– На, утрись вот этим.
Мальчик сделал так, как ему было сказано, затем с помощью Коннора с трудом поднялся на ноги. Теперь люди почти не обращали на них внимания, спеша вдоль по Петтикот Лэйн туда, где должна была проходить процессия королевы. Инцидент был всеми забыт; даже лежащий посреди дороги мужчина не вызывал у прохожих никакой реакции.
Мальчик усердно вытирал размазанные по щекам слезы, изо всех сил стараясь не показаться плаксой. Он позволил Коннору погладить себя по волосам и даже изобразил на лице подобие улыбки, когда его благодетель прокомментировал:
– Тебе нечего стыдиться. Я сам плакал, когда меня однажды отделали трое ирландцев.
– Сп-спасибо, – отозвался мальчик, запинаясь. Коннор махнул рукой, показывая, что благодарность ни к чему:
– Забудь об этом. У тебя что-нибудь болит?
– Я в порядке. Они... они не так уж сильно меня поколотили.
– Хорошо. Извини, но мне не удалось спасти твой товар. Ты много на этом потерял?
По лицу мальчика пробежала тень, он опустил голову и посмотрел на пустой мешок, который бесформенной тряпкой лежал у его ног:
– Все, что у меня было. Около двадцати шиллингов.
Коннор расправил руками куртку паренька и отряхнул с нее пыль, затем проделал то же самое со своей собственной одеждой. Он заметил, что мальчик одет в грубую, бесцветную рубашку, которая была велика ему на несколько размеров и куплена, видимо, в какой-нибудь дешевой лавке неподалеку отсюда или даже у старьевщика.
Как раз в этот момент мужчина, пролежавший долгое время неподвижно и тихо, сделал безуспешную попытку подняться. Увидев это, Коннор сказал:
– Пойдем. Нам нужно смыться отсюда, пока эта свинья снова не оказалась на ногах. – Он повел мальчика назад, в направлении делового района Петтикот Лэйн.
После того, как они в молчаньи прошли несколько кварталов, Коннор спросил:
– У тебя есть родственники?
– Только дедушка, но он почти не встает с постели. Иногда, когда он может подняться, помогает мне торговать.
– У него отложены деньги про запас, чтобы наполнить еще один мешок товаром?
Мальчик остановился, удивленно посмотрел на Коннора и спросил:
– Ты слишком не похож на уличного продавца, чтобы задавать такие вопросы.
Коннор поглядел на себя:
– Одежда? Ну, не позволяй таким вещам одурачить себя. Я тоже когда-то занимался чем-то похожим на торговлю, И до сих пор это делаю, если жизнь заставляет.
– Но ведь ты не еврей, не так ли? – вопрос мальчика прозвучал как утверждение, и когда Коннор отрицательно покачал головой, в его глазах появилось подозрение. – Тогда ирландец?
– Нет. Американец, – просто ответил Коннор.
– Никогда в жизни не видел американца, который занимается торговлей. Зачем ты здесь?
Коннор положил руку на плечо мальчика:
– Здесь мой дом. Мой отец был из Эдинбурга, моя мать – из Нью-Йорка. Я родился там, и вскоре после этого мы перебрались в Лондон. Потом родители... умерли. С тех пор я и вынужден зарабатывать на улицах.
Они вновь двинулись дальше. Увидев, что мальчик продолжает разглядывать его отлично пошитый коричневый костюм, Коннор повторил:
– Я же сказал тебе, не позволяй этой одежде сбить себя с толку. В такой работе, как моя, парню необходимо хорошо выглядеть.
– А что ты продаешь? – осторожно спросил мальчик. Коннор усмехнулся:
– Скажем так, есть вещи, для продажи которых не нужен большой мешок – только прекрасная внешность и очаровательная улыбка.
– Ты что, занимаешься проституцией? – в голосе мальчика появилось любопытство. – Я уже достаточно взрослый, чтобы знать о таких вещах.
Остановившись, Коннор повернулся к нему:
– Кстати, сколько тебе точно лет?
Мальчик приподнялся на цыпочках, чтобы казаться повыше:
– Шестнадцать... в ноябре будет.
– А как зовут?
– Мойша... Мойша Левисон.
– Ну, Мойша, я – Коннор Магиннис и полагаю, когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я знал о жизни так же много. Но я бы не стал говорить, что кто-то занимается проституцией, только увидев, как он выглядит.
Лицо Мойши приняло виноватый вид:
– Извини. Я не хотел сказать, что... Коннор засмеялся и похлопал его по спине:
– Не думай об этом.
– Я, конечно, лезу не в свое дело, но как ты зарабатываешь...
– Я же сказал – забудь об этом. Давай условимся, что я продавец, но мой товар другого сорта, чем твой... Похоже, ты очень голоден. Как насчет пирога с мясом?
Глаза мальчика засветились:
– Ну... Я бы, конечно, не стал отказываться... Но мне не хотелось бы тебя...
– Значит, договорились.
