Вкушая деликатесную рыбу, мы благопристойно потягивали подогретое сакэ.
Фабио рассказал нам историю знаменитого японского самурая, Чиппендейла и интеллектуала Юкио Мисимы, которого почитали и уважали в Братстве за тот стильный способ, который он применил, дабы смыть с себя позор за свою прискорбную приверженность к греческим взглядам – в качестве наказания за свои содомитские увлечения он выбрал сеппуку.
Я наслаждался тонким вкусом суши, и тут настроение беседы неожиданно изменилось. В комнате как будто стало темнее – подобно тени от крыльев гигантской летучей мыши, черная злоба затмила свет. Фабио смотрел на меня очень серьезно. Его пристальный взгляд пригвоздил меня к месту. Сердце замерло в груди и не билось секунд, наверное, пять. Где-то на заднем плане смеялись Валькирии; в доме с привидениями трепетали белые занавески; небо цвета берлинской лазури вдруг сделалось черным, безумная «Звездная ночь» Ван Гога затмила синь. Тишина опустилась на мир мелкой пылью. У меня по рукам побежали мурашки. Нет, не мурашки, а черные пауки. Я жалобно пернул от страха.
А вот и реальность. Подъезжаем к заснеженной станции, выгружаемся из машины, садимся на поезд – ночной поезд в Хельсинки, – бросаем сумки в купе и сразу же мчимся в вагон-ресторан, где я сейчас и сижу, и пишу эти заметки. Дежа-вю?
И последнее, что я хочу сказать о Чиплендейлах, прежде чем мы с ними встретимся лично, уже завтра вечером: они спасли нас, обычных парней, от тяжких душевных терзаний насчет наших обрюзгших тушек, потому что, глядя на их совершенные торсы, мы сделали вполне очевидный вывод, что все Чиппендейлы – гомосексуалисты. Таким образом, всякий крендель с хорошим, подтянутым, крепким телом – наверняка тоже гомик, то есть не настоящий мужик, как я и все мои друзья. А женщинам нужны как раз настоящие мужики, а не какие-то самовлюбленные педерасты, которые целыми днями качаются в зале. Отсюда вывод: если ты – обладатель пивного брюшка, то носи его с гордостью. Примерно в таком вот ключе.
Скучно. Разговор потихонечку выдыхается. Пиво в буфете какое-то бледное и, судя по виду, совершенно безвкусное.
Наши попутчики? Да так, ничего интересного: компания аккуратных и чистеньких мальчиков в военной форме, две какие-то соски старшего школьного возраста, которые, как я заметил, привлекли внимание Гимпо. Он, кстати, рассказывает нам истории про Порт-Стенли, как там все было уже после того, как аргентинцы «выбросили полотенце»: там была одна телка, она работала в рыбном ресторанчике; толстая, страшная, как смертный грех, но зато она никогда никому не отказывала. По словам Гимпо, она обслужила всех офицеров и рядовых их полка. Так что ему стоит только взглянуть на девчонку, и он сразу же определит, шлюха она или нет. А еще Гимпо выдвигает одну теорию, очень даже заслуживающую внимания:
– Бабам нравится, когда у мужика есть пузо, потому что тогда они могут не так терзаться насчет своего целлюлита.
Ладно, обратно в купе. Лежим на полках, поем песни Джонни Кэша. Z пересказывает нам отредактированные выдержки из биографии верного гастрольного администратора «Love Reaction».
– Вы тоже знаете про блудницу? – спросил Фабио хриплым, благоговейным шепотом.
Рост у Джонни – шесть футов, четыре дюйма. Он сложен, как гранитная стена. Он полукровка и сирота. Отца у него не было никогда, мать не смогла с этим смириться, так что он вырос в приюте доктора Барнардо. Как и все дети, он смотрел детские передачи по телику. Он смотрел «Blue Peter».
– Какую блудницу? – спросил Билл, его рука с палочками для еды, на которых болтался кусок влажной макрели, застыла на полпути между миской и ртом.
И Джонни жутко разозлился.
Фабио смиренно покачал головой; его губы чуть дрогнули.
– Царица Чума? Багряная Блудница, пьяная от крови святых? Неужели вы ничего не знаете?
Читатели-британцы знают, что такое «Blue Peter». Для тех, кто не знает: эта детская воспитательная передача представляет все добродетели и устои, которые некогда олицетворяла наше королевское семейство: Бог, родина, служба отечеству, гражданский долг, бережливость и семейные ценности. В то время в «Blue Peter»'е была рубрика по природоведению и садоводству. Сад «Blue Peter»'а, где снимали эти эпизоды, располагался на задах телецентра ВВС. Детишек поощряли помогать своим папам и мамам в саду, чтобы наша родная страна, наш большой общий дом, стала еще зеленее и прекраснее. Но у Джонни не было папы и мамы. У Джонни не было своего сада. И он жутко злился.
