Сара начинает петь какую-то тарабарщину из слов, обрывков слов и бессмысленных звуков; песня ее несется в ночь вдоль по суетной улице. Насыщенное тренированное контральто мощно пробивается сквозь хмель, и я поражаюсь чистоте мелодии при такой невнятице текста.
Через пять минут мы по-прежнему без такси, и песня Сары постепенно сходит на нет. Она освобождает мое запястье и погружается в молчание. Уносится куда-то и шум городского транспорта, весь мир отступает, оставив единственный фонарь, освещающий скамью на автобусной остановке, роскошную женщину и Велосираптора, ее охраняющего.
– Ваш голос… – шепчу я. – Это что-то невероятное.
Вместо ответа она поднимает глаза – настоящий подвиг, если учесть, как должна кружиться у нее голова, – и судорожно улыбается. Свет фонаря превращает слезы на ее глазах в капельки золота, и единственное, чего я хочу, это осушить их поцелуями. Я опускаюсь на колени, мои губы приближаются к ее глазам, к ее щекам, и внезапно я ощущаю соленую влагу, я ощущаю ее боль, я не могу остановиться, я уже не владею собой, скольжу ртом по ее коже, впитываю слезы, сначала медленно, потом все быстрее устремляюсь к ее губам. Страсть испепеляет нас, из груди вырываются приглушенные стоны, языки извиваются. Мы застываем в долгом поцелуе, поглощающем меня целиком и лишающим остатков разума…
Останавливается и гудит такси.
– Собираетесь ехать? Эй вы, пташечки! Вы же только что махали рукой, так что, едем?
Наверное, я должен убить этого водителя. Мы с Сарой шарахаемся друг от друга, и звезды постепенно уходят из моих глаз. Глаза у Сары все еще закрыты, хотя я подозреваю, здесь более виной сонливость, нежели продолжающееся наслаждение.
– Я не собираюсь ждать всю ночь, – сообщает таксист.
– Одну секунду! – кричу я в ответ.
– Совсем необязательно так орать!
Сара слишком не в себе, чтобы помочь мне, когда я стаскиваю ее со скамьи и взваливаю на плечо, будто неандерталец, несущий через болото свою преданную жену. А я уже чувствую отвращение от содеянного. Мой рот и человеческий рот… так и заразиться недолго.
– Есть куда руки приложить, – причмокивает шофер, когда я опускаю Сару на заднее сиденье. – Знойная штучка.
Я решаю не удостаивать ответа столь грубое замечание и ввинчиваюсь рядом с Сарой, которая выбрала этот момент для того, чтобы вырубиться окончательно. Не к добру – я не знаю адреса моей прекрасной леди. Нежные похлопывания по щекам никакого толку не приносят, равно как и грубые потряхивания за плечи.
Как только я захлопываю дверцу, меня с головой накрывает запах – мягкая кожа и собачьи консервы, запах дина, если я вообще в чем-то разбираюсь. Одновременно поворачивается водитель, учуявший исходящий от меня аромат с сигарным привкусом «Робусто»:
– Привет! Всегда рад дину в моем такси. Добро пожаловать на борт, – протягивает он мясистую лапу.
– Тш-ш-ш-ш! – киваю я в сторону Сары. Вообще-то нет повода для беспокойства – ее сознание далеко отсюда, – однако никогда нельзя быть слишком уверенным, когда дело касается человекообразных.
– Ты хочешь сказать, что она… То-то я не чую…
– Да. Да.
Таксист поднимает бровь и косит на меня похотливым взором, будто говоря: «Вижу, что у тебя на уме, хитрец». Мгновение спустя он подтверждает мои самые худшие подозрения:
– Ладно, ладно. Раз уж ты задумал такое, так валяй до конца, вот что я тебе скажу.
– Тут вовсе не то. Мы просто друзья.
– Там на скамейке это выглядело совсем иначе.
