– Пусть говорит, – попросил Босолей.
– Да, – продолжал Бреза, – я ставлю вопрос: что, если Байярдель перешел на сторону флибустьеров? Как вы намерены поступить?
– Мы осудим его вместе со всеми флибустьерами, – пообещал Пленвиль. – Сожжем его заочно, чтобы поразить воображение всего населения. И уж если он когда-нибудь сюда сунется…
Бурле грохнул кулаком по столу:
– Дурацкое предположение! Байярделю нет никакого смысла переходить в пираты. Он слишком честолюбив и горд воинским званием, полученным на этом острове.
– Не забудьте, – вставил Бреза, – он ближайший друг опасного разбойника, капитана Лефора. Ничего удивительного, если Байярдель последует за ним.
– Госпожа Дюпарке покровительствует капитану Байярделю. Теперь, когда она у власти, с его стороны было бы глупо бросать ее ради сомнительной выгоды пиратства!
– В любом случае, если он сунет сюда нос, сговорившись с пиратами, мы просто-напросто его вздернем, – повторил свою угрозу Пленвиль.
Бреза опять кашлянул. Он говорил редко, но если уж брал слово, его было не остановить.
– А если он все-таки сунет сюда нос и этот нос будет выглядывать из-за сотен пушек пиратской эскадры? – заметил он. – Как вы поступите в этом случае, господа?
– Да обстреляем ваших флибустьеров из пушек, гром и молния!
– Или сбежите, – поморщился Бреза. – Я не представляю себе, как форт может устоять против десятка кораблей с Сент-Кристофера, снаряженных по-военному. Видел я этих разбойников и на Ямайке, и в Сан-Хуане на Пуэрто-Рико. Я был свидетелем того, как они захватили несколько богатых городов Южной Америки! Скажу вам честно: если когда-нибудь из своих окон я замечу пиратский флаг, я убегу, господа, пусть даже прослыву величайшим трусом Мартиники! Предпочитаю быть живым трусом, чем смельчаком, погибшим от руки флибустьера! Вы не знаете этих людей! Храни вас Господь от встречи с ними!
То обстоятельство, что обыкновенно отмалчивавшийся Бреза вдруг заговорил, да еще так убежденно и решительно, произвело на собравшихся сильное впечатление: наступила гробовая тишина, которую наконец нарушил Бурле:
– До этого еще далеко! А кто хочет добраться до цели, должен продвигаться не спеша, поэтапно. Наш первый этап – опрокинуть госпожу Дюпарке. Для этого возможности у нас есть. Кто может нам помешать?
Босолей повернулся к Демаре, который до тех пор слушал, не проронив ни единого звука; он лишь прикладывался к кружке, внешне оставаясь совершенно невозмутимым. Босолей предложил:
– А не спросить ли нам у милейшего Демаре: что новенького в замке Монтань? Должно быть, генеральша не хуже нас знает, что произошло с «Быком»? Что она об этом сказала? Как приняла это сообщение?
Демаре очнулся от задумчивости и словно через силу произнес:
– Как вам известно, в замке Монтань живет шотландский дворянин, которому я охотно выпустил бы кишки и скормил бы подлым неграм! Не знаю, какую роль этот шотландец играет в замке. И никогда не узнаю… Сначала он крутился возле моей Жюли. Мы с ней собирались пожениться, а с тех пор как этот иностранец здесь, Жюли совсем меня забыла… Только он у нее в голове. А что делает тем временем он? Ночь напролет так и ныряет из комнаты в комнату. Около часу проводит у мадемуазель де Франсийон. Ссорится с ней и бежит к хозяйке; там тоже что-то обсуждает, кляузничает до изнеможения!..
– Очень интересно! – обронил Пленвиль. – А как далеко зашли, по-вашему, отношения шотландца с этими столь разными женщинами?
Демаре покачал огромной головой с невысоким лбом:
– Можно подумать, этот… шевалье де Мобре явился сюда с одной целью: согревать чужие постели!
Его слова были встречены оглушительным хохотом. Лакея обидело такое проявление веселости. Он с нажимом повторил:
– Именно так: согревать чужие постели. Не знаю, какая комедия замышляется в замке Монтань, но кому хватает терпения не заснуть ночью, является свидетелем любопытных событий! Этот шотландец носится по дому туда-сюда… Едва выходит из спальни Жюли, как шмыгает к мадемуазель де Франсийон!.. Через час он уже у генеральши и выйдет неведомо когда, но когда выходит, снова отправляется к мадемуазель Луизе! Только в его собственной комнате застать его никогда не возможно!
– Вот весьма полезное сведение: у генеральши, возможно, есть любовник, – уточнил Бурле, погрозив указательным пальцем, похожим на высохшую бамбуковую палочку.
– Хм, хм! – с сомнением промолвил колонист из Ле-Карбе. – Шотландец! Мы совсем недавно воевали с его народом! Думаю, во Франции кардинал Мазарини еще не решил, чью сторону мы примем в войне между Голландией и Англией…
– Предательство! – завопил Виньон. – Эта потаскуха продала нас неприятелю!
