Тут сбежавший из Винковцев полицейский попросил у него закурить и, увидев при этом через окно колонну беженцев, с шумом двигавшуюся в восточном направлении, удовлетворенно заметил, лизнув кончик сигареты:
– Эта колонна еще одно доказательство эффективной работы нашей пропаганды. Эти люди поверили, что усташи перебьют их всех до одного!
Капитан тихо заметил в ответ:
– Знаете, я никогда бы не поверил, что мне придется обращать в бегство мой собственный народ, да еще пользуясь теми методами, которые мы изучали на занятиях по психологической войне! А ведь именно так получается, друг мой, когда у людей перепутаны причины и следствия. Кто-то, как эти, бросится в страхе бежать, кто-то, оставшись, возьмет в руки оружие, чтобы разрушить хорватское государство. – И горько добавил: – Нам пригодятся и те, и другие. Бывший полицейский бросил взгляд на лежавшие на столе сливы, перламутровые, сине-зеленые, недозрелые, и скороговоркой произнес:
– Боже, сделай так, чтобы все у нас получилось.
– Боюсь, что так не получится, – медленно и снова тихо выговорил капитан первого класса. «И ведь кто-то во всем этом виноват», – ужаснулся он про себя.
Тут босоногая старуха внесла и поставила на стол новые бутылки с ракией. И снова, как и в прошлый раз, беззвучно исчезла.
Бывший полицейский взялся за бутылку:
– Товарищ полковник, еще глоток?
– Спасибо за предложение. Мое личное мнение, что пить больше не стоит. Но это не приказ, – ответил полковник.
Прежде чем покинуть помещение, рыжеволосый в армейской форме пальцем поманил к себе майора и сказал ему:
– Завтра забирай с собой в Вуковар и эскадрон русских добровольцев.
– Есть! – отрубил майор.
– С ними и этот граф… его зовут… – он не мог вспомнить русского имени графа.
– Граф Алексей Кириллович Вронский, – с готовностью подсказал майор.
– Да, он самый. Присмотри, чтобы с ним там чего-нибудь не случилось. Говорят, он большая шишка.
Все быстро покинули деревянный дом и направились каждый своим путем. Тот, что пил пиво из горлышка, отшвырнул бутылку подальше в заросли диких маков и папоротника.
А когда в комнате остались только они одни, мать Мория потянула за рукав Царя ветров и сказала ему, показывая рукой на окно, в котором еще виднелась фигура капитана первого класса, быстро удалявшегося по тропинке через высокую летнюю траву:
– Этого ты не трогай. Этот – мой.
5
Там, на крайнем востоке хорватской земли, в воображаемом треугольнике, между рекой Вука на севере, рекой Босут на юге и городом Илок на востоке, где-то там, на одной из пыльных дорог, вдоль которой наши предки строили массивные деревянные дома, украшенные резьбой, в один из ясных летних дней, около полудня, встретились две колонны сербов: одна состояла из беженцев, направлявшихся на восток, другая из военных, эта шла на запад. И если бы по воле случая здесь оказался кто-то из тех людей, что на предыдущих страницах этой книги собирались вокруг большого штабного стола с миской недозрелых слив, то он без труда узнал бы в первой колонне тех самых беженцев, которых капитан первого класса, угостивший сигаретой бывшего полицейского из Винковцев, видел из окна деревянного дома, где происходила та встреча, наблюдая за их движением по равнине, над которой простиралось высокое голубое небо, по которому и сейчас под предводительством пышного облака розоватого цвета проплывала череда его пухлых белых собратьев. В другой колонне грохотали танки, бронетранспортеры, самоходные пушки, автобусы с резервистами, грузовики, рефрижераторы, цистерны, транспортеры с понтонами для моста – металл, дым, ветер, который они сами же и поднимали в своем неумолимом движении вперед, стремительном, мощном.
Все было окутано горячей густой пылью, казалось, небо померкло и прямо с него валились листья, которые срывала проходящая военная техника, она же гусеницами и колесами вминала в землю траву на обочине, и весь этот сухой дождь из листьев и пыли падал на беженцев, сорвавшихся со своих мест в телегах и автомобилях, чтобы всем вместе – женщинам, водителям, возчикам, детям, старикам – броситься друг к другу с объятиями, растроганно плакать, поднимать руки с двумя растопыренными в виде латинской буквы «V» пальцами и махать военным, которые двигались по той же самой дороге, только в противоположную сторону. Одни на повозках и телегах направлялись в Шид, другие, военной колонной, в Хорватию.
