И скажу тебе правду, мама, в этом была не только шутка. Марта иногда так смотрит на Туо, что у меня сердце останавливается. Она теперь такая красивая стала, кто не знает, тот не поверит, что столько лет не могла ходить. Ну, она молодец. Посмотрела на меня и говорит: "Ты что, с ума сошла, Анита, или угорела? Разве я не твоя подруга? Да и Туо не такой, как тебе не стыдно что-то такое думать?" Обняла я ее, постояли мы так, легче стало на сердце. Мама ведь сама была молодая и знает. Потом, в особняке. Марта показала мне несколько эскизов, и с каждого смотрят ее огромные глаза: "Это меня художник рисует!" А я и не знала, что наш косматый художник ходит за нею тенью. Пока идут раскопки и ему делать нечего, он ее рисует. Она такая красивая, что я не удивлюсь, если наш кинооператор начнет снимать о ней фильм. Пока снимает он Туо, старается, чтобы Туо не заметил. "Это, говорит, будет бесценная лента: человек с другой планеты!" Он и Марте советует: "Записывай все, каждую мелочь - все будет интересно!" Не знаю, записывает ли она, бумаги у нее достаточно, а мне все на сердце ложится. Чем я заслужила у бога такое счастье?
Целую маму, и пусть мама нас скоро не ждет и напрасно не волнуется, разлука наша только еще началась".
26
"А теперь уже пишу маме из Сахары. Атласские горы виднеются позади. Ого-го, какой простор! Идем на юго-восток по окаменевшим пескам и день, и два, а вокруг все та же пустыня. Пологие холмы, сухие равнины, кое-где - чахлые стебельки. Песок, песок... А то щебень, гравий, галька... Даже не верится, что жила здесь в древности большая часть человечества, росли сады, земля давала людям урожай. Туо говорит: потому не верится, что каждый сызмальства знает: там Сахара, пустыня. Привыкли к факту. А если подумать, то, наоборот, не верится, что пустыня - естественное явление. Почему, собственно, пустыня? Откуда? Пустыня, говорит он, - это ожоги на лике земном, следствие ужасающих катаклизмов. И, может быть, это так и есть. Щебень и гравий - быть может, это следы Центрума? Все в этом убедятся, во всяком случае, все будет ясно, когда мы найдем Археоскрипт. Поиски ведутся энергично. Сахара разделена на квадраты, и Туо вместе с Лабаном обследуют каждый квадрат геликоптером. На борту установлен сконструированный Туо аппарат, чувствительный приемник которого должен регистрировать сигналы подземного маяка. Пока еще не зарегистрировал. Караван машин переезжает из одного пункта в другой, везя горючее, инструменты и все необходимое, а геликоптер все кружит и кружит над пустыней. Машины военные, большие и надежные, Лабан позаботился. Пусть мамуся не беспокоится, мы здесь хорошо обеспечены, есть у нас даже холодные напитки, в том числе и кока-кола. Вот какой комфорт! Все здоровы. Моя аптека, слава богу, пока не понадобилась. Одно только донимает: дневная жара в сочетании с ночным холодом. А если бы мама знала, как хороша родниковая вода в оазисах! Сперва мы боялись дизентерии, а потом как распробовали... Жаль только, что оазисы попадаются редко, очень редко. А под Эль-Уедом мы увидели пейзаж, необычайный даже для Сахары. В песке - большие, овальные воронки, похожие на кратеры. Там, на дне, на глубине в десятки метров, растут финиковые пальмы, целые леса финиковых пальм. За песчаными валами не видно их вершин, но этим благородным деревьям там хорошо и уютно, они дают прекрасный урожай. Боже, каким тяжким трудом добывают себе люди средства к существованию! Эта беспрерывная, ежедневная и ежечасная борьба с пустыней - пески текут, и необходимо все время их останавливать. А корнями держатся пальмы, вероятно, за ту почву, которая была до катастрофы... Отъезжали от Эль-Уеда, оглянулись - проглотила его пустыня. Куда ни глянь - пески и пески. Неужто там, за ними, синее море? Невероятно. Ах, это мираж! Прекрасно. Видишь вдали озеро, хорошо знаешь, что это мираж, а глаза говорят: озеро! А иной раз появится такой же город из воздуха - белеют минареты, башни, поблескивают окна. Ребята разворачивают карту, ищут - где там! Никакого города нет в радиусе пятисот километров. Мираж. А я думаю в такие минуты: а может быть, вся наша жизнь - тоже мираж?..
Пусть только мама не подумает, что у меня плохое настроение. Иногда, правда, становится грустно, если долго не вижу Туо. Геликоптер перебазируется все дальше и дальше на восток, пока мы дотянемся, он уже обследует новый квадрат. Но больше двух дней Туо не выдерживает без меня, обязательно примчится хоть на полчасика. Если бы знала мама, какой он хороший! Какая это чистая и добрая душа!
Пусть мама не волнуется и спит спокойно, у нас все хорошо. Целую!"
