Парсела поразило это зрелище: настоящий дождь из птиц.
— Посмотрите, лейтенант, — обратился к нему Бэкер, показывая на косяк рыб, — этих бедняжек жрут все, кому только не лень!
Прозрачную воду буравили нарядные тунцы с черно-синими полосатыми спинками, которые неутомимо пожирали сардин. Но истребление этим не ограничивалось. За тунцами гнались акулы, вспенивая воду своими могучими хвостами, они хватали добычу, щелкая зубастой пастью.
Мало-помалу разговоры на палубе стихли. Поначалу матросов развеселила охота ласточек за сардинками, но охота превратилась в настоящую бойню. Акулы, пожиравшие тунцов, перегрызлись между собой, и кровь морских хищников окрасила воду.
— Фу, черт! — сплюнул Джонсон. — Даже глядеть тошно. Нет уж, рыбьей жизни не позавидуешь.
— Таков закон, — возразил Маклеод; он стоял, опершись острыми локтями на леерное ограждение. — Сильные всегда слабых жрут. И нечего тут нюни распускать. Таков закон, говорю. Значит, надо быть сильными — и точка.
На палубе показался Мэсон с подзорной трубой в руке, лицо его порозовело от волнения.
— Вы видите землю, мистер Парсел? — спросил он дрогнувшим голосом.
— Нет еще, капитан.
Воцарилось молчание. Мэсон скорчил разочарованную, какую-то ребяческую гримасу.
— Что за гадость эти птицы, — сердито буркнул он, указывая на палубу, покрытую белым пометом.
— Зато, говорят, их яйца не хуже куриных, — возразил Пар сел.
Мэсон зашагал к носу, не пригласив помощника следовать за собой. В эту минуту косяк сардин свернул в сторону, и ласточки устремились за ним в погоню, прочь от «Блоссома». Парсел велел матросам вымыть палубу. Ему пришлось дважды повторить приказание, прежде чем они взялись за швабры.
Когда работа была сделана, Парсел прошел на нос корабля. Мэсон не отрываясь смотрел в подзорную трубу. Побагровевшее лицо его застыло, мускулы шеи напружились, он не шевелился. Через минуту он опустил трубу, резко выпрямился, зажмурил правый глаз, приоткрыл его и снова зажмурил. Потом начал осторожно массировать веко кончиками пальцев.
— Я слишком долго смотрел в трубу. Даже в глазах зарябило. Хотите поглядеть, мистер Парсел?
Парсел приложил трубу к глазу и начал налаживать ее по своим глазам. В его воображении рисовался остров, похожий на Таити: гористая земля, отделенная от океана защитным кольцом подводных рифов, мирная лагуна, прибрежная равнина. Но действительность оказалась совсем иной. Остров вставал из океана черным гребнистым утесом, он возвышался над водой на целую тысячу футов, и о подножие его бились огромные волны, увенчанные белым гребешком пены.
Парсел протянул подзорную трубу Мэсону и проговорил, не глядя на него:
— Это просто утес и к тому же не особенно гостеприимный.
— Таким ему и требуется быть, — ответил Мэсон добродушным тоном, какого Парсел еще не знал за ним.
Капитан снова навел трубу на остров и продолжал с несвойственным ему оживлением:
— Да, мистер Парсел, возможно, вам это покажется странным, но я лично был бы весьма разочарован, если бы остров оказался более доступным для высадки, чем утверждает Джексон.
— Но ведь нам тоже предстоит высадиться, — заметил Парсел.
Мэсон выпрямился во весь рост, опустил руку с подзорной трубой и вдруг без всякой видимой причины расхохотался. Парсел невольно отметил про себя, что капитан смеется впервые после смерти Джимми.
— Высадимся, мистер Парсел, — весело возразил он. — Мы-то высадимся, если даже на берег надо будет подыматься с помощью канатов.
— И он добавил: — Надеюсь и очень надеюсь, что берег крутой по всей окружности острова. Мы не можем позволить себе роскошь принимать гостей! — добавил он все с тем же необычным для него возбуждением. — Любой визит для нас будет гибельным! Да, черт возьми! У человека всего одна шея и одна голова! Мы и мечтать о такой удаче не могли, мистер Парсел. Да это же природная крепость. Никто не явится к нам и не сунет носа в наши домашние дела, уж поверьте мне! Нет и нет! Любопытствующих не найдется! Мы будем у себя дома! Этот островок хоть и невелик, зато настоящее чудо! Если только там окажется достаточно земли, чтобы разводить наш яме, и достаточно воды, чтобы утолять жажду, нам весь мир нипочем!
Он повернулся, оперся о леерное ограждение, широко расставив руки и охватив пальцами канат, и стал следить за морскими ласточками, продолжавшими свою охоту в кабельтове от судна.
— Правда, странно, что они ныряют в воду все вместе? — сказал Парсел. — Настоящий дождь из птиц.
— Слава богу, что они тут, — с довольным видом отозвался Мэсон. — По крайней мере к завтраку у нас всегда будет яичница.