– Боюсь, что это так! – раздался чей-то голос. Однако Пленвиль вернулся к более насущному вопросу:
– Само собой разумеется, что генеральша знает, что случилось с «Быком». Что она по этому поводу говорит?
Лакей отвечал:
– Прошлой ночью приходил майор, а когда покидал замок, тут-то он и пригласил меня зайти сегодня к вам. Он попросил меня об этом и дал кошель с двадцатью пистолями: деньги при мне… И вот когда майор ушел, генеральша взъярилась и стала громко звать шевалье, после чего они заперлись в ее комнате. Я подкрался и прислушался. Они долго обсуждали происшествие с «Быком». Мобре был чем-то недоволен. Сначала сердился, но потом рассмеялся и сказал генеральше, что у нее есть единственный способ спасти свою репутацию. Он ей сказал: прикажите немедленно арестовать Мерри Рулза…
У присутствовавших вырвался вздох изумления, после чего они загомонили, зашумели, стали сыпать ругательствами.
– Невероятно! – кричал Пленвиль.
– Черта с два! Вот шлюха! – подвывал Босолей. Эта новость потрясла всех не меньше самого страшного святотатства.
– Арестовать Мерри Рулза! – не веря своим ушам, повторял застывший от изумления Сигали.
– Да-да! – подтвердил Демаре. – Мобре так и сказал: Мерри Рулза и его ближайшее окружение – в тюрьму!
Эти слова произвели действие разорвавшейся бомбы. Не скрывая беспокойства, Виньон заторопился подать голос, хотя от волнения он едва шевелил губами:
– Они называли имена?
– Нет. Шевалье только упомянул о ближайшем окружении, весьма опасных сподвижниках майора.
– А ведь это мы с вами, – произнес Босолей, обменявшись с Пленвилем не очень уверенным взглядом.
Заговорщики почувствовали, что застигнуты врасплох. Они-то считали, что победа совсем близко, а до нее было еще так далеко! Ими овладели разочарование и страх: им казалось, что все их планы стали известны неприятелю.
– Я знаю, что такое быть загнанным в угол! – бросил Бурле. – Вспомните: генерал тоже хотел меня арестовать и судить… Мне передавали: еще накануне своей смерти он потребовал от судьи Фурнье кое-какие бумаги и приказал их сжечь… Все это свидетельствует о том, что великие мира сего не слишком уверены в своей правоте! Они сомневаются. Знают, выкажи они беспощадность, весь народ заставит их дорого заплатить за излишнюю строгость!
Никто ничего не ответил. Все долго молчали, позабыв о роме. Наконец Пленвиль, полагавший, что он один умеет сохранять хладнокровие, заметил:
– В любом случае необходимо как можно скорее предупредить майора о случившемся. Я отправлюсь к нему завтра же утром. Опасность нависла прежде всего над ним. Он должен быть наготове и отразить направленный на него удар. Думаю, мы можем ему довериться. Человек он мудрый и щепетильный до невероятности. Пока он на свободе, нам тоже нечего бояться.
– Но никто не должен знать, что мы сегодня собирались вместе! – предостерег Босолей. – Тайна! Молчок обо всем, что тут произошло…
– Слушайте, любезный, – вмешался Белен, – нельзя терять ни минуты. Победит в этой схватке тот, кто станет действовать первым. Нельзя допустить, чтобы генеральша со своим шотландцем нанесла первый удар: для нас он окажется губительным. Мы имеем хотя бы то преимущество, что предупреждены о ее намерениях, зато она не знает о наших планах. Мы должны поднять народ. Пусть каждый действует в своем поселке…
– В Ле-Прешере уже все готово, – доложил Босолей. – Одно наше слово, один мой знак, и…
– В Ле-Карбе – то же самое, – обронил Пленвиль.
– Я считаю, что нам не следует пренебрегать карибскими индейцами, – заметил Белен.
Все удивленно на него посмотрели. Он пояснил:
– Да, я говорю о дикарях. Они могли бы нас поддержать, если умело подойти к этому делу. Вспомните: они ладили с генералом. Согласно заключительным договорам, карибские индейцы не имеют права покидать территорию, которую мы зовем Страной Варваров. Но генерал умер, и если дикари до сих пор соблюдали свои обязательства, то теперь можно дать им понять, что генеральша решила прогнать их из Страны Варваров, объявив им войну до победного конца. Уж они не преминут примкнуть к нам. И это будет отличная поддержка в подходящую минуту.
– По-моему, это опасная затея, – заметил Бреза. – Когда дикари высадятся у нас, поди потом их выгони с этих земель…
– Белен прав, – поддержал Пленвиль. – Я с ним согласен. И передам это предложение майору.
– Отчего бы нам не попытаться войти в отношения с вождями дикарей? Среди нас многие охотятся на полуострове Каравелас. Давайте организуем охоту и попробуем связаться с карибскими индейцами.
