И когда он наклонился, серьга великого вождя Оту скользнула у него по щеке. О, он был ее достоин! Он был ее достоин! Омаата еле удержалась, чтобы не броситься к нему, не сжать его в объятиях.
— А завтра? — спросил Парсел.
— Итиа.
— А послезавтра?
— Авапуи. А за ней Итиота. А за Итиотой я.
Он с минуту молчал.
— Так вот, — снова заговорил он твердо, — я хочу знать, кто это решил? Кто их выбирал?
Он пристально посмотрел Омаате в глаза, и она ответила неохотно:
— Остальные три тоже хотели, но я сказала «нет».
Парсел молчал, и она продолжала:
— Это унизило бы Тетаити.
Парсел задумался над ее ответом. И чем больше он размышлял, тем больше восхищался ее благоразумием.
— Но почему Итиота? — заговорил он вполголоса, как бы про себя. — Ведь я ее почти не знаю.
— Она тебя очень любит.
Парсел пожал плечами.
— Откуда ты знаешь? Она никогда даже рта не раскроет.
— Знаю.
— Итак, — продолжал он минуту спустя, — это ты все решаешь? Ты одна? Решаешь одна за всех?
— Нет. Иногда я решаю вместе со всеми. Иногда вместе с Ивоа. Иногда с Итией.
— С Итией? — удивился он.
— Итиа очень сообразительна, — сказала Омаата, покачивая головой.
Он прошелся по комнате, повернулся и, твердо встав перед ней, сказал, не повышая голоса:
— Впредь, прежде чем ты что — нибудь решишь, я требую, чтобы ты советовалась со мной.
Опустив глаза, она сказала покорно:
— Я буду делать, как ты хочешь.
Он был удивлен столь быстрой победой. Но победа ли это? Мгновение он колебался, пристально глядя на широкое лицо Омааты. Но нет, она дала ему обещание, он не должен показывать ей, что сомневается. Он направился к настежь открытой двери в сад и стал на пороге, словно в рамке, устремив глаза в чащу. Он был бы прекрасной мишенью для спрятавшегося там стрелка, а Омаата ничего ему не сказала! Он пожал плечами, теперь у него не осталось ни малейшего сомнения. Повернувшись к Омаате, он сказал резко:
— Я хочу видеть Ивоа. Слышишь? Я хочу ее видеть. Передай ей.
Затем, добавив более мягко: «До свиданья», тотчас вышел из дома. Но если он надеялся обмануть бдительность своего эскорта, то ошибся. Только состав его изменился: Итию сменила Итиота. Должно быть, Итиа снова заняла сторожевой пост возле входа в «па».
Он быстрым шагом вернулся домой и тотчас же принялся за дело. Выпиливание бимсов было тонкой и довольно нудной работой. Каждый бимс следовало выпиливать по нескольку раз, чтобы соблюдать вычерченный изгиб, и потом, с помощью рашпиля, сглаживать грани между срезами. Трудность увеличивалась еще тем, что у пилы, с которой экипаж, высадившись на берег, обращался довольно небрежно, не хватало нескольких зубьев, и она часто застревала в дереве. Потрудившись около часа, Парсел вспомнил, что Маклеод предлагал ему как-то свои личные инструменты, и решил пойти попросить их у его вдовы.
Он оставил Авапуи и Итиоту у входа в сад, окружавший дом Ороа, и вошел один. Проходя по дворику перед хижиной, он заметил, что окна плотно закрыты. Изнутри до него долетели звуки громких, перебивавших друг друга голосов. Он взошел на две ступеньки и поднял было руку, чтобы постучать, но вдруг услышал резкий голос Ваа: «Мы должны отомстить за наших танэ! Ауэ! Совсем нетрудно пробраться в „па“! Затем наступила тишина, и Парсел замер с сильно бьющимся сердцем, так и не опустив руку.
Он принял решение сразу, словно по наитию, ибо у него было странное чувство, будто, не успев додумать, он уже начал действовать. Постучав в дверь, он распахнул ее, не дожидаясь ответа, и коротко бросил:
— Ваа, идем со мной.
Ороа, Ваа и Тумата сидели на полу. Они посмотрели на него широко раскрытыми глазами. Ваа тяжело поднялась и подошла к нему. Парсел увлек ее в маленький садик позади дома.
— Слушай, — произнес он вполголоса. — Я слышал, что ты сказала. Тебе должно быть стыдно!
Широкое, простоватое лицо Ваа было неподвижно, как камень.
— Мне не стыдно, — возразила она спокойно, уставившись своими маленькими невыразительными глазками на Парсела. Вождь большой пироги был хорошим танэ. Мой долг — отомстить за него.
Парсел посмотрел на нее. Узкий, упрямый лоб, широкие плоские щеки, толстый нос, массивный подбородок. Внешность отнюдь не обнадеживающая! Как заставить этот кремень внять разумным доводам?
— Мстить за воина не женское дело, — заявил он наконец.
— Неправда, — возразила Ваа, качая головой. — Женское, когда нет мужчины.