Несколько собак, обезумев от грохота техники, с лаем бросились прямо под гусеницы и остались лежать на пыльной дороге, раздавленные размеренным движением железных суставов и пластин. Отбившиеся от телег, на которых сидели их хозяева, и перепуганные громыханием и постоянным движением, свиньи с визгом пытались найти выход из смертоносного лабиринта, образованного двумя текущими навстречу друг другу колоннами, и, не найдя его, сбились в придорожном рву, тянувшемся вдоль дороги. Из него, при первых звуках приближающихся, но еще далеких моторов, с карканьем и скрипучими криками взлетали в небо какие-то тяжелые черные птицы и, не узнавая свое старое доброе спокойное небо, падали, еще более черные и тяжелые, на содрогающуюся землю.
Молодые танкисты откидывали крышки люков на танках, высовывались наружу, на воздух, некоторые прямо на ходу вылезали на броню, чтобы помахать своим соотечественникам, послать им слова поддержки, ободрить их, они располагались по обе стороны машины, возле ствола, придерживаясь за него одной рукой, весело что-то выкрикивали, кое-кто пытался даже в таком положении изобразить подобие кола; где-то зазвучала флейта, замелькали в руках белые платки, с крестьянских телег, ползущих мучительно медленно по сравнению со стремительным ходом двигавшихся навстречу машин, флейте тут же ответили одна, две, даже три гармошки, третья звучала с трактора, но их звуков никто толком не расслышал, и они испарились, улетели с дымом из выхлопных труб, обратившись в синеватый туман,
который поглощает все.
Последнее, что донеслось с одной из машин, замыкавших военную колонну, которая быстро исчезала из поля зрения, был выкрик солдата в пилотке:
– Через день будем в Загребе!
6
Это произошло через пять дней после того, как капитан первого класса вернулся с военного совещания.
Капитан сориентировался раньше других, и как только летящие с улицы камни разбили первые окна казармы, он, услышав звон стекла и крики солдат, выскочил из библиотеки, где в тот момент находился, и бегом спустился по лестнице на второй этаж, где был балкон. Открыв дверь, он оказался на свежем сентябрьском воздухе.
Кажется, именно в этот момент начался дождь, потому что когда он глянул в мрачно распростершееся над ним небо, встретившее его удивительным для этого времени года холодом, то ощутил на щеках и на лбу первые крупные капли. Над его непокрытой головой (пилотку с пятиконечной звездочкой он, в спешке, так и оставил на вешалке у входа в библиотечный зал) теснили друг друга серые дождевые облака, над лесом глухо зарокотал гром. Стиснув руками ограждение балкона, он почувствовал, что его ногти впились в мокрое и жесткое дерево, в висках стучало, он опустил взгляд, чтобы увидеть происходящее на улице.
Около сотни горожан, перекрыв уличное движение, собралось перед входом в казарму, заставив перепуганных часовых укрыться во дворе за тяжелыми железными воротами. Вышедшего на балкон капитана первого класса толпа увидела тут же, стоило ему появиться, несколько камней просвистело справа и слева от него, зазвенело еще одно разбитое окно.
Послышались крики:
– Оккупанты, убирайтесь из Хорватии!
И еще:
– Долой военный переворот!
И:
– Да здравствует наша демократия!
И:
– Хорватия не боится генералов!
И потом скандирование:
– Геншер – Геншер! Геншер – Геншер!
Но действительно встревожило его то, что пока еще не было очевидно опасным, – в глубине площади, лежавшей перед казармой, заслоняемые отсюда ветками и листвой, копошились какие-то люди в форме и слышался звук моторов.
Покинув балкон, он спустился на первый этаж.
На экстренное совещание собрались все офицеры и унтер-офицеры, последним, в сопровождении дежурного, появился полковник.
– Построение личного состава проводилось? – первым делом задал вопрос полковник. И, получив утвердительный ответ, продолжал: – Есть дезертиры? – Ответы прозвучали вполголоса, невнятно, но опять же утвердительно. – Сколько? Кто такие? – подгонял он рапортовавших новыми вопросами.
Точного числа сбежавших этой ночью солдат пока никто не знал, однако вполне логично было предположить, что утром в казарме не досчитались нескольких албанцев, венгров, словенцев и, само собой разумеется, хорватов. Более того, с утра среди офицеров поползли слухи, что в бега пустились уже и македонцы.
Несмотря на то, что часовые как во дворе, так и в коридорах, внутри громадного здания казармы, уже получили строжайшее указание проявлять особую бдительность и, похоже, неукоснительно его выполняли, сбежать из казармы не составляло большого труда – для этого надо было просто пробраться на зады гарнизонного комплекса, к пустующим старым складам и спортплощадке, и преодолеть довольно высокий и опутанный густой колючей проволокой забор, который отделял армейскую территорию от начинавшегося за ней леса. Было и еще одно обстоятельство, которое сейчас, в военное время, доставляло и полковнику, и подчиненным ему офицерам особенные неприятности. Между оградой и опушкой леса проходила местная узкоколейка, по которой довольно часто курсировали товарные поезда, и машинисты намеренно замедляли здесь ход, чтобы беглецы успели преодолеть препятствия и вскочить на подножку вагона. Пакостность железнодорожников усугублялась еще и тем, что после каждого удачного побега они, прибавив скорость, давали длинный издевательский гудок!