Как-то ночью Джонни пробрался в сад «Blue Peter»'a и устроил там настоящий погром: повыдергал все цветы и кусты, разбил стекла в теплицах, сжег садовый сарай. Эта новость прошла на первых полосах всех газет. Следующий выпуск «Blue Peter»'a был унылым и траурным, почти таким же унылым и траурным, как в тот день, когда умер Шеп. (Шеп – это был такой пес, овчарка. «Домашний зверь», передачи.)
Я не знаю, ответил ли Джонни за свой поступок, поймали его или нет – но его акт садового вандализма стал поворотным моментом в развитии детского телевидения у нас в стране: с той поры на экране начали появляться представители национальных меньшинств и смешанных кровей – жители отдаленных аванпостов нашей любимой родины учили нас, что можно сделать из пластиковых липучек и пустых бутылочек из-под жидкости для мытья посуды; и королевское семейство сдало позиции.
Но влияние Джонни на культурную жизнь страны не ограничилось только этим.
В голосе Фабио явственно слышалась дрожь подступавшего страха.
Билл поднялся, выпрямившись во весь рост – семь футов, ни много ни мало, – принял фамильную благородную позу и вытер рот рукавом, чтобы убрать с нижней губы большую каплю соуса с хреном. – Расскажи нам, что знаешь, друг! Ибо нам ничего не известно об этой Блуднице.
Злость нарастала, и когда Джонни вырос большим и сильным, и кулаки у него стали, как кочаны цветной капусты, он совершил свой следующий шаг: вступил в «Национальный фронт». Вспомним: он был полукровкой. У него были черные курчавые волосы и очень смуглая кожа – примерно как у светлокожего кафра. Z утверждает, что это был никакой не стеб: Джонни вступил в «Национальный фронт» как самый крутой скинхед в Белом Городе – те из собратьев по фронту, кто возникал насчет его происхождения, вступали в самое непосредственное соприкосновение с вышеописанными кулаками. Но большинство «фронтовиков» все же прониклись его ситуацией: его мать, чистокровную англичанку, трепетную английскую розу, осквернил своим семенем какой-то черномазый. И кто же, как не родной сын, отомстит за поруганную материнскую честь? А если у Джонни нет никакой возможности узнать, кто его отец и где он теперь, то как еще осуществить эту месть?! Только поднять крест святого Георгия, завернуться в «Юнион Джек», изучить «Mein Kampf» и вступить в «Национальный фронт», чтобы очистить этот великодержавный остров от всяких пакостных примесей.
– Великая Багряная Вавилонская Блудница, царица Чума, разрушительница миров, будь она трижды проклята! Богохульная содомская сучка, преисполненная черной злобы! Да все это есть в вашей Библии короля Якова!
Билл обхватил подбородок рукой.
– В Библии много злых женщин, Фабио. На самом деле, есть люди – включая меня и моих друзей, – которые убеждены, что всякая женщина – зло и что вся зараза пошла по прямой от праматери нашей Евы, спутавшейся с Нечистым, через Саломею, Делилу и Эмили Панкхерст к современной чуме феминизма, к этим злобствующим гарпиям, недоебанным лесбиянкам!.. Сука! Блядища! – заорал Билл, но быстро взял себя в руки. – Прошу прощения. Я отвлекся. Так кого или что конкретно ты имеешь в виду, Фабио?
Фабио поднялся на ноги. Ему было страшно. Его страх проявился в виде зеленого пара, что исходил от бронзовой кожи. Страх оказался заразным. Гимпо испуганно пернул.
– Я говорю про Содомскую сучку! Бафомет, Козлище Мендеса! Дьявол в женском обличье! Царица Тьмы! Хранительница Анти-Аккорда! Черт возьми, вы дуболомы, я говорю про самое Сатану! Мне было видение, и мне открылось, что вы нам поможете! – Фабио повалился на пол, схватившись руками за голову. От него били синие искры.
Билл открыл свой потрепанный докторский чемоданчик и достал свой переделанный стилофон и несколько древних книг в переплетах из человеческой кожи. Я заметил, что среди них были «Malleus Maleficarum», страшный Молот ведьм, «De Occulta Philosophia» Корнелия Агриппы, этого жуткого мистика, практиковавшего черную магию, «Thesoid Aichidoxis Magica», первое издание, отпечатанное в Базеле, в Германии, в 1590 году. Билл принялся лихорадочно перелистывать книги. Потом что-то быстро записал у себя в блокноте. Схватился за свой рунический калькулятор. Мне было страшно на него смотреть: глаза выпучены, на лбу бьется вена.
– Боже правый! – воскликнул он. – Шабаш!
Фабио вскочил на ноги. Его глаза блестели от слез. Он обнял Билла.
– Да, вы те самые воины! Сыновья Пресли! – Фабио упал на колени и разрыдался. Билл снова вернулся к своим гримуарам. Он листал их с таким бешеным остервенением, что удивительно, как он вообще не порвал ни одной страницы. Он остановился где-то на середине «Dictionnaire Infernal», «Инфернального словаря» Колина де Планси (1863), и разгладил страницы рукой. У меня внутри все оборвалось, когда я увидел эту гравюру. Я весь покрылся холодным потом. Голова закружилась. Это была та самая женщина из моих снов. Царица Чума, Богохульная содомская сучка! Эфир наполнился жутковатой восточной музыкой. Фабио выбежал из комнаты, но вскоре вернулся с каким-то компактом. Он показал нам обложку. У него изо рта обильно текла слюна. Его ангельское лицо с точеными чертами превратилось в маску запредельного страха.
