Эта ограниченность наших репродуктивных возможностей не является социальной, как в человеческом мире, где без конца спорят об этом – повсюду, вплоть до государственного телевидения. Мы же, как род, не позволяем себе столь вопиющего резонерства. У нас это всего лишь вопрос физиологии: Велосираптор-папа плюс Велосираптор-мама производят помет Велосирапторов-деток, в то время как Велосираптор-самец плюс Колеофизис-самка, хоть и рады подчас провести веселую ночку, никогда не получат в результате малютку Велосифизиса. Кроме… кроме…
– Доктор Эмиль Валлардо? – задаю я вопрос. Миссис Макбрайд поражена:
– Вы знаете о его работе?
– Я состою в Южнокалифорнийском Совете. Ну… это… состоял…
– Состояли?
– Очищение рядов.
– А-а, понимаю.
– Это вовсе не то, что вы думаете, – пускаюсь я в объяснения. – Я некорректно распорядился определенными суммами и допустил незначительное превышение власти. – На самом деле я некорректно распорядился двадцатью тысячами, и превышение никак нельзя назвать незначительным, а вдобавок угрозы, использование в личных целях авторитета Совета, да что там говорить. Но все это во имя Эрни, и я бы все повторил не задумываясь. – Так вот, – продолжаю я, – мне известно о разработках Валлардо.
– Он хороший человек. – Услышав это, я пожимаю плечами. Меньше всего мне хочется пускаться в философскую дискуссию о межродовом потомстве; эта тема из разряда тех, что способны в считанные минуты погубить любую вечеринку, и я представить себе не могу, куда она способна завести нашу беседу.
– Насчет мистера Берка… с ним, полагаю, ничего не вышло? С ним и его невестой?
– Нет, не вышло, – помолчав, отвечает она. – С тех пор, как Донован уехал в Калифорнию, они больше не вместе.
– Они расстались из-за доктора Валлардо?
– Точно не знаю… я думаю, что нет. Он должен был помочь им.
– И помог?
– Помог? Не уверена. Мне кажется, нет. Донован и Джейси очень любили друг друга, но трудно представить себе, насколько может изменить отношения неспособность к деторождению.
Я меняю тему:
– Почему мистер Берк отправился в Калифорнию?
– Опять-таки, не знаю.
– Какие-то личные проблемы? Наркотики? Азартные игры?
Джудит снова вздыхает и, похоже, собирается закончить разговор.
– Вы слишком многого от меня хотите, мистер Рубио. Я не всегда помню происшедшее со мной – куда уж мне разобраться в деталях жизни Донована.
– Он работал на вас, насколько я понимаю. Боссы многое подмечают.
– Я не сую нос в личные дела персонала.
Неплохо бы ей поговорить с Тейтельбаумом.
– Мне кажется, речь шла о неких… творческих разногласиях?
– Если вы имеете в виду мои служебные отношения с мистером Берком, то действительно, у нас были сложности в «Пангее». Я считала себя обязанной охранять в ночном клубе интересы мужа. – Она становится высокомерной, и я вновь обретаю почву под ногами. С такими я обращаться умею.
– Другими словами, вы уволили его.
– Мы пришли к соглашению.
– К соглашению, что вы его увольняете.
Джудит Макбрайд поджимает губы, и тут же к ней возвращаются все ее годы; на щеках и на лбу будто выгравирована паутина морщин. Впечатляющее зрелище – должно быть, у нее одна из тех новых шведских оболочек Эриксона со спецкапиллярами для Случаев Особого Прилива Крови.
– Да, – наконец признает она. – Я его выгнала.
– Я не хотел вас расстроить.
– Вы и не расстроили.
– Расставание было мирным?
– Насколько мирным может быть увольнение. К моему решению он отнесся с пониманием.
Как бы помягче перейти к следующему вопросу? Я выпячиваю губы и бормочу, словно неуправляемый аппарат для попкорна. Лучше спросить напрямую.
– Вы с мужем помогли ему стать на ноги в Лос-Анджелесе?
– С чего вы решили? – слегка смущается она.
– Очень уж быстро он нашел капитал для «Эволюция-клуба».
– Донован всегда был превосходным коммерсантом. Он способен в Канзасе отыскать финансирование для морской рыболовной компании. – Грациозным жестом она обводит кучу бумаг на столе. – Я была бы рада и дальше отвечать на ваши вопросы, мистер Рубио, но уже поздно, а вы видите, сколько еще предстоит сделать до обеда. После смерти мужа я вынуждена руководить его маленькой империей, а решения не приходят сами собой.
Если это не намек, то я уж не знаю, что так называют. Я вскакиваю, так что стул отлетает, оставляя на ворсистой поверхности глубокие борозды. В своей конторе я тоже настелил такой ковер, задолго до того, как был поставлен перед фактом, что за долги банк может содрать и ковровое покрытие.
– Возможно, у меня возникнут и другие вопросы.
