– Я тоже люблю тебя, Бриджет Винсен, – произнес он торжественно. – Ты выйдешь за меня замуж?
– А если я скажу «нет», то ты все равно подаришь мне этого ослика? – спросила она, потому что если бы в этот момент промолчала, не сказав что-нибудь смешное, то просто залила бы весь дом слезами счастья.
– Еще чего! – строго возразил он. – К тому же ты тогда не получишь то, что внутри. Сними крышку.
– Там печенье? – спросила Бриджет, послушно выполнив то, о чем он ее просил, и в руках у нее оказалась маленькая коробочка из слоновой кости. – О, Эндрю! – воскликнула она, открыв ее и увидев золотое кольцо.
Боттомли достал его из коробочки. Сквозь слезы Бриджет увидела, как сверкнул бриллиант. Эндрю торжественно преклонил колено, надел кольцо ей на палец и поцеловал руку.
– Вазочка твоя. И кольцо тоже. И дом – он тоже твой. Выходи за всех нас!
– Конечно. Конечно, я выйду за тебя. И за вас. За всех вас, – пообещала, сияя от счастья, Бриджет и протянула руки, чтобы он встал.
Но Эндрю не сдвинулся, а поднял вверх палец и сказал:
– Последний вопрос. Можно на нашей свадьбе мы подадим спагетти с мясным соусом?
– О, как я люблю тебя, Эндрю! – воскликнула она.
Ранним утром в особняке, принадлежавшем еще совсем недавно посольству Далмации, светилось единственное окно. Бриджет в рубашке Эндрю, застегнутой лишь на пару пуговиц, сидела в кухне, ничего перед собой не видя, удивленно и восторженно покачивая головой. В этот момент она ощущала только переполнявшее ее счастье.
События прошлого вечера и ночи не отпускали ее, заставляя переживать все заново. Да, был приезд в дом, который ждал их, была вазочка в виде ослика, о которой она мечтала, и золотое кольцо с бриллиантом, и признание Эндрю в любви, и предложение руки и сердца. И была голодная мольба его глаз, руки, нетерпеливо раздевавшие ее, губы, не устававшие целовать все, что у нее оказывалось обнаженным. Она сама, изнемогая от желания, помогла ему сбросить его смокинг, рубашку… Это происходило в спальне на втором этаже. Постель была широкой. Мягкий свет двух больших ламп под зелеными абажурами – одна стояла на высоком комоде, другая на изящном полированном столике – придавал комнате с задернутыми гардинами уютный полумрак. Бриджет помнила в мельчайших подробностях, сколько раз и как Эндрю брал ее. Оба потом заснули далеко за полночь, обнявшись в блаженном изнеможении. И теперь она ощущала себя его половиной. И знала, что то же самое по отношению к ней чувствовал он.
– Привет! – Его голос заставил Бриджет вернуться в действительность. – Не пугай меня. Я уж думал, что повторилась история с моей бабушкой, когда она утром проснулась, а мужа в постели нет…
– Размечтался, – поддразнила его Бриджет. – Мы теперь друг от друга никуда не денемся.
Эпилог
Аспирантке Надин Эшборн, Исторический факультет, МГУ, Москва, СССР.
Привет, моя милая мисс Импульсивность!
Прости, что не писала так долго. Всё – малыши. Сначала заболела твоя крестница. Скарлатина была очень тяжелой. Мы с Эндрю тряслись от ужаса почти месяц – ждали осложнений. Все обошлось, но как только выздоровела Надин, тут же заболели мальчики, сначала Том, а потом и Эндрю. И это тянулось месяца три с небольшими перерывами. Теперь, слава Богу, все позади. Дети передают тебе привет. Эндрю-старший просил узнать, считаешь ли ты его до сих пор мистером Поцелуй года?
Надин, дорогая! Так хочется хоть одним глазком поглядеть на тебя. Как тебе нравится в Москве? Не холодно ли у вас там, не одиноко ли тебе? Впрочем, ты наверняка завела себе подружку, чтоб было кем командовать. А может, познакомилась с каким-нибудь русским парнем…
Представляю себе, как ты ворчишь, читая эти строки: «К черту Надин, к черту Москву, к черту занятия русской историей! Рассказывай о своей жизни!».
Моя жизнь… Впрочем, твой ненаглядный Лев Толстой сказал об этом так: «Все счастливые семьи счастливы одинаково…» Как можно описать счастье? Ну вот, как ни странно, у меня сейчас гораздо меньше свободного времени, чем восемь лет назад, когда я принимала участие в большой политической игре и хотела помочь дяде Роберту стать премьер-министром. Кстати, мой муж считает, что я могла бы продолжать заниматься политикой и даже пройти в парламент. Но меня это не прельщает.
Гораздо интереснее сидеть у окна и следить, как бегают по лужайке дети, выращивать хризантемы, ждать вечерами, когда Эндрю вернется со службы. Он теперь частенько ворчит, что устал от служебных обязанностей, – надеюсь, ты помнишь, от каких? Ему надоело быть тенью кое-кого… Но в отставку все же не уходит.
Недавно мы вернулись из Лох-Куэйна, ездили на пятую годовщину смерти прабабушки Эндрю – Молли. Там было полно родственников, собрался почти весь клан Боттомли. Мой прекрасный шотландец у себя на родине, в горах, на людях становится совсем другим, то есть более простым и открытым, нежели здесь, в Лондоне, и, кажется, еще больше ощущает себя легендарным Брюсом.
Вот и все. Про счастье и писать-то, в общем, нечего. И пусть так оно будет и дальше. Прости за короткое послание.
P.S. Как всегда ждем тебя на Рождество в Белгрейвз, надеемся увидеть в нашем доме, который остается самым прекрасным на свете.
Всегда твоя! Бриджет Боттомли.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18