Внимание Моримото привлек незапечатанный конверт без адреса, лежавший сверху других писем.,
– Ясудзиро-сан, позвольте мне посмотреть, что написал ваш герой своей маме, перед тем как идти в последний полет.
– Пожалуйста, пожалуйста, сэнсей!
Моримото извлек недописанное письмо – лист бумаги, наполовину покрытый торопливыми иероглифами,
– Нет, этот воин писал не маме, а такому же, как и сам, мальчишке, который где-то и в чем-то его обидел. Послушайте, Ясудзиро-сан, вот это место: «Я выполню задание и окажусь в Ясукуни раньше тебя. Я буду раньше тебя в звании и позабочусь о том, чтобы тебя оставили в учениках». Он думал, что идет на воскресную прогулку…. Большой глупый ребенок… Послушайте, Ясудзиро-сан, вы что, в самом деле верите, что, посылая на смерть этих сосунков, вы спасаете империю от разгрома?
– Я солдат, сэнсей, и выполняю приказ командования,
– Но, дорогой мой Тора, ведь это уже не война! Разве здесь нужно то, чему я вас учил? Ведь вы же превратили живого человека в автопилот для управления бомбой или торпедой! В этом есть что-то отвратительное, циничное, гнусное. На войне всегда гибли солдаты, но не так… А вы окружили ореолом славы это страшное явление, порожденное нашим техническим бессилием. Люди в нашей империи никогда не ценились. Банзай! Топи их всех, и крейсера и авианосцы!
Ясудзиро закурил сигарету и не выдержал:
– Учитель, прошу вас, не нужно… Мы должны твердо верить в свою миссию. Иначе зачем тогда все проделанное нами? К чему все наши жертвы?
Моримото не дал ему закончить мысль:
– Нет, Ясудзиро-сан, об этом нужно говорить. Нужно говорить и нужно думать! Когда мне отрубили лапы, у меня стало больше времени на раздумья, и, кажется, я чуточку поумнел. Нужно как можно скорее заканчивать это национальное самоубийство. И заканчивать нам, солдатам. Господа из Кайгунсё убивать себя не станут. Они готовы воевать до последнего «железного самурая», потому что у этого самурая деревянная голова, он идет равнодушно, как вол, на бойню, куда бы его ни послали. Простите меня, мой дорогой друг, за горькую правду. – Моримото взглянул на свой хронометр, оставшийся от лучших дней. – Мне пора. Пока я докостыляю до вокзала, начнется посадка.
– Дорогой учитель, прошу вас, останьтесь у меня хоть на сутки.
– Нет, дорогой Тора! Я не могу больше находиться здесь, видеть летчиков, самолеты… Они заставляют меня острее чувствовать увечье.
– Тогда одну минуту, сэнсей! Я вызову машину и провожу вас до вокзала.
– Спасибо. От этой любезности не откажусь.
Они расстались у вагона электрички. На прощание Моримото подарил Ясудзиро золотую статуэтку пузатого божка.
– Возьмите, Тора, на память мой талисман. Пусть он сохранит вам жизнь и здоровье. Он был со мной неразлучен во всех полетах, кроме последнего.
– Спасибо, сэнсей, вы всегда были добры ко мне.
– Прощайте. Буду рад встретить вас живым после войны. Для меня она кончилась. Если вам захочется увидеть мой огрызок, заезжайте в Нагасаки. Вот моя визитная карточка…
Больше они не встречались.
Бедняга Моримото не мог знать, что на полигоне Аламо-Гордо уже взорвали ядерное устройство, сходное с тем, что вскоре обрушится на Нагасаки.
5
Как-то удивительно для себя Ясудзиро выбрался на два дня в отпуск. Это было настолько неожиданно, что он не успел предупредить близких о своем приезде. С вокзала он пошел пешком. Хиросима пока была глубоким тылом, но следы войны лежали на всем. Большинство магазинов и лавок не открывалось. В незашторенных окнах виднелись пустые прилавки. Хозяева магазинов или воевали, или отбывали трудовую повинность, а многие из них уже распрощались с этим миром. Да и в тех магазинах, что были еще открыты, жизнь еле теплилась. Покупатели неохотно брали китайские товары и снадобья. Холодно, грязно, неуютно. Чуть не половина жителей разбежалась по деревням, где жизнь была посытнее и поспокойнее.
В честь приезда Ясудзиро отец устроил небольшой пир. На него был приглашен только близкий друг отца Киёси Морисава. Этот пир не походил на те веселые застолья, что устраивались раньше в доме Хаттори. Да оно и понятно – в редкий японский дом не вползла горечь невозместимых утрат близких. Средний брат Ясудзиро – Тадаси Хаттори – пропал без вести в бою за Иводзиму; приемный сын Киёси Морисавы погиб на транспорте «Икутамару», потопленном у острова Кваджелейн. Разговор мужчин даже после того, как они приложились к бутылке сакэ, ставшей дефицитом, вращался вокруг одной темы – войны.