Он вглядывался в нее. Нет, это даже не дерзость. Она неспособна на дерзость. Мысли ее сложены в голове, как орехи в беличьем дупле. И по мере надобности она вынимает их одну за другой, ни с кем не считаясь.
— У Тетаити есть ружье и нож, а у тебя?
— Нож. — И добавила: — Я убью его, когда он будет спать.
Парсел пожал плечами.
— Ты не сделаешь и двух шагов в «па».
— Я его убью, — повторила Ваа.
— Слушай, — сказал он, приходя в отчаяние, — ты никогда этого не сделаешь. Я запрещаю тебе, и ты меня послушаешься.
Она смотрела на него чуть ли не целую минуту. Мысль, что Адамо может ей приказывать, была для нее нова, и она не знала, как поступить: принять ее или отвергнуть?
Ваа прищурила глаза. Казалось, размышления утомили ее.
— Ты не мой танэ, — сказала она наконец.
— Все равно, я запрещаю тебе! — крикнул Парсел, и в голосе его прозвучала угроза. Он нащупал слабое место и сосредоточил на нем свою атаку.
— Ты не мой танэ, — повторила Ваа, как будто черпая силы в этом повторении.
И вдруг она улыбнулась. Ее унылое, неподвижное лицо сразу преобразилось. У нее была чудесная улыбка, добрая, сияющая. И такая неожиданная на этом каменном лице. Она сразу осветила грубые черты, казалось не созданные для радости. Теперь, озаренное ярким светом, ее лицо стало почти красивым. В самой ее глупости было что-то милое.
— Даже своего танэ я слушалась не всегда, — сказала она, и ослепительная улыбка, игравшая у нее на губах, понемногу становилась все печальнее.
— Что же он тогда говорил? — спросил Парсел, удивленный.
Она подняла голову, выпрямилась, расправила плечи и сказала по-английски, передразнивая голос и даже интонацию Мэсона:
— You are a stupid girl, Vaa! Ты глупая девчонка, Ваа! (англ.)


Сходство было поразительное. На секунду Парселу показалось, что он видит перед собой Мэсона.
— А ты что ему говорила?
— I am! I am! Правда, правда! (англ.)


Парсел рассмеялся.
— Так он научил меня отвечать, — объяснила Ваа простодушно.
Удивительное дело! Кто бы мог подумать, что Мэсону был в какой-либо форме доступен юмор?!
— А после этого, должно быть, ты его слушалась?
— Нет.
— Как нет?
— Нет, — сказала Ваа. — Нет, не слушалась.
— Почему?
— Я упрямая.
По-видимoму, она снимала с себя всякую ответственность за свое упрямство. Она была упряма точно так же, как камень может быть круглым или квадратным. Такова уж ее натура. С этим ничего не поделаешь.
— Значит, ты не слушалась?
— Нет.
— А что же делал вождь?
— Бил меня по щекам, — ответила Ваа.
Парсел насмешливо поднял брови. Это бросало неожиданный свет на интимную жизнь супружеской пары. Великолепная миссис Мэсон, которой муж так гордился, была, по-видимому, мифическим существом, выдуманным для поддержания престижа Дома эта леди была лишь глупой девчонкой, которой приходилось давать пощечины, чтобы ее образумить.
— Ну а потом?
— Потом я слушалась, — ответила Ваа, и ее грубое лицо снова осветила очаровательная улыбка.
— Ну что же, меня ты тоже послушаешься, — сказал Парсел твердо.
Улыбка Ваа погасла, и лицо ее больше, чем когда-либо напоминало сейчас глыбу базальта, отколовшуюся от береговой скалы.
— Я убью Тетаити, — спокойно проговорила она.
— Но как? — воскликнул Парсел нетерпеливо. — Можешь ты объяснить как? Он никогда не выходит из «па».
— Не знаю, — ответила она. — Я войду.
— Но как? Отвечай! Как ты войдешь? Через ограду? Ауэ, женщина, с твоим-то животом!
— Нет.
— Может, пролезешь снизу?
Но его ирония не дошла до Ваа.
— Нет, — ответила она серьезно.
— Послушай, ведь ночью он зажигает в «па» огни. Он тебя увидит.
— Я его убью.
— Ночью он караулит. Он и его женщины.
— Я его убью.
Тут всякий потерял бы терпение! Ваа неспособна охватить одновременно замысел и способ его осуществления. Она может держать в голове только одну мысль, вернее лишь полмысли.
— Слушай, Ваа. У него есть ружье. Это воин. А ты женщина и ждешь ребенка. Как же ты поступишь?
— Я его убью.
— Как?
— Не знаю.
— Как ты не знаешь?
— Не знаю. Я его убью.
Что толку говорить со стеной! Парсел выпрямился, расправил плечи и закричал строгим голосом:
— You are a stupid girl, Vaa!
— I am! I am! — тотчас отозвалась Ваа.
— А теперь ты меня послушаешься?
— Нет.
— Ты меня послушаешься, Ваа!
— Нет.
Он отступил на полшага, размахнулся и отвесил ей сплеча крепкую пощечину.
Несколько секунд они стояли друг против друга, потом лицо Ваа дрогнуло. Камень понемногу превратился в плоть, застывший взгляд утратил свою неподвижность, и лицо озарила прелестная улыбка.
