Я быстро выбрасываю недоеденную половину морковного пирога в корзину для мусора (чтобы быть уверенной, что утром я не поддамся соблазну доесть его) и отыскиваю свою сумочку. Как всегда, нужная вещь оказывается на самом дне, и мне приходится долго рыться в глубинах сумки. Наконец я нашла конверт, слегка запачканный помадой и тенями для глаз. Некоторое время я просто держу его в руках и думаю, что уж и вспомнить не могу, когда в последний раз получала настоящее письмо, написанное на бумаге. Много-много лет назад, когда я еще училась в школе-интернате, Эмили писала мне длинные и подробные письма с новостями из дома. С тех пор все изменилось, и теперь люди не пишут ничего, кроме эсэмэски и е-мейл.
Откинувшись на кучу подушек, я открыла конверт. Внутри оказался аккуратный розовый листочек бумаги, на котором красивым почерком было написано:
«Дорогая Энни, удачного тебе рейса в Чикаго. Твой самый большой поклонник».
В полном недоумении смотрю я на это послание. Что бы это, черт возьми, значило?
Глава 11
Правило одиннадцатое . Капитан всегда прав, даже когда он ошибается.
Громкий и беспардонный стук в дверь вырвал меня из глубокого, как кома, сна. Я открыла глаза и несколько секунд тупо оглядывала незнакомую комнату, не в силах сообразить, где нахожусь. Эта комната в два раза больше моей спальни на Гардинер-стрит (хотя спаленка Эдель еще меньше. Просто не знаю, как она умудряется запихивать туда Грега).
Дверь распахнулась, и на пороге возникла горничная-латиноамериканка. Увидев меня в кровати, она нахмурилась, неодобрительно покачала толстыми щеками и уперла руки в то место, где у порядочных женщин находится талия. Ну какого черта она пришла? Я съеду не раньше пяти тридцати вечера. И прежде чем лечь спать, я повесила на ручку двери табличку с надписью «Не беспокоить». Зараза какая! А если бы я тут сексом занималась, а она прется без спроса… Выпроводив горничную, я скользнула обратно под одеяло, думая о том, что страстный секс – это было бы чудесно. Но к сожалению, это парный спорт, а с партнерами у меня явная напряженка.
Сон ушел, и теперь я просто валяюсь в постели и думаю, чем заняться. Завтрак пропускаем, как вредное и ненужное мероприятие. Вчера вечером я вычитала в рекламной брошюре, что на четвертом этаже отеля имеются сауна и тренажерный зал. Ну, на тренажеры мне как-то не хочется, а вот в сауне я бы посидела. Тем более говорят, что когда паришься, тоже теряешь вес. Ну, в любом случае из номера надо выбираться, а то у меня скоро клаустрофобия разовьется.
Так, что это у нас? Кто-то подсунул под дверь свежий номер «США сегодня», и я потратила несколько минут, перелистывая пахнущие краской страницы и просматривая новости. Затем неспешно приняла горячий душ и оделась. И в процессе этих несложных дел я приняла важное решение. Я не пойду на поводу у желания делать все как большинство и не стану бегать по магазинам. Я привезу домой полученные деньги и тогда в следующий раз смогу купить себе какую-нибудь действительно стоящую и фирменную вещь (может, и не одну). Так будет гораздо разумнее, чем набивать чемодан всяким барахлом просто потому, что оно дешево стоит.
Гордясь собой и своим твердым и решительным характером, я выпадаю из отеля и направляюсь в дели, где вчера покупала пирог. За прилавком стоит тот же юнец китайской внешности, что продавал мне вчера, ужин. То есть эту ночь он не спал и смена его еще не кончилась. Он улыбается, и я покупаю у него апельсин на завтрак. М-да, наверное, не только у меня тяжелая работа.
Покинув отель, поворачиваю направо. У меня есть цель – я направляюсь к озеру Мичиган. Сто раз проезжала мимо него на автобусе по дороге из аэропорта и обратно, но ни разу не нашла времени, чтобы действительно побывать рядом с озером. Я иду и посматриваю на небо, на котором собираются какие-то мрачные тучи. Вот бы дождя не было! Хотя скорее уж это будет снег, потому что ветер просто ледяной. Чикаго не зря называют Городом ветров, хорошо, что я надела брюки от спортивного костюма, а не юбку. Сначала я иду вдоль шоссе, а затем перехожу на другую сторону по подземному переходу. Оттуда попадаешь практически на пляж.
Озеро просто огромное. Вчера я вычитала, что его береговая линия составляет более тысячи шестисот миль, а на его берегах живет более двенадцати миллионов людей. Я не стану сегодня обходить весь периметр, но хорошая прогулка в качестве физической нагрузки будет полезна как моим ножкам, так и остальному организму. Над озером кружатся чайки, они кричат что-то скрипучими голосами. Передо мной расстилается бесконечная полоса пустынного пляжа. Подумать только, не видно ни одной живой души! Только я и птицы. Думаю, летом здесь все иначе. Прибрежные воды вскипают от желающих освежиться, а на пляжах яблоку негде упасть, столько солнцепоклонников приходит сюда за загаром. А сейчас все по-другому, и я единственный человек в городе, кого понесло на берег, чтобы почувствовать единение с природой.