Часа в два пополудня «Блоссом» достиг довольно широкого залива, открытого норд-осту. Однако Мэсон решил немедленно бросить якорь, до того ему не терпелось вступить на сушу. Он приказал спустить на воду шлюпку, желая объехать свои владения, и, к великому изумлению Парсела, сам решил возглавить экспедицию. Видимо, он не желал никому уступить чести первым осмотреть свою цитадель и убедиться в ее неприступности.
Шлюпка возвратилась часа через три, капитан и матросы дружно восторгались всем, что им довелось увидеть. Западный и южный берега острова представляли собой нагромождение крутых утесов, гигантских скал, зубчатых вершин. Однако на востоке они обнаружили бухточку, врезавшуюся в песчаный берег. Но и этот берег со стороны моря был защищен поясом рифов, а со стороны суши — грозно нависающим утесом. Решение напрашивалось само собой. Хотя бухточка была не из завидных, другой стоянки для «Блоссома», как видно, не найти. И для высадки был пригоден лишь этот песчаный берег, находившийся от судна примерно в двух кабельтовых, если, конечно, шлюпке удастся благополучно достичь суши, пробившись через буруны.
Вскоре после возвращения Мэсона пришлось бросить два якоря, потому что норд-ост гнал «Блоссом» к берегу. Парсел поднялся к Мэсону на капитанский мостик и в молчании прислушивался к грохоту прибоя, не позволявшему подойти к острову. Глухой рокот, наполнявший собой океанскую даль, вдруг сменялся тишиной, когда катившая к берегу волна сталкивалась со встречной волной. Поднявшись ввысь слитным, чудовищно огромным валом, вода с громовым раскатом обрушивалась на прибрежный песок.
Справа от «Блоссома» выстроилась гряда утесов, окаймлявшая берег, и, очевидно, вода временами врывалась в невидимый отсюда грот, вытесняя воздух, так как до слуха Парсела доносился то короткий выхлоп, то долгий свист, похожий на звук насоса, когда вода уходила из пещеры. Это сухое щелкание, сменявшееся хлюпаньем, производило на Парсела куда более мрачное впечатление, чем даже грохот прибоя.
— Вот о чем я думаю, — вдруг заговорил Мэсон, — обитаем остров или нет.
— Если он обитаем, вряд ли можно надеяться, что туземцы встретят нас гостеприимно, — отозвался Парсел.
— И я того же мнения, — озабоченно сказал Мэсон. — Иначе их пироги уже давно окружили бы судно.
Поглядев на буйную зелень, венчавшую гребень скалы, Парсел произнес:
— Возможно, за нами как раз в эту минуту наблюдают из листвы десятки глаз.
— Да, — согласился Мэсон. — Как не хотелось бы начинать нашу новую жизнь с перестрелки.
Парсел изумленно взглянул на капитана. Стало быть, Мэсон считает возможным занять остров против воли его обитателей, да еще с оружием в руках!
— Но это же бесчеловечно, капитан! — с силой воскликнул он. — Не можем же мы убивать этих несчастных лишь потому, что хотим занять их остров.
Мэсон с минуту молча глядел на своего помощника. Потом краска залила его лицо, даже затылок побагровел, глаза судорожно мигнули, лоб угрожающе нахмурился, и Парсел решил, что капитан сейчас взорвется. Но, к великому его удивлению, Мэсон сдержался и ничего не сказал. Потом заговорил таким спокойным тоном, будто никто и не думал оспаривать его планов.
— Мистер Парсел, вы будете командовать шлюпкой и попытаетесь высадиться на берег.
— Есть, капитан.
— Возьмите пятерых человек, итого вас будет шестеро, а также ружья и канаты. Если вам удастся пробиться через буруны, вы вытащите шлюпку на берег и подыметесь на скалу. Ваша задача узнать, обитаем ли остров. Если на вас нападут, отходите к месту высадки и отчаливайте. Вторая шлюпка, которая будет держаться в кабельтове от берега, прикроет вас огнем из ружей в том случае, если за вами погонятся. Если же на вас не нападут, осмотрите территорию острова, конечно, сколько успеете до вечера, и по возвращении доложите мне.
— Есть, капитан. — Парсел подождал немного и проговорил: — Разрешите сказать, капитан?
Мэсон холодно взглянул на него.
— В чем дело, мистер Парсел?
Парсел посмотрел ему прямо в глаза. На сей раз он твердо решил заставить Мэсона заговорить, хватит ему отмалчиваться в ответ на все возражения.
— Молю бога, чтобы остров оказался необитаем, — твердо произнес Парсел. — Но если он обитаем, не рассчитывайте на меня, я не буду стрелять даже в том случае, если туземцы на нас нападут.
Мэсон побагровел, усиленно заморгал, потупив голову, и вдруг заорал изо всех сил:
— Будь проклята ваша совестливость, мистер Парсел!
— Капитан!
Мэсон бросил на помощника горящий ненавистью взгляд.
