Я очнулась и поняла, что лежу на носилках. И что у меня раскалывается голова. Открываю глаза. Надо мной небо, и по нему бегут несимпатичные темные облака. Меня везут на носилках через поле к зданию аэропорта. Рядом идет медсестра, прикладывая к моей голове что-то влажное и холодное. И еще я вижу Оливера.
Паника пробивает мое тело, как удар электрического тока. Я сажусь на носилках и ищу взглядом самолет. Он все еще на поле. Трап не убран, и на ступенях стоят старшая стюардесса и кто-то из сотрудников аэропорта.
– Мне нужно встать. – Я пытаюсь выпутаться из ремней.
– Энни, успокойся, – говорит Оливер. – Все будет хорошо.
– Меня сейчас вырвет. Отвяжи же меня скорее!
Они освобождают меня от ремней, я спрыгиваю с носилок и бегу к самолету. Сзади раздаются крики, но мне не до них. Я должна, успеть. Я вижу, что старшая стюардесса как раз собирается закрывать дверь. Я кричу ей, но она не слышит меня, потому что воздух наполнен ревом двигателей – еще один самолет садится неподалеку. Я бегу изо всех сил, и старшая стюардесса все же замечает меня. Я вижу испуг на ее лице.
– Энни, что ты делаешь! Тебя должны отвезти в больницу!
– Не закрывай дверь!
– Что?
– Мать твою, не запирай эту чертову дверь! На борту бомба!
– Энни!
Я оборачиваюсь и смотрю прямо в красивые глаза Оливера Кейна. И он отвешивает мне полноценную пощечину.
Я молчу, и в голове у меня звенит от удара.
– Прости меня, Энни, – говорит он, – но сейчас неподходящее время, чтобы устраивать истерику. Просто расскажи мне, в чем дело. О какой бомбе ты говорила?
Я объясняю, куда именно положила сумку, и Оливер поднимается на борт, чтобы предупредить капитана и поднять тревогу в аэропорту. Бомба на борту самолета – это наивысшая степень угрозы. Красный код. Потом Оливер звонит в полицию, а они связываются с армейскими частями. Я стою молча и тупо удивляюсь: откуда у него все эти нужные телефоны? Откуда он знает, что нужно делать? К этому времени уже развернуты аварийные надувные трапы, своим ярко-желтым цветом так похожие на детские горки. Люди торопятся покинуть самолет, один за другим прыгают на трапы и скользят вниз, иной раз сталкиваясь друг с другом. Потом на поле появляются две пожарные машины, ревущие сиренами. А я стою как пригвожденная к асфальту, и в голове моей бьется мысль, что Эдель и Бен, наверное, уже мертвы.
Оливер опять возникает рядом со мной и ласково, но твердо говорит:
– Энни, тебе надо в больницу. У тебя шок.
– У меня в квартире убийца, – говорю я, глядя на него в отчаянии. – Он собирается застрелить Бена.
– Он захватил Бена?
– Моего племянника, сына моей сестры. Она умерла, и он все, что у меня осталось от нее. – И слезы катятся по лицу, а я не могу даже рукой шевельнуть, чтобы вытереть их.
Дальше все происходит очень быстро, и мое спутанное сознание выхватывает только обрывки. Вот мы с Оливером на огромной скорости покидаем аэропорт в машине полиции. Нас сопровождают два полицейских на мотоциклах, и транспорт расступается, освобождая для нас дорогу. Теперь я не могу остановить слезы. Они льются и льются из глаз, и ничего с этим не поделать.
Даже если Эдель и Бен выживут, я никогда не смогу избавиться от чувства вины. Я подвергла их жизни риску. И еще я совершила самую страшную ошибку. Всех стюардесс и остальных членов экипажа учат не делать этого. Нельзя говорить пассажирам, что на борту самолета находится бомба. Это неизбежно вызывает панику, и людей в таком состоянии невозможно контролировать. Мы должны оставаться спокойными, что бы ни случилось. Я должна была доложить обо всем капитану, и людей бы эвакуировали без всякого шума. Я все сделала неправильно, нарушила все мыслимые и немыслимые запреты. Теперь меня не просто уволят, а с позором. А потом банк заберет мою квартиру, потому что мне нечем будет выплачивать кредит.
На этом месте меня посещает мысль о самоубийстве, и если бы у меня оставались хоть какие-нибудь силы, я бы выбросилась из машины, чтобы попасть под колеса и уж разом покончить со всеми проблемами.
Мы в считанные минуты домчались до Гардинер-стрит, которая, оказывается, заблокирована полицейскими машинами. Это создало дикие пробки и неразбериху на прилегающих улицах. Я вижу, что перед нашим домом толпятся зеваки, полицейские с рациями, фотографы и журналисты. Здесь же у тротуара припаркованы пожарная машина и «скорая помощь». При виде ее сердце у меня сжимается.
– Для кого это? – кричу я. – Кто-то ранен?