Чем больше слушал Ясудзиро разговор отца и тестя, тем больше удивлялся: «Что с ними произошло за два года моего отсутствия? Неужели на стариков так подействовала гибель сыновей и временные военные неудачи империи?»
В прошлый его приезд старики были настроены куда патриотичнее и воинственнее.
Вопрос, заданный отцом, поверг Ясудзиро в смятение: он не допускал и мысли, что отставной полковник императорской армии может произнести слова, проникнутые пессимизмом и непониманием великих целей и задач, стоящих перед империей.
– Когда же, сын, вы закончите воевать? Когда вернетесь под родную крышу? – спросил Хаттори-старший. – Мы устали с матерью ждать. Ожидание и страх за жизнь детей состарили нас.
– Я солдат, отец, а вы знаете, что это такое…
– Хоть бы она заканчивалась поскорее, эта проклятая война, пока не все сыновья полегли в сраженьях, – вздохнул старый Морисава.
Ясудзиро решил утешить тестя:
– Уважаемый Киёси-сан! Я понимаю вашу скорбь по поводу гибели сына. Но он погиб как герой, ради процветания империи.
– Какая нам радость от этого процветания? – тихо спросил Киёси Морисава. – Что получили вы – завоеватели островов и морей? Что получили мы – отцы погибших сыновей, которые отдали свои жизни за завоевание индонезийских каучука и нефти, малайского олова, бирманского золота и всех остальных богатств? Кто нажил миллионы? Не знаешь? А я их назову, эти процветающие монополии. Это «Мицуи» и «Мицубиси», «Сумито» и «Ясуда». Я бы назвал еще, да боюсь, что тебе надоест слушать.
Ясудзиро было трудно поверить, что это говорил Киёси Морисава, бывший активный функционер, некогда возглавлявший местный филиал монархо-фашистской организации «Ассоциация помощи трону». Подслушай их разговор кто-либо из соседей – и жди в гости жандармов. А у тех разговор короткий. Нужно было побыстрее кончать опасные речи, от которых было два шага до тюремной решетки.
– Киёси-сан, можно подумать, что вы вместе с моим приятелем Моримото сделались коммунистами.
Но тесть не захотел переводить разговор в шутку.
– Нет, мой дорогой Ясудзиро, я далеко не коммунист. Я разорившийся негоциант, торговец шелком. И теперь ясно вижу, что причина моего разорения заключается в войне.
– Отец, великодушно простите меня, – обратился Ясудзиро к тестю, – но ведь совсем недавно вы думали по-другому. Почему же сегодня я должен слушать речи, несовместимые с честью мундира офицера императорского флота?
Старый Морисава помолчал, собираясь с мыслями, и заговорил еще тверже, еще ожесточеннее:
– Вопрос закономерный, Ясудзиро-сан, и я на него отвечу, но приготовьтесь выслушать мое откровение и заранее извините, потому что едва ли оно понравится вам. – Тесть откашлялся, словно собирался выступать где-нибудь на собрании ассоциации. – Я очнулся от дурмана, в котором пребывал многие годы, и прозрел, но, увы, не рискую возмутиться во весь голос на деспотизм наших правителей. Морисава слишком стар для тюрьмы. Мне и твоему отцу остается только молчание. Мы не настолько молоды и храбры, чтобы жертвовать последним, высказывая свои мысли вслух. И жаль, если наши дети не поймут, что единственным и самым верным действием будет безразличие и равнодушие по отношению к государству. Нам больно до слез, что наши сыновья вместо бойкота монархо-фашистской системы, которая уже изжила себя, отдают жизни ради ее спасения.
Летчик посмотрел на своего отца. Тот, полузакрыв глаза, отгороженные от мира линзами очков, в знак согласия со словами друга кивал головой. Он-то хорошо знал финансовую кухню и те веревочки, за которые дергают стоящие у руля большой политики.
– Ясудзиро, дорогой сын, муж моей любимой дочери Тиэко! Я надеюсь, что ты правильно поймешь мои слова. Ты – герой! Настоящий самурай, который не остановится ни перед чем! Вас так воспитали… Но, жертвуя собой, ты когда-либо задумывался над тем, что будет с любящими тебя, которых ты оставишь на земле? Как они будут переносить свое сиротство?
– Им заплатят хорошую пенсию, на два ранга выше, как за капитана первого ранга. Потом им помогут родители. Надеюсь, что ни отец, ни вы не оставите их без внимания.
– Я уже стар и болен. На меня надежд мало. Да и родителей ты добьешь своей кончиной. Они недолго переживут тебя… То сообщение о твоей гибели в море Тимор отняло у них десяток лет жизни…
Потом они молча пили. Но хмель не мог заглушить тревожных мыслей, и Ясудзиро попытался найти спасение от них в комнате Тиэко. Но и ласки жены успокоили его ненадолго.