— Я сказал: будь проклята ваша совестливость, мистер Парсел!
Парсел промолчал, но затем внушительно произнес:
— По-моему, вам не следовало бы так говорить.
Наступило молчание. Мэсон постарался овладеть собой, но, видимо, это далось ему нелегко, у него даже руки затряслись. Перехватив взгляд Парсела, он сцепил пальцы за спиной.
— Прошу прощения, мистер Парсел, — наконец проговорил он, отворачиваясь.
— Ничего, капитан. Все мы порой срываемся.
Этот обмен любезными фразами разрядил атмосферу, но разрядил лишь внешне.
— Во всяком случае, нам незачем ссориться, коль скоро даже неизвестно, обитаем остров или нет.
Парсел почувствовал, как его одолевает досада. Все поведение Мэсона — одни лишь увертки и отказы. Или он отмалчивается, или заходится от ярости, или оттягивает решение.
— Простите меня, — твердо произнес Парсел, — но именно в момент высадки мы обязаны определить свое отношение к туземцам. Что касается меня, повторяю, я не буду стрелять, если даже на меня нападут!
Снова последовало молчание, затем Мэсон сказал:
— В таком случае вы подвергнетесь слишком большому риску, мистер Парсел, и я не вправе, да, не вправе посылать вас на гибель. Я сам буду командовать шлюпкой и высадкой. А вы останетесь на «Блоссоме».
Парсел понял, что означают эти слова: при появлении первой же пироги Мэсон велит открыть огонь из всех ружей.
— По-моему, — проговорил он, задыхаясь от волнения, — по-моему, разумнее будет поручить командование мне.
Мэсон величественно расправил плечи.
— Мистер Парсел, я признаю за вами право не защищать свою жизнь в случае нападения, но отнюдь не считаю, что вы вправе давать мне советы.
Оставалось молча повиноваться. Парсел круто повернулся. Гнев, как хмель, ударил ему в голову, но он промолчал, не слишком надеясь на свое хладнокровие.
Войдя в каюту, он бросился на койку, голова его пылала как в огне. Ноги дрожали, и ему не удавалось победить эту дрожь. Он прикрыл глаза и стал мерно дышать полной грудью, надеясь успокоиться. Время от времени набегавшая с севера волна с упоительной мягкостью поднимала «Блоссом», в квадратный иллюминатор вливались потоки лучей, которые щедро слал безоблачный золотой закат. «А люди, — думал Парсел, — готовятся перебить друг друга».
Вдруг он почувствовал на лбу чью-то прохладную ладонь и открыл глаза. Присев на край койки, Ивоа молча глядела на мужа.
— Адамо, — произнесла она своим низким голосом, звучавшим, как музыка, — ты болен?
— Нет, Ивоа. Просто сержусь.
Ивоа улыбнулась, открыв в улыбке ослепительно белые зубы, в ее голубых глазах зажегся свет и озарил все лицо.
— Перитани ссорятся, — лукаво произнесла она. — У перитани всегда тысяча забот в голове. Перитани никогда не бывают довольны.
Ивоа недоуменно пожала плечами, прекрасными, как у статуи.
— Когда беда приходит, она приходит. Зачем думать о ней заранее?
— Перитани считают, что нужно бороться против беды. Смуглой рукой Ивоа легко прикоснулась к губам Парсела.
— Перитани слишком гордые. А иногда сумасшедшие. Начальник большой пироги тоже совсем сумасшедший.
Парсел приподнялся и удивленно посмотрел на Ивоа. Ведь Ивоа не могла понять их разговор с Масоном, они беседовали по-английски.
— Почему ты так говоришь?
Ивоа вспыхнула и, потупив взор, припала головой к плечу Парсела. Она отступила от таитянской сдержанности, и ей стало стыдно за свои плохие манеры.
— Почему ты так говоришь? — допытывался Парсел. Но тщетно. И так она сказала слишком много. Ни за что на свете она не станет продолжать разговор.
— Пойдем на палубу, — предложил Парсел, заинтригованный ее молчанием.
После темноты яркий солнечный свет ослепил его. Он невольно зажмурился. На палубе царила непривычная тишина. Собравшись возле фок-мачты, матросы и женщины плотным кольцом окружили кучку таитян, среди которых возвышались два великана — Меани и Тетаити. Парсел направился в их сторону и, щурясь от бьющего в глаза солнца, старался разглядеть, что они делают, почему вдруг воцарилась такая тишина. Он подошел к фок-мачте. Матросы и таитянки расступились, давая ему дорогу. Он застыл на месте, словно пораженный громом, не в силах выговорить ни слова. Шестеро таитян выстроились в шеренгу. У каждого в руках было ружье. А Мэсон объяснял им приемы ружейной стрельбы.
— Меани! — крикнул Парсел. — Ведь ружье табу!
Меани удивленно оглянулся на Парсела.
— Ружья — табу на Таити, — пояснил он, улыбаясь во весь рот, —
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73