– Успокойся. – Оливер обнимает меня за плечи. – Это для тебя, потому что у тебя шок и тебе нужен врач.
Звонит его мобильник, и после короткого разговора он сообщает мне хорошие новости. Бомба обезврежена, все пассажиры эвакуированы, живы и здоровы. Но я не слушаю его. Мне все равно. Я хочу только знать, живы ли Бен и Эдель.
Мы выбираемся из машины, Оливер берет меня за руку, и мы проталкиваемся через толпу. И тут я вижу Анто, которого выводят из здания в наручниках. Но как? Он сам сдался? Или был штурм, и полиция захватила его? А где же Бен и Эдель? Он их убил?
Я бегу к дому, но полицейский не пускает нас в подъезд, многословно объясняя, что входы в здание блокированы полицией, потому что имел место факт захвата заложников и единственный человек, которому разрешен доступ в здание, – это переговорщик… Я готова броситься на него с кулаками, но Оливер оттесняет меня в сторону и объясняет полицейскому, кто я. Нас пропускают в здание, и я бегом поднимаюсь по лестнице, потому что не могу ждать лифта.
Я рывком распахиваю дверь, страшась того, что могу увидеть. Внутри царит хаос. Зеркала перебиты, столы и стулья перевернуты, подушки и шторы валяются на полу. В стене над камином два пулевых отверстия. А на диване сидят Эдель и Бен.
– Вы живы! – Я бросаюсь к ним.
– Да, мы в порядке, – улыбается мне Эдель.
И я обнимаю их и опять плачу, а потом кто-то просто выключает свет, и я проваливаюсь в темноту и безмолвие.
Глава 20
Правило двадцатое. Правила придуманы, чтобы их нарушать.
– Оливер, а можно сделать так, чтобы мне больше не приходилось давать интервью? Ради Бога! – взмолилась я, когда очередной репортер покинул помещение. – Меня скоро станут узнавать на улицах, причем я не жду от этой известности ничего хорошего, потому что прославилась я как сумасшедшая, которая вечно оказывается в центре катастроф, связанных с самолетами.
– Глупости, дорогая, – заявляет Оливер. – Ты просто неподражаема, когда дело доходит до общения с прессой. Думаю, именно в этом твое призвание, а сейчас, будучи стюардессой, ты просто занимаешься не своим делом.
– Да? Ну, не знаю… хотя мне нравится, когда ты так говоришь. А теперь скажи мне, как там дела с Анто? Суд уже состоялся?
– Сейчас все узнаем. – Он включил телевизор, который висит на стене моей больничной палаты. – Как раз должны быть новости.
И вот я вижу, как два дюжих полисмена ведут Анто от полицейской машины к зданию суда. Сейчас псих выглядит не таким страшным. При желании можно даже найти что-то комично-нелепое в этой ведомой вдоль тротуара фигуре, подпираемой представителями закона. Да еще на голову ему набросили пиджак.
Тут картинка сменяется, и мне уже не до смеха. Я буквально чувствую, как выражение лица у меня становится кислым и вообще возникает желание спрятаться под одеяло. А все потому, что я вижу себя! Мы выходим из дома, где Анто держал Эдель и Бена в заложниках. Удивительно, но даже среди этого хаоса Эдель умудрилась причесаться и смотрится вполне пристойно, а я выгляжу как воплощение ужаса. Картинка сопровождается комментариями детектива, который излагает заключение полиции по делу, а потом идет выступление переговорщика, который, собственно, и уговорил Анто сдаться. Полчаса этот псих крушил мою квартиру, а потом согласился, что у него нет другого выхода.
Сначала я никак не могла понять, как полиция добралась до нашего дома так быстро. Потом выяснилось, что умница Эдель уговорила маньяка отпустить ее в туалет и оттуда сумела позвонить в полицию. Я просто молиться готова на свою подружку-соседку. Думаю, ей было очень страшно, но она не потеряла головы и нашла выход из положения.
Выяснилось, что Анто настоящий псих, ну то есть у него и правда есть психическое заболевание, из-за которого парня и уволили какое-то время назад из армии. На военной службе он получил навыки создания взрывчатых веществ и работы с ними. И говорят, был неплохим взрывником. Специалисты сказали, что с помощью того свертка, что я протащила на борт, можно было бы взорвать не один, а десять самолетов. Боже, мне до сих пор не по себе, когда я думаю об этом.
А теперь о причинах, по которым Анто собирался взорвать именно наш самолет. Несколько лет назад он, будучи пьяным, устроил на борту дебош. После чего его пожизненно внесли в черные списки пассажиров, которых наша авиакомпания отказывается перевозить. Если уж разбираться с самого начала, то претензии к нашей авиакомпании возникли у Анто еще раньше. Он собирался жениться, но невеста, служащая нашей фирмы, бросила его у алтаря, в чем я не могу ее винить. Он так и не оправился от этого удара, а все дальнейшее лишь раздуло его ненависть до патологических размеров. В результате полицейского расследования выяснилось, что однажды, на рейсе до Бирмингема – это случилось больше года назад, – я отказалась продать ему алкоголь, потому что он был уже сильно навеселе. И доложила о происшествии полиции в аэропорту. А он запомнил имя, написанное на бейджике, пришпиленном к моей форме. И с тех пор взъелся на меня.