– Нет, мы действительно…
– Насчет меня не беспокойся, приятель, от меня слова никто не услышит. Эти гребаные ублюдки из Совета думают, что могут распоряжаться нами, как им заблагорассудится. Да я из них из всех только одного могу выбрать, и они там вечно моим парнем помыкают. – Этот слабоумный считает, что Совет действительно вершит дела на своих бесконечных, неделями длящихся заседаниях. Должно быть, Компи.
– Нет, – говорю я, пожалуй, более себе самому, чем шоферу, – не будет тут никакого продолжения.
Он перегибается через спинку, чуть не уткнувшись головой в мои колени, и переходит на шепот:
– Я знаю целую кучу парней вроде тебя и, говорю тебе, сам бы хотел набраться смелости. Смотришь, как эти девки прохаживаются, и самому охота попробовать, верно? Эй, да я большую часть жизни провожу в этом обличье, так ведь охота попробовать, каковы они, настоящие, понимаешь меня? Но, видать, воспитывали меня слишком строго. Не могу, понимаешь, себя переломить.
Он намекает, что мои моральные устои не на столь высоком уровне. Я раздумываю, не врезать ли ему, а потом вытащить Сару из машины и донести на него в Совет за второстепенные нарушения, которые я запросто смогу состряпать, но дело-то в том, что он прав. И один-единственный поцелуй – был он минутной слабостью или нет – тому доказательство.
– Но если потискать одну из этих настоящих человечьих задниц… любой дин втайне об этом мечтает, верно? – Он смотрит на Сару, прямо-таки пожирает ее глазами. – Эх, парень, ты сорвал главный приз.
– Слушай, – собираю я все возмущение из своего изрядно опустевшего запаса, – между нами ничего нет. Ничего. Прости, что разрушаю твои хрустальные мечты. Можем ехать теперь?
Таксист прищуривается, скрипит зубами, виски его пульсируют – двинуть мне, что ли, собирается? – затем пожимает плечами, разворачивается и ударом каратиста переключает передачу.
– Куда скажешь, приятель. Мне плевать, чем ты там занимаешься. Куда?
Нет смысла продолжать дискуссию; раз он оставил эту тему, то я и подавно.
– «Плаза», – решаю я. Пока мы доедем до моей гостиницы, Сара достаточно протрезвеет, чтобы сообщить свой адрес. Я заплачу шоферу, и он доставит ее домой.
С переднего сиденья доносится язвительное похрюкиванье, когда мы съезжаем с поребрика и вливаемся в поток. По дороге в «Плазу» мы проезжаем мимо черного хода «Принца Эдуарда». Должно быть, вечернее представление только что закончилось, поскольку зрители валят из театра, кучкуются у служебного входа, где артисты, все еще в костюмах и гриме, раздают автографы динам и людям, никогда доселе о них не слышавшим. Но тут перед моими глазами проплывают дети и взрослые обоих полов, поющие, танцующие, смеющиеся, разыгрывающие номера из спектакля, и мне приятно, что кого-то переживания Мэнимэла явно обогатили.
Я опускаю стекло и швыряю в толпу театральную программку.
13
Мне повезло, что Сара решила поблевать в машине, а не в номере, так что убирать пришлось не мне, а таксисту. Еще мне повезло, что извергнутое Сарой, обильная смесь баклажанов, цацики и невероятного количества белого вина, немного отрезвило мою человеческую малышку, приведя ее от полного распада к более-менее транспортабельному оцепенению.
В результате Сара, опираясь на мое плечо, кое-как проковыляла через вестибюль «Плазы» к лифтам. Краткий привал в номере, вот и все, а потом домой, домой. Она шатается, но на ногах держится, вопреки моим опасениям. Мы ждем, пока два якобы скоростных лифта спустятся с последнего этажа. Под ногами у нас пестрый восточный ковер, и его повреждение нанесет непоправимый ущерб моему и не только моему сберегательному счету, так что я молю про себя тошнотворных богов уберечь Сару от дальнейших казусов. Если они требуют жертвы, то я с радостью разобью бутылку «Маалокса», когда в следующий раз окажусь в аптеке.
