Через несколько секунд раздались писклявые голоса. Я задумался о жизни Дэвиса. Мне была неизвестна игра «Месье Блюэ говорит „Пастернак“», но я знал уйму подобных и представлял, что они делают с людьми. Спустя десять минут после начала престарелая чета удалилась, Иоло мужественно продержался еще десять минут и закруглился. Представление было очень заурядное, но отнюдь не такое безнадежное, как могло быть; по крайней мере, раешник выказал некоторую сноровку. Ближе к концу он даже пустился на какую-то экспериментальную трактовку – изобразил ни разу не. виденную мной сцену: полицейский подбрасывает фальшивые улики против мистера Панча. Явный, хоть и никчемный до убожества, отголосок собственной участи Иоло.
Когда спектакль окончился, я зааплодировал медленно и нарочито. Иоло потребовалось пять минут, чтобы собрать вещи, сложить кукол и появиться из-за ширмы. Я аплодировал не переставая, и он поднял взгляд на меня.
– Измываешься?
– Меня зовут Луи.
– А я спрашивал?
– Думал, захотите знать.
– Что тебе надо?
– Информацию – про Дая Мозгли.
Он замер и огляделся по сторонам.
– Оставь ты меня в покое.
– Всего пару слов.
– Зачем тебе надо про него знать? Он ведь умер, так?
– Я хочу знать – почему?
Иоло прищурился:
– Ты кто?
– Я – Мозгли, родственник.
– Не ври.
– Я частный сыщик, расследую его смерть.
Он повернулся уходить.
– Послушайте! – торопливо сказал я. – Это займет всего несколько минут, и я смогу вам помочь.
Дэвис фыркнул:
– Ишь куда замахнулся!
Я попытал последний гамбит:
– Думаете, с вами поступили честно?
Он горько рассмеялся:
– А какая разница?
– Уделите мне всего несколько минут.
Иоло Дэвис отправил в рот последний ломтик жареной картошки, смял обертку и выбросил в окно машины. Затем повернулся ко мне – свет уличного фонаря посеребрил контур его лица.
– Что тебе известно?
– Я знаю, что Мозгли работал над чем-то по Кантрев-и-Гуаэлоду; знаю, что вскоре после того, как сдал сочинение, исчез; знаю, что ребятишки болтают, будто бы он наткнулся на какое-то крупное дельце и это не понравилось учителю валлийского. Знаю, что Лавспун планирует вернуть земли Кантрев-и-Гуаэлода и перевезти туда группу паломников в Ковчеге. Знаю, что еще трое ребят, которые списали сочинение, погибли, а один пропал без вести. Я предполагаю, что они убиты, потому что списали сочинение у Мозгли и обнаружили то, что обнаружил он. Я знаю, что вы примерно в то же время потеряли работу. И догадываюсь, что вас наказали за помощь Мозгли.
Старый музейщик вытер жирные пальцы о штанины и с восхищенной нежностью покачал головой, вспоминая ученость Мозгли. Голос его сделался печален и отстранен.
– Эта штука про Кантрев-и-Гуаэлод была гениальной. Слов других не подберешь. Знаешь, это он все сделал. Весь проект Исхода и постройки Ковчега и заселения земли – все Мозгли придумал. Он в Музее подолгу просиживал – в архивах в основном. Хотел поднять школьное сочинение на такие высоты, о которых люди и не мечтали. Была у него мысль, что сочинением можно мир перетряхнуть. То есть вроде как компенсация за больную ногу. А все ж таки и еще кое-что. Он сказал как-то, что может потягаться с судьбой и поставить ее на колени. – Дэвис невесело рассмеялся. – Знаю, когда я это говорю, кажется, что все это чепуха на постном масле, но послушал бы ты его… ты бы просто… Вот ведь смешная штука – выглядело, словно так и надо.
– Но ведь не мог же он в самом деле найти это пропавшее царство Железного века?
