Улыбаться Джерри не стал, ибо прочел в глазах спутника, что при малейшей тени смеха тот закопает его в землю по ноздри.
Вся троица нехотя сползла с кроватей, умылась, пожевала вчерашние припасы. Потом вышли во двор. Пока Эрфан напряженно щурился вдаль, высматривая что-то явно не в этом мире, девочка подошла к Джерри, шнурующему ботинки, и спросила:
– Мне обязательно идти с ним? Джерри неловко улыбнулся.
– Он не такой уж плохой, Мария. Он знает место, где тебя будут уважать. Больше, чем там, откуда ты пришла.
– А ты не знаешь это место?
– Нет, я… только ученик.
– Жалко, – вздохнула Мария.
Этого вздоха было достаточно, чтобы Джерри возжелал освоить каждую тропу и каждую мало-мальски заметную дырку чертова Межмирья.
– Он ничего тебе не сделает, – повторил парень виновато, – правда.
– Я знаю. Только он неживой.
– Ну что ты… Зачем так говорить.
– А ты разве не чувствуешь? – удивилась девочка. – Неживой.
Джерри дернул шнурок и порвал его. Стал было связывать концы, но плюнул и упрятал за голенище. Эрфан нервно махнул рукой, мол, пора. Мария кивнула и спокойно пошла за ним в красноватое сияние.
Он до сих пор задумывался, где та юная светловолосая колдунья и что с нею стало. Ей уже лет восемнадцать. Хорошо, если она и вправду не Хозяйка Межмирья. Джерри не желал бы малышке Марии «сеять любовь, а пожинать мрак и Хаос». И никому бы не пожелал.
– Господин Пралотта, – не без гордости сказал повар, со значением помахивая перьями, только что выдранными из хвоста дикой цесарки (наловчился, ленивец, снимать с гнезд безответных птах!), – очень он знаменитый своими расследованиями. Очень мы рады у него служить. Мне это место, думаешь, за просто так досталось? Эге! Зато теперь завидуют все. Думаю, даже шеф-повар императрицы завидует. Важно у него там, а все не так интересно!
Джерард молчал тем безразличным манером, который можно принять за уважительное слушание, особенно если очень хочется высказаться. Повар напоследок дернул несчастную цесарку за непристойно оголенный огузок и, наклонившись к самому уху своего безгласного визави, сообщил:
– А про вампира столичного слыхал? Сколь угробил людей, страсть. Господин советник Пралотта свою карьеру очень укрепил, когда его поймал. Вычислил, можно сказать. Вампир тот при самом дворе обретался, вот как. Знатных дам кушал. От остальных брюхо болело, что ли? И главное, никто угадать не мог личность его, значит. В позапрошлом годе поймали, да.
– Что сделали с вампиром? – неожиданно спросил Джерард, который, казалось, вовсе витал мыслями далеко отсюда.
Повар обрадовался проявлению интереса, зашептал более активно – не забывая попутно осмаливать птицу на костре.
– Так сожгли. А прах известью засыпали. Джерард вяловато кивнул…
– Большой человек наш хозяин! – удовлетворенно завершил повар. – Так что знай, если не виноват ты, то он поймет, а вот если виновен, не взыщи, лучше повинись.
Мужчина лишь кривовато усмехнулся.
Значит, его нашли и убили. И наверняка поймали на одну из тех прекрасных приманок, до которых Ральф Рос-Бретт был большим охотником… во многих смыслах этого слова. Что ж, привет тебе от всех мужей, ставших вдовцами и рогоносцами одновременно. Нам нечего было делить с тобою, обаятельный кровопийца с непомерным аппетитом и любвеобильным, хотя и давно остановившимся, сердцем. Рос-Бретт являлся порождением этого мира и этой страны, никоим образом не подпадая под юрисдикцию Иноходца.
Джерард покопался на темном дне души и нашел там мелкое и гадкое чувство неприязни к почившему вампиру. Попытался соврать себе, что неприязнь вполне объяснима поступками оного, но врать оказалось тошно. Так за что ты не любил Ральфа Рос-Бретта, Иноходец? И сколько раз в жизни ты его видал?
Один раз. Мельком, в столичном ресторане. Ты завернул туда лишь потому, что это была ближайшая дверь, из которой пахло пищей, а ты был измотан и голоден. Этот дорогой изысканный ресторан имел своих завсегдатаев, одним из которых, по иронии, и был Рос-Бретт. Регулярно присматривал своих жертв, как скот у водопоя. На Ральфа стоило обратить внимание. Опытным взглядом Джерард определил тогда во владельце слишком белоснежной и сверкающей улыбки типичного вампира. Но та частичка Межмирья, которая уже навсегда облюбовала уголок сознания, была спокойна и глуха. Вампир оказался местным, и Джерард мог продолжить поедать свое жаркое. Но вместо этого, поднося то и дело вилку ко рту, Иноходец пристально смотрел на легенду темного народца, заполняющего столицу в сумерках. Ральф Рос-Бретт был их гордостью, их ночным светилом, их, простите за гнусный каламбур, принцем крови. То же самое глухое раздражение наплывало и сейчас, у этого полупогасшего костра, воняющего птичьим жирком. То же самое, которое испытывал Джерард, глядя на смеющегося, но не совсем живого аристократа в ресторанной зале. Глаза, которые называют «ястребиными» – серые с золотистыми крапинками, темные волосы, аккуратно подстриженная борода, дьявольская улыбка – Рос-Бретт был чудо как хорош, и неудивительно, отчего он выбрал женщин, легкую и слабую добычу, которая грациозными табунами скакала на заклание, стоило только бросить взгляд. А взгляды «иди-ко-мне», наполненные лучистым теплом и обещанием ласки, Ральф бросать умел. Один раз только зацепил в поле зрения не какуюнибудь разодетую красотку, а угрюмую мощную фигуру за угловым столиком. Узнал, но не испугался непроизвольно, не ввернулся торопливо, а улыбнулся совсем по-мальчишечьи, нагло, задиристо, и отсалютовал бокалом, крепче стиснув запястье млевшей рядом дамы.