К лифту рука об руку подходит пожилая пара. Как трогательно. Что-то в них знакомое, хотя не могу определить, что именно. Я уже видел их прежде. Хм… Пронзительные взгляды, которыми они буравят меня, ставят все на свои места: это надменная чета динов из очереди в баре на «Мэнимэл-мюзикле», из тех, что, кровь из носу, карабкаются к заоблачным моральным высотам.
Сара выскальзывает у меня из рук, и я не придумываю ничего лучшего, чем крепко обхватить ее за талию. Она виснет на мне, словно потрепанная тряпичная кукла. Изо всех сил стараясь удержать ее в вертикальном положении, я улыбаюсь парочке, как бы показывая своим хихиканьем, что отношусь к сложившейся ситуации с юмором. «Ха-ха, – предназначено выражать этим смешкам, – что за глупое недоразумение. Когда-нибудь я расскажу об этом моим чистокровным рапторятам». Парочка никак не реагирует. Тишина становится невыносимой, так что я ее нарушаю:
– Понравилось представление?
Трудно разобрать реакцию людей со столь высоко задранными носами.
Почему-то Сара выбирает этот момент, чтобы изречь, наконец, законченную и связную фразу:
– Хорошо провели вечер? – интересуется она, вздымая и низвергая каждое слово в синкопическом ритме. – Я-то отлично провела время.
– Да, да, неплохо. Ах-ха, да, да.
Она зажимает мой нос большим и указательным пальцами и крутит его, явно не рассчитав силы. От ее шалостей на глазах у меня выступают слезы.
– Я хочу сказать, что провела время по-настоящему отлично.
– Отлично, – вторю я, потирая нос. Потом поворачиваюсь к парочке оправдаться, пожать плечами, как-то дать понять, что эта сцена, какой бы сладострастной она ни казалась, вовсе не то, что они думают, но пожилые дины спешат удалиться.
Сара снова хватает меня за нос, но я мягко отвожу ее руку:
– Тебе нужно немного поспать.
– Все, что мне нужно, – шепчет Сара, стукаясь своим лбом о мой, – это ты.
Я делаю вид, что не слышу.
– Ты-ты-ты, – повторяет Сара, и теперь от этого голоса уже не заслониться. – Ты мне нужен.
На это нет лучшего ответа, чем его отсутствие, так что я держу язык приклеенным к нёбу все время, пока мы ждем лифт, который явно попал в некое искривленное пространство.
Наконец-то он прибывает, и латунные двери раздвигаются. Я отступаю, пропуская выходящих пассажиров: молодую влюбленную пару, прямо-таки приросшую друг к другу. Но когда я отхожу влево, они тоже отходят влево. Я шарахаюсь вправо – и они вправо.
Это зеркало. Предпочитаю не думать об этом. Мы входим.
Подъемник срывается с места с таким ускорением, что мы с Сарой чуть не валимся на пол – ну, конечно, теперь он скоростной – и едем до верхнего этажа, снова крепко ухватившись друг за друга.
– Быстрый, – хихикает Сара, вцепившись в мое плечо.
Президентские апартаменты отделены от обычных номеров длинным коридором. Долгий путь и для трезвого, а как волочить туда Сару, я и представить себе не могу. Словно усталый мореход, знающий, что долгий путь подходит к концу и близится возвращение к семье, друзьям и домашним обедам, я перекидываю через плечо руку Сары и по ветру устремляюсь в плаванье. Мы ухитряемся преодолеть коридор, лишь несколько раз споткнувшись и поскользнувшись, Сара то приходит в себя, то снова вырубается, как сломавшийся телевизор. Я открываю дверь.