– Этот мальчик мог все. Знаешь, как его отыскал? Через триангуляцию. Расставил по всему берегу – там, где люди говорили, что слышали призрачные колокола, – записывающие устройства; потом проанализировал допплеровское смещение в частотах, потом чего-то все складывал – я понятия не имею чего, – а потом протриангулировал местоположение колоколов. Поверить нельзя. И это всего лишь начало. Потом он при помощи эхолотов сделал карту местности и вычертил схему осушения. И на десерт – спроектировал Ковчег.
– Не пойму как-то, а в чем он провинился? Я думал, Лавспун в восторге от этой идеи. Он что, пытался присвоить себе мальчишкину славу?
Иоло покачал головой и вздохнул:
– Кантрев-и-Гуаэлод тут ни при чем. Само собой, Лавспун был в восторге от проекта; он велел оказывать Мозгли всяческое содействие. Не то чтоб оно тому требовалось. Но как-то однажды мальчишка сменил курс. Ни с того ни сего. Пришел – глаза блестят, да так безумно, что даже сильнее, чем раньше. Начал работать в совсем другой секции Музея. Сказал, что у него новая идея, что он на пороге шедевра.
– А учитель валлийского это не одобрил?
– Паренек мне велел ничего не говорить Лавспуну – это, мол, сюрприз. Но учитель все равно прознал.
– И тогда-то они посадили пятно на корсаж?
– Это был не корсаж, а редкостное утягивающее боди из крепдешина цвета чайной розы.
– И какой же была новая область его исследований? На что он переключился?
Сиденье басовито перднуло – Иоло повернулся ко мне. Свет отражался в печальных лужицах его глаз.
– Я тебе расскажу. Только не проси ничего объяснять, потому что даже теперь…
Он примолк.
– Ну же.
– Даже теперь я не имею понятия, что плохого было в этом новом…
Снаружи что-то послышалось. Музейный смотритель замер, его челюсть отвисла. Я быстро протянул руку, взял его за плечо. Чтобы подбодрить. Но было слишком поздно. Безумным оцепеневшим взглядом уставился он куда-то мимо моей головы. Я обернулся и увидел там, в кромешной ночи, где-то на самом пороге различимости, темные фигуры. Похожие на ворон или, точнее, на женщину в плаще, с которой я схватился днем.
– Ублюдок! – завопил Иоло, сбрасывая мою руку. – Смрадный двуличный подонок!
Он распахнул дверцу машины и бросился в ночь. Когда я выскочил из машины, и он, и таинственные фигуры Уже исчезли.
* * *
Давно перевалило за одиннадцать, когда я забрал Амбу и отравился в Аберистуит. На самом выезде из Лланрхистида на полном ходу нам навстречу пронеслась «скорая». Дороги были пустынны, и она просвистела сквозь темноту полей, как голубая пульсирующая стрела. Впрочем, спешка оказалась излишней. Иоло Дэвис уже был мертв.
Глава 11
Иа разглядывал пуговицу через увеличительное стекло – как, бывало, на спор искал мяч на «волшебной картинке».
– Да-с, – произнес он. – Они самые.
– «Лига Милостивого Иисуса»?
Он кивнул.
На первый взгляд обычная черная пластмассовая пуговица, каких много: такие пришивают к старушечьим пальто. Но, присмотревшись повнимательнее к отверстиям для нити, можно было увидеть, что они расположены иначе. Два больших круглых, снизу – одно треугольное, а под ним – прямоугольное. Кроме того, и форма пуговицы была не идеально круглой, – по обеим сторонам шли углубления, отчего она смутно напоминала картофелину. Пришитые к плащу, эти штуковины не бросались в глаза. Но на свету виделось сразу: это череп. Иа отдал мне пуговицу поверх лоснящейся спины Генриетты. Я оперся руками на Генриеттино седло, ослица терпеливо стояла, глядя за леера в морскую даль.