Глава девятая
В первый день операции «Кикусуй» на американские корабли обрушились 355 самолетов камикадзе, «Божественный ветер» превратился в настоящий тайфун, но далеко не все экипажи достигли цели. Часть их перехватывалась и уничтожалась на дальних подступах к кораблям. Другая часть гибла, напоровшись на плотную завесу зенитного огня. Некоторые смертники не достигали цели, падали в океан из-за отказа до предела изношенной техники.
Были и такие, что в последний момент от страха теряли контроль над собой и сваливались в штопор. Сказывалась и низкая техника пилотирования – не все камикадзе попадали своими самолетами в жизненно важные центры корабля, бились о борт или надстройки, не принося им существенного вреда. Вследствие всего этого потери американцев были намного ниже, чем ожидало японское командование.
И лишь отдельные фанатики, прорвавшись сквозь огонь истребителей и зениток, наносили такой огромный ущерб американцам, который был не под силу даже сотне самолетов, действующих обычным способом.
Так, старший пилот Цай Томи, чьи опаленные документы нашли на месте взрыва, ухитрился на пикировании загнать свой «нуль» в люк носового самолетоподъемника «Энтерпрайза». От взрыва бомбы и самолета погибло более сотни человек экипажа, а сам авианосец был выведен из строя до конца войны.
Средний счет уносимых жизней, по данным американской статистики, был 1:50 в пользу камикадзе. С целью сохранения высокого морального духа моряков американское командование умалчивало о тактике японских летчиков-смертников. Цензура строго следила, чтобы сведения о камикадзе не просочились в печать… И все-таки слухи о загадочных самураях, добровольно оседлавших крылатые бомбы, возникали повсюду и нагоняли на американских моряков страх и ужас.
Американцы понесли чувствительный урон в кораблях, но исход битвы за Окинаву был в их пользу. Атаки смертников продолжались до 22 июня – дня окончания «Кикусуй». Всего за это время камикадзе произвели 1500 вылетов, потопив 26 кораблей и 164 серьезно повредив.
Отряд «Горная вишня» участвовал в операции лишь вначале: к середине апреля летчики остались без самолетов – в людских резервах империя никогда не испытывала недостатка, а вот техники явно не хватало. На аэродроме сиротливо стояли две сильно изношенные учебные машины, но из-за отсутствия бензина учебные полеты проводились очень редко. Пилотам «Горной вишни» жилось пока вольготно. В ожидании часа, когда их жизни потребуются империи, молодые люди убивали скуку фехтованием, игрой в шахматы или борьбой сумо, а в дни получки они наводняли домики гейш, публичные дома.
Но в начале мая на аэродроме появился первый самолет-снаряд «Ока-11», тайно доставленный ночью.
Ясудзиро собрал по тревоге все свое немногочисленное войско и построил его вдоль взлетно-посадочной полосы. Капитан 2 ранга, прибывший вместе с самолетом «Ока-11» в сопровождении офицера контрразведки, рассказал летчикам о новой технике и о методике ее боевого применения, затем капитан-контрразведчик, расстегнув мундир и сняв фуражку – чтобы подчеркнуть свое независимое положение перед старшим. по званию, – сдернул чехол, и перед пилотами предстал небольшой самолетик, стоявший на неуклюжих транспортировочных колесах.
Это был одноместный моноплан с коротким, шестиметровым фюзеляжем и еще более короткими крыльями. Самое необычное, что сразу бросилось в глаза, – отсутствие воздушного винта. Этот первый (и последний) реактивный самолет, который пришлось увидеть камикадзе, имел пороховой двигатель, развивающий за 15 секунд на планировании необычно высокую для того времени скорость – почти 900 километров в час.
Летчики, как загипнотизированные, смотрели на чудо-бомбу.
Монотонным голосом капитан 2 ранга повторил заученные и надоевшие ему слова:
– Самолет «Ока-11» не может взлететь самостоятельно. К району боевых действий его доставит торпедоносец «мицубиси». Приблизившись к американской эскадре, летчик отцепляется, выбирает себе цель, включает ПРД и пикирует на нее под углом порядка 50 градусов. На огромной скорости он легко прорывается и через заслон истребителей, и через заградительный зенитный огонь.
Через два дня занятий капитан 2 ранга со своим аппаратом и спутником от контрразведки убыл в другой отряд. А личный состав «Горной вишни» в ожидании массового поступления «Ока-11» вернулся к прежним развлечениям.
Поступление самолетов-снарядов затягивалось; не прилетали и их носители – торпедоносцы «мицубиси». Безделье, как ржавчина, начало разъедать дисциплину отряда. Вести с полей сражений о победах американцев не способствовали поддержанию высокого морального духа. Теперь, когда Ясудзиро служил в Ивакуни, неподалеку от Хиросимы, он находил возможность часто видеться со своей семьей. Раз, а иногда и два раза в неделю он, оставляя за себя заместителя Итихара Хисаси, спешил туда, где его ждали родители, жена и маленькая дочурка. В кругу семьи он забывал на время о своих полупьяных камикадзе, о приближающемся последнем, роковом вылете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40