Подойдя к прилавку, который ломился от всевозможных пирожных, пончиков и прочей сдобы, Коннор сказал продавщице:
– Пирог с мясом этому парню. А лучше дай нам два – у меня тоже, кажется, пусто в желудке.
Женщина взяла кусок серой оберточной бумаги и завернула в нее два начиненных рубленым мясом пирожка, украшенных сверху россыпью засахаренных лимонных долек и сладкой пудрой. Она подала их Коннору, который кивнул в благодарность и бросил на прилавок пару монет по полпенни каждая. Половину покупки он протянул Мойше, а вторую целиком отправил в рот.
– Спасибо, – произнес мальчик, медленно пережевывая пирожок и растягивая удовольствие.
Когда они опять двинулись дальше, Коннор спросил, продолжая начатый разговор:
– Так как насчет запасов – у твоего деда отложены деньги для того, чтобы купить еще товар на продажу?
– Мы потратили все, что у нас было, на эти фрукты. У нас не будет больше денег до конца недели. Он вложил все деньги в газеты.
– Какие еще газеты?
– Ну... На них нарисована королева. Мы с дедом подумали, что сможем получить кучу монет сверх того, что вложили, когда продадим их.
Коннор посмотрел на него с удивлением:
– Тогда зачем тебе было покупать эти дурацкие апельсины? Мне кажется, День коронации с толпами народа по всему Лондону был бы самым подходящим моментом для выгодной продажи таких газет.
– Так-то оно так, – вздохнул мальчик, – но дело в том, что у нас их еще нет. Мы купили их по дешевке на бирже и сможем получить деньги только в субботу. В субботу должны выйти эти самые газетные листки, рассказывающие о сегодняшних событиях, и я надеюсь сплавить немного в парке, где соберутся люди.
– Да, пожалуй, ты прав.
– Это то, чем ты сейчас должен будешь заняться? – спросил вдруг Мойша, задрав кверху голову и пристально изучая одежду Коннора. – Ты должен будешь присутствовать на коронации?
Коннор не мог сдержать смеха:
– Я? В Вестминстерском аббатстве? Думаю, что нет. Я, правда, лелеял тайную надежду, что какая-нибудь королевская фрейлина пришлет мне персональное приглашение, но увы... – Он весело подмигнул: – Коронация – не лучшее место для человека с такой работой, как у меня.
– Королева будет в красивой карете проезжать по дороге, ведущей в Аббатство, – произнес Мойша, который, похоже, наконец-то, разговорился. – И когда коронация закончится, она поедет назад во дворец по улицам, держа в руках жезл и скипетр.
Коннор щелкнул пальцами:
– Вот что я тебе скажу. Почему бы нам не отправиться на угол Гайд-Парка? Процессия будет проходить как раз мимо того места, и, если ты пойдешь со мной, думаю... думаю, я смогу раздобыть денег, чтобы ты купил товар для продажи.
– Да ну! – недоверчиво воскликнул мальчик.
– Я бы одолжил тебе свои собственные деньги, но несколько пенни на еду – все, что у меня сейчас имеется. Однако я знаю, у кого есть больше монет, чем у меня... Намного, намного больше.
– Ты уверен? – мальчик поднял голову и посмотрел на своего благодетеля.
– Ты только слушайся меня, Мойша. Скоро мы наполним твой мешок, а, может быть, и еще один. Только делай все в точности так, как я тебе скажу. А сейчас пойдем. – Взяв мальчика за руку, Коннор повел его вниз по улице, добавив уже по пути: – Первое правило настоящего любовника – никогда не заставляй женщину ждать. Тем более – королеву Англии.
III
Вторник, 28-е июня, 1838 год.
Я достигла Аббатства чуть позже половины одиннадцатого, сопровождаемая радостными криками и приветствиями; прежде всего я прошла в гардеробную, расположенную недалеко от входа. Там меня встретили восемь дам, которые должны были нести мой шлейф: леди Каролина Леннокс, леди Аделаида Пэджет, леди Мэри Тальбот, леди Фанни Коупер, леди Вильгельмина Станхоуп, леди Энн Фиц-Уильям, леди Мэри Кримстон, и леди Луиза Дженкинсон – все в восхитительных нарядах из белого сатина, расшитого серебром.
После того, как на меня накинули длинную мантию и молодые леди взяли ее по бокам, я покинула гардеробную, и процессия началась. Все вокруг выглядело превосходно, дамы были просто великолепны в своих блестевших золотом и серебром платьях, строгие костюмы лордов подчеркивали важность и торжественность происходящего. Мои юные пажи находились постоянно рядом и выполняли все мои пожелания. Епископ Кентский стоял недалеко от меня, однако, как и предупреждал лорд Мельбурн, был потрясающе неловок и бестактен. Когда начал петь церковный хор, я зашла в маленькую темную часовню Св. Эдварда, что сразу за алтарем, сопровождаемая своими фрейлинами и пажами,– сняла свою красную мантию, затем надела узкую жакетку, края которой зашнуровывались золотистой тесьмой, поверх нее – большую тунику из блестящей материи, сшитую также в форме накидки; свое бриллиантовое ожерелье я пожертвовала Аббатству; затем, сопровождаемая камергером, прошла к креслу Св. Эдварда и села в него. После этого происходили разные интересные вещи, и, наконец, на мою голову была возложена корона, что было – я должна признаться – самым впечатляющим моментом в моей жизни.