– Прекрасная мысль! – одобрил Виньон.
Все, кроме Бреза, закивали, лишь он один всем своим видом выражал беспокойство.
– Как только увижусь с майором, – произнес в заключение Пленвиль, – мы назначим точную дату для нашей охоты. Кто не захочет в ней участвовать – волен оставаться дома. Но я уверен: в тот день мы потрудимся на славу!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Мари решает повидать майора, а Мобре извлекает выгоду из ее отсутствия
Обед только что закончился, и Луиза ушла к себе, а шевалье де Мобре, сидя у круглого столика на одной ножке, разбирал в картонной папке наброски, представлявшие поля сахарного тростника, деревянные колокольни, море, похожее на миндальную шелуху, голых негров, деловито размахивавших ножами в зарослях тростника.
Казалось, все внимание Режиналя поглощают эти рисунки, которые он набросал во время многочисленных поездок на острова. На самом же деле он не терял из виду Мари, которая стояла у окна и смотрела во двор замка, где чернокожий Кинка чистил кобылу. Под его рукой бока становились блестящими, словно эмаль.
На Мари был элегантный мужской костюм: штаны облегали и подчеркивали ее соблазнительные округлости; фиолетовый камзол с серыми расшитыми обшлагами пышно пузырился на уровне груди, не скрывая ее внушительных размеров; небольшая шляпа с тройным плюмажем чрезвычайно к ней шла, украшавшие ее ленты ниспадали на плечи и переплетались с кудрявыми волосами.
Мари была так хороша, что Мобре распирало от гордости. Он привык заниматься любовью, не испытывая при этом глубокого чувства; как правило, он стремился лишь к удовлетворению мимолетных прихотей, но теперь был вынужден признать, что Мари возымела над ним власть.
Как художник, хоть и весьма посредственный, он не мог не оценить красоту ее тела, которым наслаждался ночь напролет. Казалось, он только раздразнил собственный аппетит. После Мари, потрясшей его воображение, Луиза представлялась ему холодной и вялой, несмотря на присущий ей необузданный темперамент, непреходящее желание и сильнейшее увлечение Режиналем!
Он захлопнул папку и залюбовался грациозными линиями соблазнительной фигуры. Мари в нетерпении похлопывала по сапогу коротким хлыстом. Кинка все еще возился с лошадью.
Мари всегда ценила в этом рабе желание хорошо работать и стремление завершить начатое – другим неграм это было совершенно несвойственно. Однако за что бы ни брался Кинка, он все делал медленно, словно бы нехотя и даже с отвращением, и это раздражало подвижную Мари: сама она была стремительна в решениях и действиях.
Мобре встал и пошел к ней. Мари обернулась на шум его шагов.
– Я бы с удовольствием сопровождал вас, дорогая, – сказал он. – К сожалению, это абсолютно невозможно! Представляю себе, что будет с майором, если он увидит меня рядом с вами! Разумеется, он догадывается, что я даю вам советы, но поскольку собственными ушами он этого не слышал, то, вполне вероятно, рад еще раз обмануться на этот счет.
– Не беспокойтесь, – отвечала госпожа Дюпарке. – Теперь я знаю, что делать. Я и одна сумею внушить майору то, что считаю нужным.
Режиналь встал на пороге и окинул взором поля, раскинувшиеся вдали, насколько хватало взгляда, – зеленые с красноватыми пятнами канн, над которыми возвышались пальмы, похожие на лениво покачивавшиеся букеты, и нависавшие под углом кокосовые деревья.
– Я подумал, – продолжал он ровным ласковым голосом, – что, когда вы низложите майора, Высший Совет останется без председателя.
Мари улыбнулась и еще сильнее хлестнула себя по сапогам:
– Полагаю, что, если Мерри Рулз окажется нынче вечером в тюрьме, мне будет трудно найти ему замену. Если я не назначу его официально, вполне вероятно, что охотников не найдется: после ареста Мерри Рулза все поймут, как опасно играть со мной!
– Видите ли, Мари, – продолжал он вкрадчиво, – надеюсь, мои советы сослужили вам добрую службу, и вы правы, что слепо им следуете. Я вам предан, как никто другой. Ни один человек не способен относиться к вам с такой любовью и в то же время с почтительностью. К сожалению, боюсь, что положение, в котором мы находимся сейчас, не может продолжаться вечно.
– Почему? – удивилась Мари. – Совершенно очевидно, что о нас станут сплетничать!
– Разве я не обладаю абсолютной властью?
– Это так, однако в душе вы отнюдь не деспотичны, а чтобы положить конец злословию и клевете, вам следовало бы стать Кромвелем! Все ваши решения, неугодные толпе, будут регулярно приписываться мне; и наоборот, то, что вы сделаете в угоду колонистам, послужит вашей собственной славе. О, я ничего не прошу для себя! Кроме того, мне абсолютно безразлично, что обо мне подумают на Мартинике… Зато вы рискуете многим, если меня будут ненавидеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50