— Я послушаюсь, — сказала она, нежно глядя на него.
— Идем. — заторопился Парсел, — ты скажешь в присутствии Ороа и Туматы, что отказываешься от своего плана.
Он схватил ее за руку и потащил в хижину.
— Говори, Ваа, — приказал он.
Ороа и Тумата встали, глаза их перебегали с Парсела на Ваа.
— Женщины, — торжественно проговорила Ваа, — я ничего не буду делать «тем» из «па». — И закончила: — Адамо не хочет. Я слушаюсь Адамо.
Тумата вытаращила глаза, а Ороа даже забыла фыркнуть. Ваа посмотрела по очереди на своих товарок, положила руку на плечо Парсела, прижалась к нему и сказала с гордостью:
— Он меня побил.
Ящик с инструментами Маклеода был почти так же велик и тяжел, как гроб. Ороа вызвалась помочь Парселу отнести его к нему домой. Ваа и Тумата тоже предложили свою помощь. Вскоре Авапуи с Итиотой бросились им на подмогу. Парсел вернулся домой с удвоенной свитой, и по дороге ему удавалось лишь чуть поддерживать крышку ящика. Ящик осторожно опустили на пол. Конечно, он оказался запертым на замок. Ороа побежала за ключом, и когда она примчалась обратно, Парсел стал на колени, отпер замок и замер в восхищении. Какие чудесные, какие изумительные инструменты! Ни единого пятнышка ржавчины, сверкающие, прекрасно отточенные лезвия, полированные, блестящие рукоятки… Но вдруг разговоры у него за спиной разом умолкли. Он обернулся, за порогом стояла Ивоа, а остальные женщины исчезли.
Парсел радостно вскочил с пола и, подходя к ней, невольно взглянул на ее руки. Они неподвижно висели вдоль тела, ладони были разжаты, пусты. Ивоа послушалась его, но ее послушание означало отказ.
Парсел резко остановился: от огорчения и разочарования он не находил слов. Взгляд его скользнул вверх и встретился с глазами Ивоа. Все те же глаза, все то же лицо, но в один миг они стали для него чужими.
— Адамо, — нежно сказала Ивоа.
Парсел проглотил слюну. Черты ее заострились, лицо похудело, блестящий живот выдавался вперед, казалось, ей было трудно стоять на ногах.
— Садись, — проговорил он вполголоса.
Он подвел Ивоа к креслу, а сам принялся ходить по комнате. Между ними легло молчание, и она не пыталась его прервать. Парсел с грустью чувствовал свое бессилие. Опять надо говорить, объяснять, убеждать… Что толку? Сколько слов произнес он за те восемь месяцев, что они провели на острове, стараясь убедить Мэсона, Маклеода, Бэкера, таитян! И все напрасно. Он объяснял, он убеждал… И натыкался на стену! Не глядя на Ивоа, он сказал бесцветным голосом:
— Ты не хочешь отдать мне ружье?
— Нет. — И добавила: — Еще не время.
— Почему?
— Мы думаем, что еще не время.
— Кто «мы»?
— Омаата, Итиа, я…
— Почему?
Она пожала плечами и сделала неопределенный жест правой рукой. Он отвернулся. Вечно какие-то тайны, неясные намеки, необъяснимые причины…
— Почему? — повторил он с гневом. — Вот уже четыре дня как война кончилась. А Тетаити не выходит из «па». Надо что-то сделать, чтобы восстановить доверие.
— Да, — ответила она, — это правда. Но не сейчас.
— Почему не сейчас?
Она взглянула на Парсела. Он пристально смотрел на нее своими красивыми голубыми глазами перитани. Серьезные, озабоченные глаза. Она почувствовала, что вот-вот растает от нежности. Ауэ, бедный Адамо, какой же он несчастный, у него такая жадная голова, она вечно хочет знать «почему»…
— Ему еще хочется тебя убить, — сказала она наконец.
— Как ты можешь знать?
Она вздохнула. Нет, этому не будет конца. Сначала «почему», потом «как», снова «почему», снова «как»… Бедный Адамо, его голова никогда не знает покоя…
— А когда ему расхочется меня убить, ты тоже знаешь?
Она серьезно посмотрела на него. Ни один таитянин не понимает иронии.
— Нет, — ответила она простодушно. — Этого я не знаю.
Он прошелся по комнате, не глядя на нее.
— Ну что ж, тогда доверь свое ружье Омаате, а сама возвращайся ко мне.
Она отрицательно покачала головой.
— В твоем положении?
— Я твоя жена, — проговорила она с гордостью. — Я должна сама охранять тебя.
Он бросил на нее быстрый взгляд и тотчас отвел глаза. Сложив руки на коленях, Ивоа подумала с радостью: «Он меня любит. Ах, как он меня любит! Ему хочется взять меня на руки, погладить мне живот и ребенка, которого я ношу. Но он сердится, подумала она насмешливо. — Думает, что сердится… Это мужчина: он сам не знает, что чувствует».
— Ну, теперь я ухожу, — сказала она, тяжело поднимаясь с места и направляясь к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73