Подхожу к самой кромке воды. Озерная гладь безмятежно-спокойна. Тогда я подбираю несколько камушков, выбираю плоские, и мастерски бросаю их так, чтобы они отскакивали от поверхности. И вдруг, глядя на эти камушки, я понимаю, что мне хорошо. В душе моей воцаряется мир, и я чувствую себя почти счастливой. Чикаго – третий по величине город Соединенных Штатов, и его население составляет восемь миллионов человек. Сегодня все они заняты своими важными делами. И мне достался пустынный и мирный пляж, где удивительно легко дышится и хорошо думается. Здесь можно и вовсе позабыть о времени, поверив, что этот мир только мой. Я пользуюсь отрешенностью и одиночеством, чтобы подумать о своей жизни. Вроде бы все идет неплохо и я пребываю в относительном мире и согласии с собственной душой, что – не правда ли? – немаловажно. И я уже сто лет не вспоминала о Нилле, и это прекрасно, потому что такой никудышный тип не достоин того, чтобы я о нем думала. Видит Бог, я потратила на него немало Бремени и душевных сил. Надеюсь, скоро я встречу мужчину, с которым все сложится по-настоящему. Только каким он должен быть, этот мужчина? Кого я вижу на месте своего… ну, будем откровенны, мужа? О, конечно, мне нравится Дэнни, и меня тянет к нему, но я не хочу наживать себе лишних проблем и неприятностей, а Дэнни как раз из тех парней, с которыми постоянно что-то случается. Вот уж что-что, а проблемы мне будут обеспечены. А еще, если уж быть совсем-совсем честной и прямой, то я последнее время много думаю об Оливере. Наверное, даже слишком много. Нужно заставить себя выкинуть его из головы. Что со мной не так, если, вместо того чтобы внимательно смотреть вокруг и искать суженого в родной авиакомпании или хотя бы среди равных мне, я продолжаю мечтать о человеке, который просто-напросто недостижим?
Я смотрю на озеро. Противоположный берег теряется в морозном тумане и серых тучах, но это не важно, потому что я и так знаю: там лежит целый мир, огромный, яркий, манящий. Я хочу быть частью этого мира. И возможно, моя вторая половинка ждет меня где-то там, и мы просто еще не встретились. Время не пришло. И мы обязательно найдем друг друга, и это будет здорово. Знать бы все же, где он и кто он… Минуточку, я совсем позабыла, что у меня же есть тайный воздыхатель, приславший мне пожелание в розовом конверте. Наверное, этот человек много обо мне думает. Жаль, я не знаю, кто он. Почему же он не подписал ту записочку? Без имени и подписи послание выглядит немножко странно и слишком уж неопределенно.
Я смотрю на часы и понимаю, что уже поздно. Пора возвращаться в отель. Как было бы здорово провести в этом городе еще немного времени! Однако сегодня вечером наш самолет взлетит и возьмет направление на Дублин, куда мы и прибудем завтра. Ненавижу ночные перелеты и потому теперь буду каждые десять минут смотреть на часы, словно меня скоро не в аэропорт повезут, а на казнь.
Я уже отшагала по морозу пару часов, и ноги мои начали замерзать. Еще через некоторое время большие пальцы окончательно потеряли чувствительность, но все равно я возвращаюсь в отель с чувством удовлетворена. Во-первых, я надышалась свежим воздухом на неделю вперед, а во-вторых, после разговора с собой у меня на душе царят мир и спокойствие. Пусть это благостное ощущение и не продлится долго, но голова у меня ясная, и я настроилась на позитивное мышление. Когда вернусь в Дублин, постараюсь почаще видеться с мамой и папой. Отправлю сестре в Австралию сообщение по электронной почте. А может, пошлю настоящую открытку, красивую. Она любит животных, так что я найду что-нибудь забавное, с изображением трогательного щенка или котенка, чтобы она улыбнулась. И еще я свяжусь с Робертом, мужем Эмили. Думаю, порой ему бывает очень и очень одиноко. Да и присматривать за малышом непросто. Бен – чудесный ребенок, но он еще слишком мал, а потому управляться с ним трудновато. Пожалуй, спрошу у Роберта, какие у них планы, может, он позволит мне сходить с Беном в парк, когда у меня будет выходной. Покормим с малышом уток – ему наверняка понравится. Строя планы, я возвращаюсь к дороге и опять оказываюсь посреди шумного города, где каждый человек спешит по своим делам.
