Во всем его облике чувствовались изысканность и порода. Однако колонисты Мартиники его не любили, так как все женщины сходили по нему с ума. И не сказать, чтобы он был фат; скорее, умен и сообразителен, а также прекрасно сложен и хорош собой. Он не пренебрегал женщинами, как белыми, так и негритянками, мулатками, которых встречал на плантации у своего отца.
Он со слащавым видом потер руки, что делало его похожим, особенно в глазах Мари, на шевалье де Мобре. Молодой человек очень любезно проговорил:
– К сожалению, господа, господин де Шансене, как я понял, не спрашивает нашего мнения о проведении операции… Он получил четкий приказ от капитана Байярделя, а тот, в свою очередь, не только обязан своим постом капитана высшим чинам острова, но и сам получил четкий приказ о том, как действовать в сложившемся положении.
Эрнест де Ложон бросил на Жильбера испепеляющий взгляд.
– Присутствующий здесь лейтенант Бельграно, – вскричал он, – вам скажет, что лучший способ заставить замолчать тридцать пушек любого фрегата – потопить этот фрегат, попав ядром в пороховой погреб. Не правда ли, лейтенант?
Тот обвел тусклым взглядом колонистов, затем поднял глаза на Шансене. Ему было все едино: он, словно в броню, оделся в безразличие.
– Разумеется, – выговорил он, наконец, – ядро, попавшее в пороховой погреб, может вывести из строя самый мощный корабль.
Господин де Шансене порывисто вскочил.
– Господа! – заявил он взволнованным, дрожащим от гнева голосом. – Как справедливо заметил господин д'Отремон, задача состоит не в уничтожении противника, а в том, чтобы захватить как можно большее их число в плен. Либо эти люди сдадутся, и тогда, надеюсь, им это зачтется, либо они пожелают сразиться: в таком случае нам придется поступить соответственно обстоятельствам. В любом случае мы должны с ними переговорить. Мне нечего прибавить, кроме того, что сам капитан береговой охраны заметил: «Солдат существует для того, чтобы подчиняться, и не обсуждает никакой приказ». Мы все здесь солдаты! Покажите, господа, как вы умеете подчиняться! У меня все!..
Четверо офицеров поняли, что разговор окончен. Они направились к двери, но перед тем как успели выйти, Шансене прибавил:
– Мы держим курс на залив Валунов. Соблаговолите, господин д'Отремон, передать боцману, что никто не имеет права ничего предпринимать без моего личного приказа…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
«Принц Генрих IV» капитана Лашапеля
Оснастка «Принца Генриха IV» состояла из трех мачт: фок-мачты, грот-мачты и бизань-мачты. Каюта капитана Лашапеля располагалась в полуюте, под палубой, там же находилась и комната Совета с иллюминаторами.
Солнце медленно опускалось за холмы, но жара еще не спала, и на палубе оставили палатку, сделанную из треугольного паруса, снятого с бизань-мачты: капитан Лашапель считал, что тот нужен лишь при сильном ветре, так как помогает двигаться вперед, а также для успешного управления судном при маневрах кормой.
Как и его товарищи в заливе Железных Зубов, Лашапель заметил три корабля капитана Байярделя и тоже признал в них французские суда.
Бесстрашный в бою, Лашапель стал осторожным после недавнего нападения испанцев на Сент-Кристофер, во время которого был обязан своим спасением необычайной быстроте своего фрегата, имевшего небольшой балласт, да и то лишь в носовой части, из-за чего он слегка «клевал носом», зато, как уверял моряк, имел отличную осадку.
Лашапеля вначале заинтриговал тот факт, что три судна легли в дрейф. Затем он увидал, как самое большое из них, то есть «Мадонна Бон-Пора», отошла от других, и успокоился. Лашапель был убежден, что, когда в море нужна помощь, ее не сыщешь, зато если хочешь избежать любопытных глаз, почти всегда налетишь на целую эскадру.
В заливе Валунов он искал покоя. Не то чтоб его могли напугать одно – два судна, какой бы национальности ни были их команды, но, бросив якорь в этой бухте, он находился бы в невыгодном положении, пожелай он дать бой или по необходимости его принять.
Вот почему он не упускал из виду ни один маневр «Быка» и «Святого Лаврентия». Даже нарочно назначил наблюдателем матроса, получившего прозвище «Тягач», в насмешку за то, что когда-то, впрягшись, тянул по Луаре плоты, прежде чем стал матросом. Пока Тягач следил за горизонтом, Лашапель кружку за кружкой потягивал ром.
Внезапно за верхушкой холма, нависавшего над Валунами, спряталось солнце, и невыносимая жара, характерная для этих мест, так же неожиданно спала. Тягач словно только и ждал этой минуты. Он подошел к капитану и сказал:
– Они подходят по ветру. Лавируют так, чтобы восточный ветер дул в корму; скоро они нас нагонят, и кто из нас двоих слабее, тот и останется сзади.