«За что я не любил Ральфа Рос-Бретта? За то, что он был красив? За то, что нравился женщинам? Храни меня Гард и псы, Иноходца такие веди тогда не волновали.
Я не любил тебя, шакалий принц в вишневом плаще, за то, что ты нравился СЕБЕ, за то, что ты жил в ладу с собою, какой бы сволочью ни являлся, за то, что тебе было приятно, привольно и комфортно даже вне жизни как таковой. За то, что в тебе – не смешно ли? – так пылала жажда этой самой жизни, и ты наслаждался каждой минутой своих развлечений-преступлений.
Я вздрагивал и покрывался липким потом оттого, что в зале из нас двоих именно я ощущал себя выродком, изгоем, излучающим холод, отверженным, созданным для вечных сумерек. Я, Иноходец, исполняющий такие почетные, такие достойные похвалы обязанности, выглядел менее живым, чем вампир.
Ты – лишь мертвое тело, движимое чужой кровью. И почему так притягателен, так совершенен, так счастлив был ты? Не потому ли, что считал себя не только нормальным, но и достойным всяческих благ? Я же подобен был тени, которой ты не имеешь. И ненавидел, находясь на расстоянии одного прыжка, но жадно наблюдал за тобою, падающая звезда Сеттаори».
Джерард встал и обошел вокруг костра, разминая затекшие ноги. Внутренний монолог явно затянулся. Что поделаешь, даже самые глубокие выгребные ямы приходится когда-нибудь чистить.
Искоса глянул на повара, уже завершающего приготовление супа. Еще один вполне счастливый человек. Любимое дело, уважаемый господин, а, главное – никаких сюрпризов о себе самом. Не полезет в один незабываемый момент из подкорки грязная пена мыслей и воспоминаний, как будто в голове взорвалась банка с перебродившими овощами. Ты это ты, вчера, сегодня, завтра и всегда. Повар не превратится в рыцаря, лакей не обернется судебным приставом, и даже советник останется самим собою, а вот ученик кузнеца отчего-то должен уверовать в свою исключительную миссию.
За терпеливое выслушивание Джерард был все-таки награжден плошкой дымящегося супа из цесарки, пускай и без мяса. Птичка была мала, и досталась советнику.
Джерри-6
Всем выйти из сумрака!..
Уже никому не надо объяснять, кто…

– Ты не забыл, мышь моя Джерри, что живешь в кредит? – сказал как-то Эрфан за обедом, заставив парня замереть над тарелкой, едва не подавившись. – Не снится по ночам графская веревка? Старайся получше. Сдам обратно, так и знай!
Джерри глянул пристально на бледное до синевы, с заострившимися, будто отшлифованными, чертами, лицо Эрфана и отчего-то выдал:
– И ты тоже.
Эрфан вздрогнул, приоткрыл рот, но ничего не сказал. А синяки зажили быстро.
Но с тех пор стало ясно: Иноходец боится. Чего-то, невидимого, неотступно преследующего…
Половину ответа принес следующий выход в Межмирье. Лиловое и тихое, как грозовое небо. Давно опустевшая грудь Эрфана явно не болела, как хорошо залеченная старая рана. Но за ребрами Джерри ныла и жаловалась небольшая голодная пустота, и шаги выходили неровными, едва-едва в такт. Внезапно учитель остановился, так что парень довольно сильно налетел на него и ушиб подбородок.
– Смотри, – сказал Эрфан, не оборачиваясь. – Подойди туда и посмотри.
Джерри послушно подошел, ощупывая попутно подбородок на предмет сломанной челюсти.
Эти стекловидные «заслонки» он наблюдал и раньше.
– Потрогай! – велел Эрфан.
Джерри дотронулся рукой. Поверхность оказалась не очень твердой, а, главное, быстро нагрелась под ладонью и задрожала.
– Закрой.
Что-то мы сегодня немногословны, подумал Джерри, а как закрыть, не знал.
– Закрывай! Ну?
– Что мне нужно делать? – спросил наугад.
– Охладить.