– Прикажите личному составу заняться чисткой оружия. Занятий на плацу сегодня не будет, – нервозно приказал полковник, и как раз в тот момент, когда он уже повернулся, чтобы уйти, капитан первого класса спросил:
– И это все, что вы можете нам сказать, товарищ полковник?
Повисла тишина, в которой раздававшиеся на улице крики звучали еще более пугающе.
– На данный момент да.
– А что же будет с нами, с армией? – настаивал капитан первого класса. – Не пройдет и часа, как ополченцы и милиционеры окажутся здесь.
– То есть как «что будет с армией»? – возмущенно выкрикнул полковник. – В аналогичной ситуации в Петрине местный гарнизон обстрелял центр города из орудий и минометов, в Осиеке, в казарме «Милан Станивукович» офицеры, такие же, как вы, вместо того чтобы задавать ненужные вопросы, расстреляли на месте двух солдат, которые отказались выполнять приказ и открыть огонь по местным жителям, угрожавшим военным. И вы еще спрашиваете, «что будет»? Вот что будет! Мы будем защищаться! Оружия и боеприпасов у нас более чем достаточно!
Наступило непродолжительное замешательство.
– Но они утверждают, что мы напали на них! – решительно произнес капитан первого класса.
– Отставить! Молчать, капитан! Отставить! Если бы я лично не знал вашего отца, коммуниста, который с первых дней войны участвовал в партизанской борьбе, я бы вас немедленно арестовал! – Он резко повернулся к остальным. – Вы что, до сих пор не поняли, что это тоже война? Что напали на нашу армию? Что это мы стали жертвой агрессии? Что эти камни бросают сейчас в нас?
– Это ложь, товарищ полковник! Мы вовсе не жертва, мы агрессоры! Это мы напали на подразделения территориальной обороны Словении, это мы сейчас воюем против отрядов народного ополчения и частей МВД Хорватии, это мы завтра двинемся на Боснию и Герцеговину… – говорил капитан первого класса с такой убежденностью, что можно было не сомневаться – у него найдутся сторонники.
– Вы завтра же отправитесь в Вуковар, да, именно в Вуковар, капитан, клянусь памятью моей матери и моих товарищей из КОСа , я сделаю это, да, да, не сомневайтесь, именно туда я и пошлю вас! – Полковник решительно взмахнул рукой.
Повисло молчание, было хорошо слышно, как где-то над ними, на уровне второго этажа, барабанит по окнам град камней, звенят стекла, как ударившиеся о стену и потерявшие скорость камни звонко падают в водосточный желоб, тянущийся прямо рядом с ними, над окнами первого этажа. Послышался протяжный, выразительный свисток локомотива.
Тут поднялся шум, заговорили даже те, кто пока держался спокойно, кто до сих пор не шевельнулся, не проронил ни звука; все пришло в движение, словно растревоженный муравейник.
– Дезертиры, усташи, предатели, американские наймиты, враги социализма… – кричал полковник, вытянув руку в том направлении, откуда долетел до них издевательский сигнал машиниста. – Прямо посреди бела дня бегут! Не слышите? Вы что, не понимаете, тут все считают, что об нас можно вытирать ноги, все, даже гребаные железнодорожники! – И тут, совершенно неожиданно для всех присутствующих, пораженных наглостью неизвестного им беглеца, у него вырвалось тихо и оттого страшно: – Но казарму мы не сдадим. – И он снова громко и нервозно выкрикнул: – Дежурный, подать сигнал тревоги! Где дежурный?
В тот же момент, как за спиной полковника дежурный поднес к губам трубу, несколько офицеров бросились к нему и схватили за руки. Перед ними он был беспомощен.
Тем временем в мрачный вестибюль казармы влетело несколько солдат, промокших под уже вовсю лившим дождем, они искали полковника. Их тут же окружили унтер-офицеры и засыпали вопросами:
– Части МВД уже прибыли?
– Ополченцы вместе с МВД?
– Что там вообще происходит?
Взводный, возглавлявший солдат, не отвечая на вопросы, прямо как был, с растрепанными, мокрыми грязно-желтыми волосами, устремился к полковнику и отрапортовал:
– Товарищ полковник. Взводный Иовица Паливукович.
– Докладывай, Паливукович.
– У входа в казарму делегация женщин, они требуют встречи с вами.
– Кто у входа? – изумился полковник, переводя взгляд со взводного на вошедших в этот момент остальных солдат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20