Мой дорогой лорд Мельбурн чуть не упал в обморок от переполнявших его чувств. Всю свою жизнь он относился ко мне, как к ребенку, я бы даже сказала, как к своему ребенку. Отовсюду раздались громкие возгласы, послышалась дробь барабанов, звуки труб, ружейные выстрелы, зрелище вокруг было незабываемым.
(Дневник королевы Виктории.)
В тот самый момент, когда корона опустилась на голову молодой королевы, два ряда придворных трубачей подняли кверху свои горны, зазвучали фанфары. Со всех сторон раздались оглушительные возгласы множества людей, собравшихся в этот день в Вестминстерском аббатстве. Грохот барабанов начал стихать, переходя в частую дробь, затем неожиданно оборвался. Еще раз прогремели фанфары. Снаружи, откуда-то с улицы, раздалась серия пушечных выстрелов. Их грохот потряс здание, в котором происходила церемония, и заставил замереть находившихся в нем людей. Тотчас гром пушек сменился невероятно оглушительным шумом, создаваемым сотнями, тысячами голосов горожан, собравшихся огромной толпой вокруг Аббатства, певших и кричавших «Боже, храни королеву!» своей новой владычице, чья коронация и была ознаменована орудийными залпами. Услышав возгласы подданных, адресованные королеве, свидетели коронации разразились громкими аплодисментами.
Росс Баллинджер почувствовал, как рука Зои сжала его руку, и ответил ей тем же.
– Она такая красивая! – воскликнула девушка, наклоняя голову почти к его уху и стараясь перекричать оглушительный грохот.
– Да, она прекрасна! – согласился он, во все глаза глядя на королеву, которая в этот момент подняла массивный, украшенный сверкающими драгоценными камнями скипетр, отмечая тем самым свершение церемонии коронации. Она и на самом деле была прекрасна – в мантии, расшитой золотом, украшенной по краям свисающими хвостами горностаев, в просторной белой тунике и ослепительной, инкрустированной огромными переливающимися изумрудами короне, венчавшей царственно поднятую голову. Наряд королевы был усыпан бриллиантами и розовым жемчугом, на нем сверкала пара сапфиров, один из которых принадлежал когда-то Эдуарду-Исповеднику, а другой – Джеймсу Второму. Но настоящим украшением всего этого роскошного великолепия являлся громадный рубин, название которому – Черный Принц – дал еще Генрих Пятый.
Зоя потянула Росса за руку и указала на престарелую даму, которая устроилась в одном из первых рядов перед троном и, не обращая внимания на все происходящее вокруг, мирно спала, опустив голову на грудь.
– Это леди Гленелг, – воскликнула она, едва удерживаясь от хохота, – она никогда не выдерживает до конца!
Тотчас за этим голова леди Гленелг качнулась вперед, и с нее свалилась бриллиантовая диадема. Звеня и подпрыгивая, она покатилась по полу. Леди встрепенулась, резко подняла голову, заморгала заспанными глазами, пытаясь сообразить, где она находится, и, наконец, проблеяла: «Ой! Я, кажется, потеряла свой ночной чепец...» Ее голос разнесся под сводами здания, вызвав повсюду взрывы хохота, сильно смутившие леди Гленелг, до которой, наконец, дошло, где она находится. Нагнувшись, старая дама неуклюже пыталась выудить утраченную таким необычным способом диадему из-под стоящего впереди кресла.
Виктория не подала вида, что заметила этот инцидент, и величественно восседала на троне, терпеливо ожидая, пока перед ней пройдет череда ее верноподданных, выражающих свое восхищение новой королевой. Она слегка наклоняла свой стан к каждому поднявшемуся по ступенькам к трону, чтобы тот мог прикоснуться к короне, прежде чем поцелует кольцо на ее пальце. Высокий седовласый мужчина встал со своего места и с достоинством приблизился к возвышению вместе с сопровождающей его дамой.
– Смотри, вот твой отец! – воскликнул Росс. – И Сибилла!
– Леди Сибилла и лорд Седрик Баллинджеры! – провозгласил герольд. Они поднялись к трону и отдали дань уважения своей королеве. Седрик неловко наклонился к руке владычицы и поцеловал блистающий перстень, украшавший ее руку, а его жена присела в безупречном реверансе.
Когда эта почтенная пара спускалась по ступенькам вниз, Росс повернулся лицом к Зое и посмотрел поверх ее на других своих родственников, на старших кузенов – Остина и Джулиана, на дядю – Тилфорда Йорка и на его молодую привлекательную жену Ленору. На лицах двух сыновей Седрика можно было безошибочно прочитать выражение невероятной гордости от того, что им удалось стать свидетелями такого исторического события.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57