– При условии, что на этот раз вы договоритесь о встрече, – кивает миссис Макбрайд, и я обещаю, что непременно так и поступлю.
У двери я оборачиваюсь, вдруг вспомнив последний вопрос.
– Возможно, вы подскажете мне, где отыскать Джейси Холден. Я бы хотел поговорить с ней.
Миссис Макбрайд снова смеется, но почему-то на этот раз следы прожитых лет никуда не деваются. Скорей, наоборот, лет пять прибавилось.
– На этом пути вас ждет тупик, мистер Рубио.
– В самом деле?
– Да. Не тратьте попусту время.
Шаркая, я вновь отступаю к дверям. Не люблю, когда мне указывают, что делать.
– Что ж, раз вы не хотите мне говорить, где она… – На мою долю выпадали несговорчивые свидетели, хотя им нечасто удавалось подолгу держать рот на замке. – Уверен, что раздобуду эту информацию в другом месте.
– Это вовсе не означает, что я хочу скрыть от вас информацию о месте ее пребывания, – возражает миссис Макбрайд. – Это означает, что я не могу вам сказать, где она. Я не знаю. Никто не знает.
Тут бы к месту музыка подраматичней.
– Она исчезла?
– Уже несколько лет. Пропала где-то через месяц после разрыва с Донованом. – Помолчав, она добавляет, чуть заикаясь: – Очаровательная девушка. Просто очаровательная.
– Ладно, может, мне удастся ее разыскать. В таких делах я считаюсь мастером. Какой у нее запах?
– Ее запах?
– Чем пахнут ее феромоны? Вас бы поразило, как много пропавших динов я обнаружил по запаху. Можете облачаться, как хотите, но запах останется с вами. Один парень испускал такое зловоние, что я выследил его в радиусе пяти кварталов через десять секунд после того, как свернул с автострады.
– Я… я не знаю, как вам объяснить, – тянет миссис Макбрайд. – Трудно описать. Жасмин, пшеница, мед, всего, знаете ли, понемножку.
Немного толку.
– Последнее известное местопребывание? – задаю я очередной вопрос.
– Большой центральный вокзал, – отвечает миссис Макбрайд.
– Меня интересует домашний адрес.
– Они с Донованом безуспешно пытались помириться за обедом, а потом он проводил ее до вокзала. Не забывайте, как давно это было… Я могу что-то упустить. Кажется, Донован говорил мне, что он видел, как она сошла с эскалатора на платформу восточного направления. Они помахали друг другу, и она тут же скрылась в толпе. Растворилась, будто сахар в воде, так он сказал. Только что была и уже нет.
– И это последнее, что о ней слышали?
Она кивает.
Все страньше и странъше. Я благодарю Джудит Макбрайд за потраченное время и готовность поделиться информацией, а она провожает меня до дверей. Пожать ли ей руку? Касаться ли ее вообще? Обычная моя практика выступает за рукопожатие, но окружающая роскошь – совсем не моя стихия. Миссис Макбрайд помогает мне принять решение, протянув руку; я хватаюсь за нее, отпускаю и бегу к лифту.
Я не удивляюсь, когда на шестьдесят третьем этаже ко мне присоединяются два телохранителя, но в этот раз я слишком занят обдумыванием следующего шага, чтобы уделять внимание их массивным фигурам и резким запахам. Они идут за мной, следя за каждым моим шагом, пока я забираю у информационной стойки свой саквояж и через вращающуюся дверь покидаю «Макбрайд-билдинг».
На улице я тщетно пытаюсь остановить такси. Я взываю, я кричу, я машу, а они проносятся мимо. Что означает этот огонек – занято или свободно? Какая разница – на меня наплевать и тем, и другим; я все стою и стою на обочине. Я машу над головой деньгами – двадцаткой, пятидесяткой. Желтые кляксы проскакивают, не обращая на меня никакого внимания. Требуется прыжок, достойный Брюса Дженнера, чтобы один все же заметил мои старания, и когда я, рискуя жизнью, пересекаю две дорожные полосы, то к своему удивлению обнаруживаю, что хотя водитель другой, но запах у него такой же, как у моего старого. Возможно, нью-йоркские таксисты также принадлежат к отдельному виду.
Мы направляемся к муниципалитету.
6
Государственные архивы – это сплошная боль в заднице. Лучше бы мне, балансируя на грани закона, заглянуть украдкой в кое-какие личные документы, чем стоять в бесконечных очередях ради беседы с высокомерным клерком (учат их этому на секретарских курсах, что ли?), который в зависимости от фазы луны, а также от того, успел ли он уже пообедать, может дать, а может и не дать интересующую меня информацию. Дайте мне запертую дверь и пластиковую карточку, а Закон о свободе предоставления информации можете оставить себе. Мне по душе такая софистика; не стань я детективом, заделался бы, наверное, творцом допотопной истории, сидел бы себе день за днем в одной из множества лабораторий, разбросанных глубоко под Музеем естественной истории, выдумывая все новые способы фальсификации нашего «исчезновения» шестьдесят пять миллионов лет тому назад. Мой прапрапрадядя с материнской стороны, создав первую окаменелую лопатку Игуанодона, аккуратно уложил ее в грязевые отложения на мелководье в дебрях Патагонии, и нет у меня предмета для гордости большего, чем такая вот родословная. Жульничать вообще забавно, а жульничать с людьми – настоящая потеха.