– Она оборотень! – его голос дрожал и срывался. – Ее земное обличье… ее земная личина… – он даже не смог договорить. Я взглянул на обложку диска. Это была «Эротика» Мадонны. Мадонна – сам Дьявол?
Хотя я и раньше что-то такое подозревал… эти железные лифчики с шипами на сосках, эти кошмарные демонические танцоры… теперь все встало на свои места. Билл достал звездные карты, компас, циркуль и бунзеновскую горелку, на которой он опалил несколько древних пергаментов. Потом он снова принялся что-то писать у себя в блокноте и производить сложные вычисления на своем руническом калькуляторе. Меня поразила его почти маниакальная сосредоточенность. Наконец, он поднял голову и объявил:
– Завтра! – Его волосы, мокрые от пота, прилипли ко лбу. – Шабаш!
Пылинки как будто зависли в неподвижном воздухе. У меня по щеке проползла муха. Напряжение было почти осязаемым. Билл продолжал:
– Шабаш начинается в полночь. Он будет замаскирован под грандиозную вечеринку MTV. У нас есть восемнадцать часов, чтобы добраться до Хельсинки. – Он захлопнул свой докторский чемоданчик и решительным шагом направился к двери. Мы двинулись следом.
Снаружи была гроза: гремел гром, сверкали молнии. Стихии как будто взбесились, являя собой самые мрачные предзнаменования. Яростный ветер швырял нам в лицо миллионы сосулек – колючих и острых, как иглы. Бледный рассвет с трудом пробивался сквозь бурю, солнце было как тусклый ледяной шар, что проглядывал время от времени сквозь разрывы в черных клубящихся тучах.
Но и это еще не все. Когда мы познакомились с Джонни, он был вполне мирным и даже кротким: коллекционировал огнестрельное оружие и жил в ладу с миром и с самим собой. Его музыкальные вкусы были достаточно разнообразными: от Джонни Кэша до экстремально тяжелых команд арийского металла. В его честь мы только что спели классическую «Understand Your Man» Джонни Кэша.
Теперь мы приумолкли. Гимпо тихонько похрапывает в такт стуку колес. Я выключаю ночник у себя над полкой и уже предвкушаю великую встречу с Чиппами завтра утром.
Двести крепких Чиппендейлов, выстроившихся в боевом порядке, едва различимы в грозовых утренних сумерках. Они вышли в традиционном боевом облачении ордена: то есть почти полностью голыми, за исключение белых воротников и манжеток, черных галстуков-бабочек, черных военных трусов и ботинках «челси». Фабио, который уже более-менее пришел в себя, производил смотр своего бравого войска.
– Оружие к осмотру!
Все как один подняли над головой свои бензопилы. На фоне восходящего солнца воинственный силуэт Фабио смотрелся весьма впечатляюще.
– По коням, ребята. Мы выступаем! Смерть Богохульной содомской сучке!
Чиппендейлы ответили слаженным хором, их боевой клич заглушил грохот грома:
– Смерть Богохульной содомской сучке!
И они побежали к конюшне. Мы с Биллом, Гимпо и Фабио двинулись следом за ними, восхищаясь их юношеской энергией и задором.
Когда мы подошли к конюшне, все двести воинов-Чиппендейлов уже оседлали своих фантастических белых коней. Кони били копытами землю. Их горячее дыхание обжигало; пар валил из ноздрей, растекаясь психоделическими завитками над этим взвихренным пейзажем, как будто взятым из мифа. Их глаза горели, как грозные очи самой судьбы. Все это напоминало картины Жерико: белые кони с летящими гривами, первозданное буйство стихий, когда молнии рвут небеса, и ветер терзает землю, и последний зазор между реальностью и фантазией становится видимым и осязаемым, пробуждая в душе и восторг, и ужас.
Возбужденное шевеление у меня в исподнем было вовсе не гомосексуального свойства. Это был электрический контакт между мной, грозовыми стихиями и самой судьбой. Я заметил, что Билл поправляет свой сиоран; он тоже воодушевился. Мы сели на наших белых скакунов и устремились в рассвет, следуя синей пульсации лей-линии. Грохот копыт двухсот белых коней был подобен священному грому. Павшие воины в Валгалле подняли тост в нашу честь, с пожеланием победы; Один отпил из своего рога, а Локки пустился в пляс; Тор бросил свой молот, и громовые раскаты возвестили о нашим отбытии из Сахарного Дома. Молния ударила в небо, как серотонин – в мозг душевнобольного; северное сияние было как вспышка новой звезды. Победа будет за нами. Победа или смерть. Мы не пощадим никого, но и не примем пощады от наших врагов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47