Судя по газете, Иоло Дэвиса нашли у подножия скалы. Сорванный дерн на краю обрыва показывал, где он по трагической случайности потерял равновесие. Повреждения целиком и полностью соответствовали картине падения со скалы, и никакого криминала. По крайней мере, по официальной версии.
– Не те старые кошелки, что раздают брошюрки под дверью «Мулена», – продолжил Иа. – Эта пуговичка принадлежит большим девочкам: из МИКРы.
– МИКРы?
– Что-то вроде тайного подразделения коммандос; элитный отряд, набранный из бывших пехотинцев. Название происходит от первых букв слов «Милостивый Иисус Карает Разврат».
Я присвистнул.
– Официально их не существует.
– И я их вывел прямо на него.
Он усмехнулся:
– Что проку себя винить? Они добрались бы до него рано или поздно; так бывает всегда.
– Мне нужно было быть осторожнее.
– Нет, Луи! – неожиданно резко оборвал меня отец. – Он попал в их список, значит, уже был обречен. Вопрос времени. Смирись с этим.
– Как их можно найти?
– Никак нельзя. В смысле – не получится. Или не стоит.
– Ты же понимаешь, что надо.
– Никто не знает, кто они и где они. Их даже почтальон обслуживает с завязанными глазами.
– Ну, папа…
– Да тебе-то вообще какое до этого дело? Думаешь, этот малый, Эванс-Башмак, того достоин?
– Он тут ни при чем, ты же знаешь.
– Что же тогда «при чем»?
– Много чего.
Отец замолчал, погладил Генриетту по гриве и сказал, словно бы умывая руки:
– Что ж, полагаю, ты возьмешься их искать, что тебе ни скажи. Но не бери на себя вину за смерть Дэвиса. Если уж на него нацелилась МИКРа – он был живой труп. И никак иначе.
* * *
Благообразный белобородый дядюшка преклоняет колена у кромки прибоя и, прищурясь, глядит в морскую даль. Вокруг него собираются дети. Дядюшка говорит:
– Здесь, под этими неутихающими водами, – наша земля. Добрая, тучная земля. Земля, где наш народ сможет жать и сеять, где смех наших детей разнесется в серебре дня…
Амба Полундра взяла дистанционку и выключила телевизор.
– Что за собачатина!
– Тихо-тихо! Незачем так выражаться.
– Да кто вообще захочет ехать в Кантрев-и-Гуаэлод?
– Похоже, очень многие.
– Зачем тогда рекламу крутить по телевизору? – Она бросила пультик на диван и принялась расхаживать по конторе, загибая пальцы. – Пункт первый: Мозгли замыслил план возрождения Кантрев-и-Гуаэлода. Лавспун пришел от затеи в восторг. Пункт второй: Мозгли начинает какие-то другие исследования. Лавспуну это не по вкусу, и он велит музейному смотрителю ему не помогать. Потом смотритель теряет работу, а потом… – Она выдержала паузу. – А потом он падает с утеса.
Мы переглянулись, как нашкодившие дети.
– Пункт третий: Мозгли спрятал сочинение в хорошо известной точке, прямо под носом, и ищет женщину по имени Гуэнно.
– Пункт четыре. – Подошла моя очередь. – У Эванса-Башмака имеется лоскуток чайничной попонки индейцев майя.
– Попонка – валлийская, дизайн – индейцев майя… Слов; замерли у нее на губах – она глядела на двери.
В дверном проеме стояла Мивануи, и виду нее был недовольный.
– Эй, заходи!
– Я уж, спасибо, здесь постою. Я все равно здесь не останусь.
– Даже чайку не выпьешь?
– Я просто пришла сказать, чтобы ты прекратил расследовать исчезновение моего кузена Эванса. Пришли мне счет за уже проделанную работу.
– Ты мне ничего не должна, я ведь отказался от дела, помнишь?
– Да, но я тебя уговорила. Я повернулся к Амбе:
– Эй, не могла бы ты поставить чайник?
– Она сказала, что не хочет чаю!
– А я вот хочу. – Прям щас?
– Да, прям щас!