Может, сегодня и выпадет на мою долю настоящая работа для ищейки, но пока я сижу как приклеенный на жестком стуле, изначально сконструированном для нужд инквизиции, щурюсь в полумраке архива муниципалитета, раздраженный так, что дальше некуда.
В соответствии с документами, которые мне удается добыть после пяти часов ожидания, ожидания и снова ожидания, приблизительно три года назад Джейси Холден осуществила трюк, которым гордился бы и Гудини. Имя ее, прежде встречающееся в кредитных отчетах, договорах об аренде, счетах за электричество, судебных актах, реестрах Совета и даже в нескольких газетных статьях, исчезло буквально отовсюду спустя несколько дней после того, как она ступила на восточную платформу Большого центрального вокзала. Не было никаких похорон исчезнувшей самки Колеофизиса, потому что не было тела, да и уверенности в том, что она умерла. Не было семьи, чтобы поднять шум, не нашлось никого, кто стал бы требовать от властей, чтобы те оторвали задницы от кресел и сделали что-нибудь, – родители ее скончались, а она была единственным ребенком в семье. Джейси Холден была симпатичной жизнерадостной девушкой, хотя лучше всего ее характеризуют связи с Советом и помолвка с Донованом; при ее образе жизни могло и не остаться явных следов исчезновения. Согласно статье на одну колонку, обнаруженной мной на последней странице «Таймc», Донован и еще какие-то друзья приложили все же определенные усилия, чтобы отыскать ее как без вести пропавшую: листовки, воззвания на пакетах с молоком и тому подобное, но все это было прекращено после того, как нанятые ими частные сыщики вернулись с большими счетами и пустыми руками.
Люди пропадают, это случается. Но никто не исчезает настолько бесследно. Вся моя трудовая биография посвящена розыску пропавших динов и людей, и за это время я понял одну простую вещь: как бы тщательно ни заметались следы их предшествующего существования, от бумажного следа, тянущегося за каждым на протяжении всей его жизни, избавиться невозможно. Рекламные листки, к примеру, так и продолжают сыпаться в их почтовые ящики, умоляя оценить преимущества Этих Потрясающих Кредитных Карт, безжалостные добровольные помощники благотворительных телемарафонов звонят по телефону с просьбой о пожертвовании детям – у них все ради детей. И так далее. В сегодняшнем мире, где компьютеры способны хранить все ваши личные данные еще много-много лет после того, как последние из ваших прапраправнуков переселятся в ближайшую богадельню, никто больше не растворяется без следа. Никто.
Джейси Холден растворилась. Как сахар в воде, сказала Джудит. Имя ее было вычеркнуто из рассылочных листов, удалено из списков сборщиков пожертвований. Будь у меня доступ к Интернету, не сомневаюсь, обнаружил бы, что Джейси Холден давным-давно испарилась со всех его сверхскоростных магистралей. Она превратилась в виртуальное ничто после того не по сезону теплого февральского вечера, будто бы, направляясь в никуда, сумела каким-то образом забрать с собой чуть ли не все признаки своей жизни.
Я слышал и о более странных вещах.
С другой стороны, жизнь Макбрайда вся как на ладони – в газетах, журналах, свершениях. По крайней мере, последние пятнадцать лет его жизни; глубже зияет пустота, но это как раз неудивительно. В большинстве статей о покойном дине упоминается, что и он, и его жена родом из Канзаса, но нет никаких подробностей, кроме тех, что он рано осиротел и был взят на воспитание другом семьи. В какой-то момент он встретил свою очаровательную жену Джудит, они перебрались в Нью-Йорк, вошли в деловые круги, появились в обществе, создали сверхдоходную компанию, специализирующуюся на ссудах, поглощениях, а заодно и ночных клубах сомнительной репутации, и – бумс! – магнат родился. Далее только светская жизнь и финансовые достижения – скучно до слез.
Я выхожу из архива муниципалитета с намерением тут же съесть что-нибудь у ближайшего из этих роскошных нью-йоркских лотков, как вдруг вижу ступеньки, ведущие к окружному моргу. Мне знакомо это место – слишком, наверное, хорошо знакомо. Девять месяцев назад здесь произошла моя первая стычка с обитателями Нью-Йорка. Полагаю, у меня тогда стало навязчивой идеей докучать ассистенту коронера вопросами о смерти Эрни, хотя все мои старания не принесли ничего, кроме грубых отказов и не менее грубого обращения со стороны охранников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40