27
"Дорогая мамусенька! Ох, что у нас тут происходит! Лучше бы и не рассказывать! В последние дни появилось у меня тревожное предчувствие, и оно таки оправдалось. Ну кто бы мог подумать, что наш кинооператор выкинет такую штуку! Бакенбарды, бородка, маленький лобик и быстрые глазки, ловкие движения и неслышная походка - он всегда казался мне похожим на обезьяну. А особенно, когда, согнувшись, крался за Туо, держа наготове свои хищные объективы. Преследовал он нас неотступно. Туо привык к нему как к своей тени, а я не могла. Оставаясь с Туо наедине, я нервно озиралась по сторонам: не высовывается ли из-под тента палатки его стеклянный глаз? Конечно, такой тип не мог не заметить, что Туо в свободное время монтирует какую-то необыкновенную аппаратуру. А однажды увидел он и тот чудесный бриллиант...
Туо часто вздыхал по своему летательному аппарату, который погиб в Сахаре. Теперь, говорил он, бриллиант - наша надежда. Как-то я пошутила: "Не говори "Надежда", потому что бриллиант с таким именем приносит несчастье. Тот негоциант, который вывез его из Индии, погиб, любовница короля, которой он подарил его, - погибла, все, к кому он попадал в руки, умирали не своей смертью. Последней была молодая американка. Ей бриллиант достался в наследство от богатой бабушки. Она неожиданно умерла при каких-то таинственных обстоятельствах".
Туо только улыбнулся: разве может минерал влиять на судьбу человека! А оказывается, может, да еще как!
Уставившись на бриллиант, оператор забыл даже о съемке. Замер как загипнотизированный.
- Да это же гигант, колосс, уникум! - шептал пересохшими губами. - Сколько, интересно, он весит?
Взвесили - двадцать килограммов! За всю историю человечества никто еще не видел такого бриллианта - ни индийские раджи, ни египетские фараоны, ни британские короли. Я сама ужаснулась, когда узнала, что двадцать килограммов!
- Сто тысяч каратов! - бормотал оператор. - Нет, это уму непостижимо. Это же миллиарды долларов!
Но бриллиант этот уникален не только по весу. Форма-то у него какая - октаэдр в октаэдре! Шестнадцать граней, двенадцать вершин, и все это видно, и кажется, что он бездонный, бесконечный, и невозможно понять, где его середина. Такие в нем открываются анфилады, что вроде бы войди в него, и окажешься в ином пространстве, в другом мире. И чистый как слеза. Нет, мама не может себе представить, какое это воплощение необычайной красоты! Это нужно своими глазами увидеть. А как он сияет, как сверкает, как играет в нем свет! А кроме того, Туо рассказывал: в нем чудесным образом преломляются невидимые силовые линии универсального поля - это и дает возможность смещения пространства и времени, нужна только энергия для усиления, к тому же энергия очень слабая, какие-то мизерные импульсы. Вся трудность в том, чтоб точно рассчитать силу импульса и направление действия. Для этого Туо конструирует какой-то фильтр. Впрочем, все это так сложно, что трудно понять, а маме, наверно, и неинтересно.
Так вот, после того, как этот несчастный кинооператор увидел бриллиант, с ним что-то случилось. За несколько дней похудел, потемнел, только глаза пылали огнем. Все думали, что он захворал. Лабан посоветовал ему отправиться в Тунис полечиться. Не захотел. Ночами бродил по пустыне, и я боялась, что разорвет его лев (говорят, кое-где еще встречается в Сахаре этот царь зверей). Да ничего, обошлось.
Но однажды, когда Туо с Лабаном улетели на несколько дней, а наша колонна двинулась к месту новой стоянки, примерно километров за сто, кинооператор исчез. Кто-то сказал, что он тоже улетел на геликоптере, так что его и не искали. Разместились на новой стоянке, в новом оазисе, вернулись Туо с Лабаном, тут выяснилось, что кинооператора с ними не было. Куда же он подевался? Когда Туо заглянул в ящик, в котором держал свой еще до конца не смонтированный аппарат, все стало ясно: пропал бриллиант! Кинооператор исчез, прихватив его с собой.
- Далеко не убежит, - сказал Лабан, - поймаем!
Туо страшно разволновался, таким я его еще не видела. И конечно же переживал он совсем не потому, что бриллиант дорого стоит. Бриллиант для него - это в первую очередь научное приспособление, техническая удача, которой он добился после долгих лет напряженного труда на своей далекой Филии. Без этого бриллианта ему нечего и думать о возвращении на родную планету.