Когда-то во сне отец просил закрыть за ним дверь. Та дверь имела створки. Большие, тяжелые, сверкающие. Достаточно было нажать, и они начинали сходиться. А это? Так… Нужно что-то начинать делать. Иначе светит подзатыльник, а то и два. Джерри прижал обе ладони к слюдяной тонкой перегородке и попытался представить, что они охлаждаются. Не помогло. Окошко нагревалось и нагревалось. «Ненавижу, – вдруг подумал Джерри. – Ненавижу, тварь непонятная». И – отдернул руки.
Ибо стекло стало холоднее железа зимой.
– Я тоже сначала злился, – очень тихо, очень мягко сказал за спиною Эрфан. – Ненавидел, даже кричал на них. Не волнуйся. Скоро, очень скоро будет достаточно просто усилия воли. Твоей воли. Ты – Иноходец. А потом, однажды, в день рождения Богини – не хватит уже ни воли, ни силы мышц. И все объединится. Но до тех пор, пока сможешь…
Эрфан прервал свой сбивчивый непонятный монолог и тут же пропал, бросив Джерри одного. Как поступал сотни раз до этого, все время – неожиданно. А ученик решил остаться и тренироваться.
Не пойду я с ним в разведку, решил для себя парень, «закрывая» сто пятнадцатое уже окошко. Бросит – и поминай, как звали.
Без задних ног падая на свою кровать вечером, Джерри отметил две вещи: во-первых, Эрфана до сих пор нет, а во-вторых, чем дольше сидишь в Межмирье, тем меньше, оказывается, болит пустота в груди.
Болото выглядело очень-очень тихим. Ни тебе блуждающих огоньков, ни белесого тумана, ни даже тошнотворного запаха. Поляна-поляной. Попробуй только пройти по этой «полянке». Болото было последним барьером этих мрачных мест. Пограничным столбиком. Дальше будет светлая каменная степь, и дорога пойдет значительно веселее.
Низенький темный лес и болото тяготили Джерарда.
И вообще, у всех есть занятие.
Советник Пралотта углублен в книжицу, совершенно прекратил допросы. Его слуги заняты. Один Джерард мается. Он не привязан, но он ничего не делает ввиду своего статуса пленного преступника. И книжку ему тоже не дадут, одна она, наверное, у советника. От воспоминаний уже тошно, но это единственное, чем можно себя отвлечь от пасмурной картинки болота и леса. От раздраженного и угнетенного состояния, в котором чаще всего представители славного народа Рысьего Пика ходят в трактир выпить либо к соседям на войну. Но никак не к женам, ибо горянки «чрезвычайно сильны физически».
Джерард усмехнулся, почесал затылок и вспомнил, как он вот в таком примерно настроении заплутал, и выскочил из Межмирья на такое вот примерно болотце.
Да, он был в весьма нехорошем настроении. И реальная схватка нужна была, как воздух. С приличным зарядом агрессии Джерард стоял на кромке болота, и ничего иного не ожидал, кроме появления очередных «клиентов». Собственно, он уже чувствовал, что здесь, на болоте, что-то есть. Что-то движущееся, хаотичное, живое, а, главное, чужое.
Но ходить по трясине аки посуху Джерард все-таки не мог, и пристраивался уже ко второму недалекому прыжку в Межмирье, но это не понадобилось. К нему вышли навстречу.
Их было довольно много. Разного роста, разной комплекции, но огромные, сияющие нервным светом глаза-плошки разгоняли туман и выглядели по-настоящему чужеземно. Маленькие, наверное, дети, отстраненно подумал Джерард.
Визг сотен голосов взлетел над поляной. Что они вопят? Надо ли разбирать, или не тратить драгоценные секунды?
Иноходец сделал летяще-скользящий шаг, предшествующий обычно броску. Народец понял это на свой лад, визг усилился. Кровь просто закипала в жилах от одного этого звука!
Их движения навстречу были расплывчаты, но стремительны. Редкий человек не дернулся бы от такой внезапности. Его облепили, окружили, оглушали щебетом.
И тут толпа, казавшаяся такой плотной, расступилась в стороны, явно кого-то пропуская. Джерард почуял более важного, а главное, единственного противника и приостановился, хотя и переминался, едва сдерживая нетерпение тела и раздраженной еще с утра души.
– Я-же-говорила-вам-что-он при-дет, – проскрипел голос, который ну уж точно принадлежал самому древнему представителю этой нечисти. – И стоило вот-так-вот исходить на…
Существо добавило незнакомое слово, но значение его Джерард уловил, не напрягаясь.
– Видите, он пришел, он услышал… Успокой их, проводник, и делай свое дело. Благодарю, что ты не слеп и не глух, как я!
Проводник?
– Проводник, проводник, – шептало и мерцало глазами-гнилушками странное собрание. – Мы хотим домой, мы хотим назад, отведи нас…
И вновь окружили, сомкнулись плотнее, но это уже не казалось угрожающим.
Он вывел туманный, визгливый, жмущийся к нему народец из «негостеприимного» мира в их собственный, выслушал благодарности с натянутыми нервами и исчез ранее, чем предполагали приличия. Раздражение никуда не улетучилось, а наоборот накопилось, настроение ухудшилось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30