Лашапель промолчал. Он допил последнюю кружку рому и, поднявшись, стал натягивать на голову шерстяной колпак голубого цвета, похожий на ночной, но гораздо больших размеров, вроде тех, что носили бретонские моряки, только красные.
Он застегнул кожаную куртку в масленых пятнах и ярко-красных разводах и подтянул calzoneras, не доходившие ему до колен; штаны были из грубого серого полотна и в тех же пятнах, что куртка.
Он не торопясь направился в рубку. Там приказал развернуться и бросить якорь, затем отдать паруса, чтобы поставить их по ветру, после чего скомандовал рулевому «стать под ветер».
Он понимал: чтобы быть готовым ко всяким случайностям, лучше выйти из залива и дать возможность «Принцу Генриху IV» с его сорока шестью пушками свободно маневрировать вокруг неприятельского судна, а при необходимости и бежать.
Паруса фрегата вскоре наполнились ветром, и корабль величаво вышел в открытое море. Но Лашапель не хотел показывать французским судам, что намерен скрыться, а потому вскоре приказал убрать паруса и стал ждать.
Некоторое время спустя название «Святой Лаврентий» на носу переднего судна можно было уже прочесть. Лашапель не торопясь набил трубку и с любопытством наблюдал за тем, что будет дальше.
Долго испытывать свое терпение ему не пришлось. «Святой Лаврентий» подошел на пушечный выстрел, на палубе можно было рассмотреть членов его экипажа.
Лашапель увидел, как на его мачте взвился флаг, украшенный лилиями. Вынув трубку изо рта, Лашапель обратился к стоявшему рядом Тягачу, внимательно следя за каждым маневром противника:
– Я вот думаю: в чем оплошает этот француз… В то же мгновение «Святой Лаврентий» дал холостой пушечный выстрел со средней надстройки.
– Не совсем глупо, – оценил Лашапель. – Это показывает, что мы имеем дело с человеком осмотрительным… Тягач! Водрузите и вы наш флаг с королевскими лилиями, если найдете: с тех пор как мы им не пользовались, он мог и затеряться…
Перегнувшись через проход, он кликнул главного канонира и приказал ему выстрелом из фальконета подтвердить национальность.
Не меняя положения, Лашапель услыхал выстрел и увидел, как железная леерная стойка Фальконета повернулась на своей оси.
– Очень хорошо! – похвалил капитан. – Пусть подойдет!..
«Принц Генрих IV» стоял по ветру, и «Святому Лаврентию» ничего не стоило подойти к нему вплотную. Однако он не стал этого делать. Шансене прекратил маневр, когда решил, что его могут слышать с судна флибустьеров, и, взяв рупор, громко представился:
– Корабль его величества «Святой Лаврентий», капитан Шансене!
Лашапель в том же духе отозвался:
– Фрегат «Принц Генрих IV», капитан Лашапель из Сент-Кристофера.
Название острова Сент-Кристофер сказало Шансене больше, чем долгие переговоры. Он мгновенно отдал себе отчет в том, что Байярдель не ошибся: он, Шансене, имеет дело с пиратским судном! Он снова взялся за рупор и, бросив многозначительный взгляд на Жильбера д'Отремона, Ложона и Лашикота, стоявшим поблизости, продолжал:
– Капитан Лашапель, у меня в руках приказ, имеющий к вам прямое отношение. Извольте непременно явиться на мое судно!
Старый морской пират Лашапель был отнюдь не глуп, и уж в особенности, когда находился на борту собственного фрегата. Ему показалось, что дело, имевшее к нему отношение, не совсем ясное, а в голосе Шансене ему послышались угрожающие нотки.
Он с силой лягнул Тягача и подал ему один-единственный знак. Матрос сейчас же побежал на палубу. Лашапель не успел рта раскрыть, чтобы продолжить переговоры, как увидел: в том месте, где крепилась грот-мачта, флибустьеры стали открывать люк, где крепились и хранились ядра. Другие бежали вдоль перил, потрясая забойниками, банниками, или тащили воду.
Если бы Шансене мог видеть лицо пирата, он бы констатировал, что его лицо внезапно осветилось, а на его губах блуждала странная усмешка. Однако сумерки стремительно сгущались, а флибустьер теперь нагло врал:
– Очень сожалею, но не имею возможности оставить судно. Со своего места вам не видно, в каком я плачевном состоянии после встречи с этими проклятыми англичанами протектора Кромвеля! Но можете поверить мне на слово: с вами говорит сам капитан «Принца Генриха IV». Я не могу ни ходить, ни тем более бегать: ядром чертова англичанина мне оторвало ногу в Фор-Руаяле на Ямайке, и с тех пор я могу лишь стоять на деревянной культе!
Не успел Шансене ответить, как он поспешил прибавить:
– Однако, капитан, вы сами можете прийти на наш корабль: вы будете встречены по законам самого сердечного гостеприимства.