Зарокотал геликоптер - полетел в погоню. Если мама подумает, что в пустыне негде спрятаться, что там все как на ладони, то она очень ошибется. Два дня искали оператора, и все напрасно. Как сквозь землю провалился! Потом выяснилось, что он таки на самом деле, услышав гудение геликоптера, зарылся в песок и выжидал. Заметили его на третий день в вади - это такие пересохшие русла, - и выдал его сам бриллиант. То ли порвалось полотенце, то ли второпях завернул он драгоценность не очень аккуратно, а блеснул минерал всего на одно мгновенье, но и этого было достаточно. Когда геликоптер сел, одичавший воришка бросился бежать. Да где уж там бежать обессилевшему, да еще с такой ношей! Двое солдат по приказанию Лабана сразу же догнали его и схватили. Он не кричал, не оправдывался, не просил пощады, только дико сверкал глазами. Туо взял свой бриллиант на руки, как берут ребенка, прижал к груди. Попросил развязать преступника и дать ему воды. Когда тот немного пришел в себя, Туо спросил:
- Ну зачем он тебе, этот минерал?
Кинооператор посмотрел на него как на сумасшедшего и ничего не ответил, только осклабился. Лабан и солдаты улыбнулись, и я их понимаю. Такой вопрос мог задать только неземлянин, только тот, кто не знает, что такое б о г а т с тв о.
Туо попросил Лабана отпустить кинооператора на свободу, но тот не согласился и, пожалуй, правильно сделал, что решил держать вора под стражей. Оказавшись на свободе, он мог бы сговориться с гангстерами и вернуться сюда... на истребителях. За такое богатство - миллиарды! - они бы и в пекло бросились, не то что в Сахару! Он ведь даже и солдат пытался уговорить на что-то такое. Но они надавали ему тумаков, и он ходит теперь весь в синяках.
Мне его жалко. Он, может быть, и в самом деле не виноват, что богатство отравляет душу человека. Но, с другой стороны, если каждый будет так поступать, что же получится? Я уж не говорю о том, что нарушил он и заповедь божью: не укради.
Эта неприятная история всем нам испортила настроение. Но маме волноваться не надо, все окончилось, слава богу, хорошо, и все мы здоровы. Художник продолжает рисовать Марту, десятки эскизов и портретов оставил на песке - пускай, говорит, Сахара смотрит на небо Мартиными глазами, за это оно, может быть, ниспошлет дождь. Целую маму крепко-крепко".
28
"Ура! Ура! Ура! Наконец нашли! Нет, мама не сможет представить себе нашу радость... После долгого кружения над Сахарой, после бесконечных переездов - на горизонте уже виднеются египетские пирамиды! - после многих разочарований все-таки нашли! Чувствительнейший осциллограф, установленный на геликоптере, ожил, появились на экране проблески молний: тут, именно тут, в недрах пустыни, работает маяк Археоскрипта! Геликоптер сел, Туо с Лабаном взяли прибор и, идя по спирали, обозначили место, где зарыт Археоскрипт, с точностью до нескольких метров. Все обрадовались, особенно Лабан. Потирая руки, он топтался на рыжем окаменевшем песке как заведенный.
- Чует мое сердце - здесь неоценимые сокровища для науки! - говорил он Туо.
Туо почему-то помрачнел, но ничего не сказал. У меня такое впечатление, что он просто устал. Напряжение в последние недели было огромное - и физическое, и нервное. Казалось бы, теперь он уже может немного отдохнуть. Но какой уж там отдых - надо ведь еще завершить монтаж пространственно-временного устройства.
А экскаватор гудит день и ночь, ковш так отшлифовался, что кажется серебряным. Транспортер уже насыпал высокую гору песка, котлован все глубже. Скорее бы, поскорее добраться до Археоскрипта! Интересно, какой он? Наверно, железобетонный цилиндр. Пятьдесят тысяч лет! Невероятно, мамуля! Это же будет переворот, взрыв в науке! Ведь до сих пор считалось, что человеческая цивилизация насчитывает шестьсемь тысячелетий, а оказывается - десятки. Так что если Археоскрипт заложен пятьдесят тысяч лет назад, то сколько же еще ему предшествовало!
Каждый вечер ходим с Туо далеко в пустыню, и сколько интересного и трагического он рассказывает! Мы нашли несколько тектитов - рыжеватых кусочков оплавленного стекла. Словно кровь запеклась. Туо говорит, что это - свидетельство той мировой войны. Ужасающая война между Центрумом и Атлантидой уничтожила цивилизацию, отбросила ее во мрак, и людям, естественно, пришлось начинать все сначала. Снова продираться через каменный век, чтобы открыть металлы. Гибнуть в рабстве, создавать религии, мечтая о справедливости. Кровь стынет, когда думаю, что и в наши дни человечество - на краю пропасти, что в арсеналах великих держав накоплено уже столько разрушительных средств, что они запросто могут уничтожить все живое на Земле. Разве это не варварство?
Туо надеется, что Археоскрипт заставит задуматься всех, а особенно - власть имущих. Это, говорит, будет такое предупреждение, не прислушаться к которому могут разве только сумасшедшие. Туо хочет, когда докопаются до Археоскрипта, созвать здесь, в Сахаре, ученых, политических деятелей, журналистов, чтобы они на месте увидели все своими глазами, чтобы убедились, что это не мистификация. Да, наконец, там будут, по всей вероятности, такие экспонаты, каких сейчас промышленность не выпускает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15