно зазвенели браслеты, кольца и серьги, когда Рэми топнула ногой.
Я – одна? – спросила капля – жемчужина, приклеенная меж ее капризно сошедшихся бровей.
Ашхарат отнял дудочку от губ. Пленница не двигалась, но она танцевала, в этом можно было поклясться! Как интересно…
Рэми не было дела до того, что ей удалось удивить полубога. Рэми была очень занята. Она пыталась сойти с ума.
Тогда будет позволено населить враждебный обжигающий мир собственными привидениями. Тенями тех, кто ей дорог. Тогда во время всех ожидающих ее пыток она ощутит их взгляды, их касания, она будет разговаривать и смеяться вместе с ними, и превратит в призраки все остальное: и проклятую пустыню, и проклятого колдуна. Пусть он пляшет теперь сам, за стеклом ее собственного безумия! А она сыграет ему на арфе! Правда?
Унизанные кольцами пальчики вышивальщицы пробежались по воображаемым струнам. Пожалуй, «Циркачка», она так любит эту оперетту.
Ашхарат сидел на песке, точная копия статуй в гробницах – только посверкивали глаза, и настороженно высматривал нечто в движениях девушки. Она больше не играла в его игру, маленькая змейка! Во что же тогда?
Ну-ка, маэстро, взмахнула рукой Рэми. Ну-ка, занавес.
О, да, они пришли, они были здесь. Все пчелки – подружки, защитницы, ее семья и ее армия.
– Маранжьез, – прошептала Рэми и улыбнулась. – Фиалка, Джорданна.
– Мэй, Гортензия, – различал Змеелов. Он внимательно вслушивался в эти звуки. – Моран, Гейл, Карисси, Дейтра, Лоди…
– Эметра, Эрденна, – называла каждую она. Призраки руин важно кивали ей. – Ортанс, Ардженто, Бьянка.
Слаженно и красиво выходили первые па «Циркачки». Лучший кордебалет столицы, господа! Почему такие неуверенные аплодисменты, песок шуршит громче!
Запах духов приобнимающей ее за плечи Маранжьез, теплая улыбка Фьяметты, игривое подмигивание Деоны. Ободряющее подталкивание в спину от мистрессы Хедер. Сцена!
Змеелов несколько опешил, когда вечно запуганная пленница вдруг устремила четкий, вызывающий взгляд прямо ему в глаза – но явно НЕ ВИДЯ ни его глаз, ни его самого.
Рэми казалось, что она – поет, хотя ни звука не вырывалось из плотно сомкнутых губ.
Ей казалось, она ослепла, и песня единственный способ связи с окружающим миром. Какая волшебная мелодия…
И Ашхарат тоже услышал музыку. Знакомую музыку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30