Пока мы выписываемся из отеля, я успеваю поболтать с коллегами и узнаю, что большая часть экипажа вместе обедала, потом вся компания отправилась е ирландский паб, а уж затем перекочевала в чей-то номер, где попойка продолжилась в тесной и дружественной обстановке. Глядя на некоторых коллег, чьи покрасневшие глаза и припухшие лица выдают далеко не идеальное самочувствие после вчерашнего, я мысленно благодарю провидение за то, что не увязалась вчера за ними. Выспаться мне, конечно, не удалось, но зато голова не болит!
Усевшись в автобус, девушки тот час же начинают рассказывать, кто что купил, и почем, и какого цвета… Они теребят меня, и приходится признаваться, что я ничегошеньки не купила (что, по меркам стюардесс, считается грехом) и никуда не ходила (еще больший грех). Мне становится неловко, и я чувствую себя старой и жадной вроде Скруджа. Ну, с другой стороны, мы с ними не слишком близко знакомы, так что по большому счету мне все равно, кто и что обо мне подумает.
Я закрываю глаза и, пока мы едем в аэропорт, тихонько дремлю, убаюканная гудением голосов коллег.
Как только мы загружаемся на борт, у меня возникает неприятное чувство, что полет этот будет очень непростым. Назовите меня как хотите, хоть экстрасенсом, но я всегда чувствую надвигающиеся проблемы и неприятности. Кроме того, сегодня пятница, а пассажиры, летящие на выходные, всегда беспокойнее, чем контингент, летающий по будням. Да еще самолет набит буквально под завязку, и у нас нет свободных мест. Незанятые кресла бывают очень полезны и дают персоналу некую свободу маневра. Например, мы можем посадить рядом тех людей, которые летят вместе, но при регистрации получили кресла в разных рядах. Порой пассажиры устраивают из-за таких мелочей настоящие скандалы. Кроме того, если остаются незанятые кресла, мы сами можем прилечь и хоть немного вздремнуть во время перелета, или пустить туда мамаш с маленькими детьми. Им всегда не хватает жизненного пространства, а если ребенку есть где развернуться, то и окружающих он не так достает. Лететь семь часов с ребенком на руках – героический поступок! А колыбелек у нас мало, да и годятся они только для совсем маленьких детишек.
Мы принимаем пассажиров, и сотрудник аэропорта передает мне с рук на руки двух детей – брата и сестру, которые летят на похороны матери. Ее смерть была совершенно неожиданной, и сотрудница потихоньку просит меня быть к детям повнимательнее и помягче. У меня сжимается сердце. Я часто переживаю, если вижу на борту людей, охваченных горем от утраты близкого человека. При одном взгляде на их заплаканные, несчастные лица я и сама готова разреветься. Почему-то люди всегда думают, что стюардессы летают только со счастливыми людьми, которые либо отправляются на отдых, либо возвращаются с него. А ведь самолетами летают самые разные пассажиры: депортированные, заключенные, те, кто торопится на похороны. Дети без родителей. Одиноких малышей особенно много бывает на Пасху и Рождество, потому что если ребенок живет с мамой, то каникулы часто проводит с отцом, который иной раз обосновался на другом конце страны, а то и вовсе за границей. Такие дети всегда везут с собой кучу подарков (думаю, это результат того, что родители чувствуют себя виноватыми), но если бы папы и мамы видели, каких дети плачут, уткнувшись в кукол и плюшевых мишек, они дважды подумали бы, прежде чем инициировать процедуру развода.
Сначала на борт поднимаются семьи с маленькими детьми. Коляски и прочие средства транспорта остаются в аэропорту и перевозятся багажом. Многие родители суетятся и нервничают во время перелета, и я искренне им сочувствую. Господи, если честно, то я вообще не знаю, как они это выносят. Я-то вечно боюсь что-нибудь забыть, когда собираю свою дорожную сумку, а уж если у тебя на руках пятеро, то собрать вещи, не запутаться в паспортах, визах и билетах, бутылочках и подгузниках – это просто фантастика.
Как только семьи с детьми расположились, в салон вливается остальной поток, болтая и мешая друг другу изо всех сил. Один старичок, по виду типичный американский пенсионер, почему-то одет во все ярко-зеленое.
– Вот это костюмчик, – говорю я с улыбкой.
Он принимает мои слова за комплимент и расплывается в ответ:
– Да уж! И учтите, мне пришлось побегать, пока я раздобыл именно такой! Я твердо решил, что если уж еду в Ирландию, то не должен выделяться среди местных.
Я чуть в обморок не падаю, но у меня хватает ума промолчать. Люди все идут и вдут, проталкиваясь по узкому проходу, хлопая отделениями для ручной клади, переговариваясь о чем-то своем. Мне кажется, что процесс этот будет продолжаться до бесконечности и мы сегодня так и не сможем оторваться от земли. Похоже, сегодня мне достались исключительно непростые пассажиры. В начале ряда сидят осиротевшие дети. Они молчат и даже не плачут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35