Она посмотрела на Мивануи в поисках союзника, но та просто сказала:
– Свали, детка.
Амба поплелась на кухоньку:
– Если дело касается расследования, оно касается и меня тоже.
Я повернулся к Мивануи:
– Ты просто ходячая буря.
– А чему ты удивляешься? Я растерялся:
– Так-таки и нечему?
– Да, нечему… после… после…
– После чего?
– После того, что ты сделал.
– Что же я сделал?
– Ты что, еще спрашивать будешь?
Я воздел руку, как бы провозглашая временное перемирие, подошел к кухонной двери и закрыл ее нарочито плотно.
– Мивануи, прошу тебя. Скажи, что я наделал?
– То есть ты не знаешь?
– Нет!
– Тогда тем более.
– О господи боже мой, – сказал я, переходя к столу, поскольку никаких других действий в голову не приходило. – Перестань играть в игрушки и рассказывай, что я там якобы натворил.
Она замялась и посмотрела на меня. Я тоже посмотрел на нее и поощрительно улыбнулся.
– Ты переспал с Бьянкой. Я разинул рот.
– Не пытайся отпираться – она мне все рассказала.
– Я не пытаюсь отпираться, я просто ошарашен.
– Ты что думаешь – мы друг с другом не разговариваем или как?
– Мивануи!
– Нет, это надо же – из всех телок… ты заваливаешься в постель с моей лучшей подругой и думаешь, она мне ничего не расскажет?
– Но Мивануи! – вновь возопил я.
– С моей лучшей подругой, Луи! Лучшей подругой! Да уж, подружка хоть куда! – заорал я.
А это еще что значит?!
Понятия не имею, мать-его, ты ведь сама сказала мне это сделать, Мивануи!
– Я… – Теперь пришел ее черед с отвисшей челюстью вытаращиться на меня.
– В клубе, помнишь?
– Но я же не имела это в виду! – заверещала она и, возмущенно всплеснув руками, развернулась и затопотала вниз по лестнице. Ее последние слова, брошенные через плечо, были: – Нет, ну как можно быть таким тупицей!
Я остолбенело таращился на дверь. Вошла Амба.
– Надо ее отшлепать, босс.
– Не начинай, – предупредил я.
– Я не начинаю, я просто констатирую. Она из тебя веревки вьет.
– Тебя не касается.
– Как раз-таки касается.
– Да неужели?
– Да. Во-первых, ты – мой друг, и мне не нравится смотреть, как о тебя вытирают ноги; во-вторых, подобные вещи могут сказаться на твоей профессиональной эффективности; и в-третьих, это влияет на чистый итог.
– О чем ты?
– Я ослышалась, или ты не собираешься выставлять ей счет за услуги и расходы?
– Это не твое дело.
Он подхватила свой школьный рюкзачок и невозмутимо произнесла:
– Как скажешь, только подметки – не бесплатные. Второе правило частного сыщика.
Не успела она выскочить за дверь, как я поднял трубку телефона и связался с Мейрионом. После обычного обмена любезностями я спросил, слыхал ли он что-нибудь про Иоло. Он, само собой, слыхал. Он слыхал все – только не мог это публиковать.
– Большинство повреждений, кажется, получено в результате падения с утеса, – сказал он.
– Большинство?
– Ну, не все они похожи на раны от падения с утеса.
– А на что они похожи?
– Больше всего – на отверстия, оставленные шляпными булавками.
Я вздохнул.
– Еще что-нибудь?
– Да, кое-что очень странное. Кто-то на мостовой перед жилым комплексом в Аберайроне сделал граффити… кровью.
– Кровью?
– Кровью пострадавшего.
Я нахмурился и затаил дыхание. Мейрион явно припас и другие сюрпризы.
– Я, конечно, не эксперт, – хохотнул он, – но, судя по всему, есть два способа это сделать.
– Не томи.
– Или какой-то идиот пошел к подножию скалы и собрал кровь Иоло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26