Несмотря на сгущавшуюся мглу, Лашапель разглядел, как Шансене пошептался со своими товарищами, словно спрашивая их мнения. Он ждал невозмутимо, полагая, что и так выиграл много времени, дав возможность матросам фрегата завершить подготовку к бою, если дойдет до стычки.
Шансене снова взял рупор и спросил:
– Капитан Лашапель! Говорите, вы из Сент-Кристофера?
– Ну еще бы!
– Уж не флибустьер ли вы?
– Флибустьер и все такое прочее! – выкрикнул Лашапель вызывающим тоном, что не осталось незамеченным на «Святом Лаврентии». Да, флибустьер, располагающий патентом на каперство, непременно подписанным лично командором де Пуэнси!
Снова он увидел, как Шансене советуется со своими спутниками. Теперь на борту фрегата все было готово для отражения атаки и даже достойного ответа. Лашапель втянул в себя свежий воздух. Поставив корабль по ветру, он мог после ловкого маневра зайти «Святому Лаврентию» в левый борт, дать залп из каронад, а затем – на абордаж, если в самом деле возникнет угроза боя.
– Я имею приказ вас досмотреть, – крикнул Шансене. – Мне бы ни в коем случае не хотелось причинять вам зло, однако губернатор Мартиники приказал береговой охране схватить всех флибустьеров, засевших на острове Мари-Галант – вас в том числе, – и препроводить их в Сен-Пьер, где их предадут суду. Вам не будет причинен вред, если вы добровольно согласитесь следовать за нами. Я лишь заберу часть вашей команды на свое судно и выделю несколько человек для наблюдения за остальными.
Лашапель смачно сплюнул как можно дальше в море, но и это показалось ему недостаточно дерзкой выходкой. Он слащаво спросил:
– Досмотреть кого? Препроводить кого в Сен-Пьер, чтобы судить кого?
– Вас и вашу команду.
Сколько себя помнил Лашапель, никогда еще в тропических широтах не произносилось столько любезностей, ради того чтобы отправить на виселицу славного и отважного моряка.
А любезность была слабостью этого капитана именно потому, что сам был начисто лишен этого качества.
Он хрипло кашлянул в рупор и с притворной робостью заявил:
– Дело в том, что мне под суд совсем неохота, ваша милость, да и моя команда, думаю, стремится туда не больше меня. Богом клянемся, мы не виновны в преступлениях, которые собираются вменить нам в вину, чистота наших нравов, как и скромное наше прошлое, – лучшие тому поручительства.
Шансене, д'Отремон и два других колониста снова стали совещаться. Вдалеке, во мгле почти скрылся из виду «Бык», согласно полученному приказу, державшийся в стороне. Однако Лашапелю было наплевать, что готовилось с той стороны. Он внимательно наблюдал за средней надстройкой «Святого Лаврентия» и немало удивился, увидав, как капитан передает рупор стоящему рядом с ним человеку, которого Лашапель не знал. Это был Эрнест Ложон. Тот довольно зло прокричал:
– Уверять в своей невиновности и тем противоречить очевидности, как поступает флибустьер из Сент-Кристофера, – значит оскорблять достоинство лиц, облеченных королевской властью!
– Прошу прощения у вашей милости, – медовым голосом пропел в ответ Лашапель, – но я не имел чести быть вам представленным.
– Вы теряете голову, потеряв прежде честь! – теряя терпение, вскричал Ложон: он да еще, может быть, Лашикот думали, что флибустьер над ними смеется. – Но если вы и дальше будете объявлять себя невиновным, мы вас повесим немедля.
– У-лю-лю! – забавляясь от всей души, рассмеялся флибустьер. – Если мне грозит виселица за то, что я невиновен, чего же ждать от суда, если я согрешил?
Рупор перешел к Лашикоту: тот, взбесившись, вырвал его из рук своего друга и взвыл, обращаясь к капитану фрегата:
– Вы сдаетесь?! Да или нет?! Неужели нам придется вас потопить, или вы все-таки согласитесь следовать за нами в Сен-Пьер, не оказывая сопротивления?
– В Сен-Пьер, чтобы нас там судили? – переспросил Лашапель, будто чего-то не поняв.
– Да, чтобы вас судили!
Теперь вся команда «Принца Генриха IV» была не в силах скрыть смех. Матросы давно знали своего капитана и неизменно доверяли ему. Кстати, этим людям нечего было бояться. Зарядных картузов было предостаточно, запалы дымились, банники и забойники были крепко зажаты в руках, угрожающе взметнувшихся в воздухе.
Лашапель отнюдь не каждый день предоставлял своим людям возможность поразвлечься. Он продолжал:
– Чтобы нас судили!.. Да каким образом?! По повелению самого Господа Бога или же по французским законам?
– Каналья! – не выдержал Лашикот. – Каналья тот, кто разделяет повеления Бога и французские законы!
– Знаю, знаю! – крикнул Лашапель. – Я, конечно, слишком многого хочу: дожидаясь повелений Господа, тем самым требую того, чего так и не свершилось в королевстве на протяжении тысячи лет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50