Я стала для него средоточием зла, символом компании, виновной во всех его бедах. Зная мое имя, он проник на корпоративный веб-сайт и некоторое время отслеживал все мои передвижения. А потом случился тот инцидент на рейсе в Чикаго, когда мне пришлось пустить в ход наручники против пьяного хулигана, и этот эпизод, чем-то напоминающий его собственную историю, окончательно снес Анто крышу.
При обыске его квартиры полиция нашла кучу газетных вырезок, посвященных тому инциденту. А еще мои фотографии и записи интервью. Также в доме этого психа имелась обширная подборка материалов из газет, где говорилось об угрозах взрыва или террористической атаки. Он отслеживал эти данные по всей территории Северной Ирландии. Ну и конечно, у него полно было специальной литературы по взрывотехнике. И подумать только, что я принимала его записочки за робкие попытки ухаживания неизвестного романтичного, но стеснительного поклонника.
А я-то думала, что это Дэнни писал те записочки, чтобы таким своеобразным способом обращать на себя мое внимание, или просить прощения! Ну и кто после этого самая романтичная, дурочка на свете? До сих пор стыдно и страшно вспоминать все это.
Теперь, по телевизору показывают Оливера Кейна. Он выглядит ужасно солидным, и компетентным и уверенно говорит о том, что персонал авиакомпании оказался на высоте и вел себя безупречно в очень непростой ситуации. Затем Оливер принимается нахваливать власти аэропорта и полицию за слаженные, своевременные и профессиональные действия.
Когда он заканчивает свою речь, репортер еще раз благодарит его, а затем поворачивается к зрителям и говорит:
– Интервью нашему каналу дал мистер Оливер Кейн, новый исполнительный директор «Айриш эйрлайнз».
Глава 21
Правило двадцать первое. Никогда не ходи на свидания с боссом.
Ну, вообще-то можете сразу выкинуть из головы правило номер двадцать один, потому что просто невозможно отказаться от свидания, если ваш босс – Оливер Кейн. Мы вместе вот уже четыре счастливых месяца, и я с нетерпением жду церемонии бракосочетания, то есть собственной свадьбы, которая должна состояться сегодня днем.
Признаться, свое свадебное платье – от Доны Каран, но благородно-простое – я покупала в страшной спешке. А у Оливера смокинг уже имеется, так что подготовку к счастливому событию мы провели в рекордно короткие сроки.
Конечно, я пригласила на свадьбу Эдель и Бена. Слава Богу, случившееся с нами не вызвало у малыша глубокой психологической травмы или потрясения, хотя он принимается тыкать пальчиком в экран телевизора и кричать: «Плохой дядька!» – всякий раз, как там кто-нибудь начинает размахивать пистолетом.
Даже мои родители согласились прийти на свадьбу, хотя мама не перестает ворчать, что все происходит слишком быстро и мы неоправданно торопимся… Вот и Роберт с Джулией тоже торопятся, хотя не надо бы… Ну и все в таком духе.
Когда Оливер впервые приехал в дом моих родителей, он им обоим понравился. Не хочу сказать, что, случись обратное, это что-то изменило бы в моем решении, но так намного лучше. И на сердце у меня стало легко и свободно, когда мама предложила напоить Оливера чаем, а отец удостоил приглашением осмотреть сад. Для нашей семьи это означает очень много.
Да, я совсем забыла упомянуть, что в настоящий момент я опять живу с родителями, а моя квартирка на Гардинер-стрит выставлена на продажу. Я присматриваю себе что-нибудь поближе к морю. И попросторнее, потому что моя новая зарплата позволяет мне немножко пошиковать. Вот так-то!
Думаю, никого не удивил тот факт, что после всего случившегося я рассталась с работой стюардессы. Я просто не могла заставить себя подняться на борт самолета. Тогда Роберт организовал мне интервью с начальником отдела по связям с общественностью нашей авиакомпании. Им как раз требовался человек на должность пресс-секретаря. Кое-что я успела усвоить за недолгий период моей учебы, но самым бесценным оказался опыт, полученный во время непосредственного общения с прессой в ходе двух инцидентов, в центре которых я – пусть и не по своей воле – оказывалась. Так или иначе, собеседование прошло успешно, и меня приняли на работу. И вот теперь у меня собственный кабинет, расположенный не так уж далеко от офиса Оливера. Иногда мы встречаемся по работе, а иногда – просто так, чтобы вместе пообедать. Но стараемся делать это не слишком часто, чтобы не смешивать работу и личную жизнь, потому что подобное поведение всегда наводит на мысль о непрофессионализме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35