Проклятье, до чего ж велик этот номер. Короткими быстрыми скачками я пересекаю мраморную прихожую, подталкивая Сару к кровати. Тут мне бы очень пригодился хвост, и я даже раздумываю, не выпустить ли его ненадолго. Но для этого придется снять штаны, да и меньше всего мне хочется, чтобы заглянувший ненароком посыльный застал Сару Арчер распростертой на кровати и меня голышом ниже пояса. Прекрасно обойдусь и ногами.
Сара опять возвращается к жизни, когда я кладу ее на кровать и пытаюсь придать телу положение, представляющееся мне естественным.
– Хххдеееааа?
Я принимаю этот растянутый слог за попытку выяснить координаты.
– В моей постели.
Сара прыскает с явным удовольствием. Ее пальцы ползут по моим рукам, словно гигантские пауки, хватаются за рубашку, тащат за воротник, пытаясь утянуть меня в эти простыни и подушки.
– Сара, нет. – Тон мой тверд, как плавленый сыр. Она тащит сильнее. – Нет. – Чуть лучше, однако недостаточно, чтобы она прекратила тянуть ко мне губы, сложенные для поцелуя.
Было бы так легко, так приятно сказать: «Какого черта, это просто секс, кого волнует наш род и природа, кто знает, что правильно, а что порочно», и не просто уступить соблазну, но отдаться ему целиком, однако хотя нравственность явно отправилась в увольнение, некие остатки моего сверх-Я лезут занять ее место. И несмотря на то что сердце и чресла по-прежнему увлекают меня в уют этих рук, этих губ, этого потрясающего матраса, голова остается достаточно холодной, чтобы отринуть мечты и отступить с поднятыми руками.
– Я не могу. Я хочу, но – не могу.
– Ты… женат? – спрашивает Сара.
– Нет… не в этом дело…
– У тебя… у тебя есть подружка?
– Нет. Послушай… – Тут звонит телефон. Я не обращаю внимания. – Послушай… – повторяю я, и снова звонит телефон. Индикатор сообщений горит с тех пор, как я зашел в спальню. Еще звонок. – Не забыть бы, что имел в виду, – говорю я и снимаю трубку.
– Вот дерьмо, он дома! Рубио, где ты шлялся, черт тебя побери!
Гленда.
– Гленда, это не может подождать? Я… занят.
– Так ты сначала просишь меня о долбаной помощи, а потом охренительно занят, чтобы услышать, что я нарыла, так? Я намеки понимаю…
– Подожди! Подожди – ты что-то нашла?
– Нет, раз так, ничего. – Ну вот, надулась теперь.
Сара вьется на простынях, тянется к моим рукам, тащит меня к себе.
– Оставь этот телефон, – обольстительно воркует она. – Потом им позвонишь.
Блеск, теперь двух дамочек успокаивать. Саре я показываю палец – одну секундочку, умоляю, одну секундочку – и отступаю в затемненный угол спальни.
– Глен, прости меня. Тут просто… черт знает что творилось. Но все, что ты раздобыла, я выслушаю с радостью.
– Только не по телефону. Нам нужно встретиться, Винсент.
– Парень, который говорил мне это последним, уже сыграл в ящик.
– Что?
– Потом расскажу. Встречаемся прямо сейчас? Ты не можешь хоть в общих чертах объяснить?
Гленда колеблется, но ответ ее тверд:
– Лучше не стоит. Можешь подвалить в «Червоточину»?
– Сейчас?
– Сейчас. Сам поймешь, как это важно для тебя.
– Да, да, конечно. Дай мне двадцать минут. И еще, Глен – будь осторожна.
– Как всегда.
Я поворачиваюсь к Саре, прокручивая в голове извинения и причины, по которым я вынужден покинуть ее в столь решающий момент наших… отношений. Но услышав ровное дыхание с легким посапываньем, понимаю, что объяснения можно отложить на следующий раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40