Парсел может отправиться в джунгли, чтобы рискнуть своей жизнью, когда ему заблагорассудится, и притом с нашего благословения. Если вы не против, капитан, — поспешно добавил он, — можно перейти к следующему вопросу. Сегодня после полудня водоносы отправляются за водой, и, ввиду сложившихся обстоятельств, следует, по-моему, кинуть жребий, кому из матросов их сопровождать. Смэдж у нас грамотный, вот он и напишет наши имена на бумажках… Смэдж, дай Джонсу треуголку.
— Надеюсь, мое имя тоже будет вписано? — с достоинством осведомился Мэсон.
— Я полагал, капитан…
— Внесите и мое имя! — сказал Мэсон.
— Как это благородно с вашей стороны, капитан! — с наигранным благоговением пробормотал Маклеод.
Он поднялся, взял с одной из многочисленных полок чернильницу покойного лейтенанта Симона и поставил ее на стол. Смэдж пододвинулся к столу вместе с табуреткой, кашлянул, выставил вперед свою крысиную мордочку и, с наслаждением обмакнув гусиное перо в чернила, начал выводить буквы. Экипаж глядел на него молча, не без уважения.
— Нет никаких причин делать мне поблажки, — заявил Мэсон, обратив суровый взор к Парселу. — Каждый из нас обязан подвергать себя опасности, раз она угрожает всем…
«Вот как! — подумал Парсел. — Что-то я никогда не видел, чтобы Мэсон в шторм карабкался по реям!..» Он поймал взгляд Маклеода и понял, что у шотландца мелькнула та же мысль. Маклеод стоял за спиной Мэсона, и хотя держался он с подчеркнутым уважением, его худое лицо вдруг выразило такое глубочайшее презрение, что Парсел вчуже оскорбился. Бесспорно, Мэсон непереносим во многих отношениях. Но разве не омерзительно видеть, как Маклеод превратил его в ярмарочного петрушку и вертит им как хочет.
— Сколько имен нужно вытащить? — спросил Джонс, пристроив треуголку Барта у себя на коленях.
Маклеод сел и вежливо обернулся к Мэсону. Во всем, что касалось мелочей, он предоставлял главную роль и инициативу капитану.
— Четыре, — глубокомысленно изрек Мэсон. — Четырех человек более чем достаточно.
Джонс запустил руку в треуголку и, вытащив сразу четыре бумажки, положил треуголку на стол.
— Хант.
Хант что-то буркнул.
— Пойдешь после обеда за водой, — сказал Маклеод.
Он хотел было добавить «с заряженным ружьем», но решил отложить объяснения.
— Уайт, — крикнул Джонс.
Уайт молча наклонил голову.
— Джонсон.
— Я? Я? — испуганно пробормотал Джонсон, поднося ладонь к губам.
— А ты вообразил, что тебя не включат? — хихикнул Смэдж. — Ты, небось, не хуже других стреляешь.
— Я! Я! — повторил Джонсон слабым голосом, шаркая подошвами по полу. Он чем-то напоминал сейчас курицу, суетливо копающуюся в песке.
— Следующий, — скомандовал Маклеод, даже не взглянув на старика.
— Джонс, — крикнул Джонс и расхохотался.
— Хант, Уайт, Джонсон и Джонс. Согласны? Думаю, это все, капитан,
— сказал Маклеод.
Мэсон поднялся и прочно встал на ноги, словно опасаясь качки.
— Матросы, — громко проговорил он, — напоминаю вам, что нынче вечером мы соберемся в доме таитян и проведем там ночь.
И величественно взмахнул рукой. Собрание закончилось. Парсел вместе с Джонсом вышли первые.
— Ропати, — обратился к юноше Парсел, свернув на Уэст-авеню, — я хочу дать вам один совет. Когда будете сопровождать водоносов, не берите ружья.
— Почему это? — с досадой спросил Джонс.
Ведь речь шла о простой игре. Об увлекательнейшей из игр. Легкой поступью он пойдет с ружьем во главе водоносов, прислушиваясь к шорохам, вглядываясь в придорожные кусты…
— Если таитяне увидят у вас ружье, они решат, что вы примкнули к лагерю Маклеода.
— Да нет же! — Джонс повернулся к Парселу. — Они меня любят. Я никогда с ними не ссорился.
— Перестанут любить, увидев вас с ружьем.
— Почему? — по-мальчишески задорно улыбнулся Джонс. — Они просто подумают, что я пошел охотиться на диких свиней.
— Какие глупости! — сердито оборвал его Парсел.
— Ну, я иду, — обиженно проговорил Джонс, расправляя плечи. — Сверну на улицу Пассатов. Там мне ближе.
— Прошу вас, подумайте над моими словами, — настаивал Парсел.
— Подумаю, — бросил Джонс через плечо.
«Зачем я сказал „глупости“, — упрекнул себя Парсел. — Джонс способен на любое безумство, лишь бы доказать нам, что он уже не младенец».
— Мистер Парсел, — послышалось вдруг за его спиной.
Парсел обернулся. Это был Мэсон.
— Мистер Парсел, — повторил Мэсон, — мне нужно сказать вам два слова.
— К вашим услугам, капитан, — холодно отозвался Парсел.
— В таком случае пройдемся. Все равно вам идти мимо моего дома… Мистер Парсел, — добавил он с легким оттенком недовольства, — вы идете со мной не в ногу.
Парсел поглядел на капитана. «Мэсону даже в голову не приходит, — подумалось ему, — что он мог бы и сам подладиться под мой шаг».
— Мистер Парсел, — продолжал Мэсон, — у нас с вами бывали разногласия. Раньше я не одобрял ваше поведение. Не одобряю его и сейчас. Но, учитывая серьезность положения, я решил все забыть.
Просто великолепно! Мэсон, видите ли, прощает ему, Парселу, что он не всегда с ним соглашался.
— Мистер Парсел, — добавил Мэсон, словно не замечая упорного молчания своего собеседника, — я узнал, что миссис Парсел ждет ребенка в июне. Разрешите вас поздравить.
— Благода…
— Как вам известно, — перебил Мэсон, — миссис Мэсон находится в таком же положении.
Он выпрямился, и на скулах его проступил легкий румянец.
— Миссис Мэсон разрешится от бремени в сентябре.
— Капитан, — произнес Парсел, — разрешите мне в свою очередь вас…
— Надеюсь, — прервал его Мэсон, — родится мальчик.
Он остановился и посмотрел на своего собеседника.
— Мистер Парсел, нужно, чтобы это был мальчик, — он подчеркнул слово «нужно» и взглянул Парселу прямо в глаза, как бы возлагая всю ответственность за возможную неудачу на него. — Лично я не знаю, на что нужны девчонки. Не буду от вас скрывать, я не любитель слабого пола. Слабый — этим все сказано: Заметьте, мистер Парсел, я ничего не имею против миссис Мэсон. Как я уже имел честь вам говорить, я сделал хороший выбор. Миссис Мэсон принадлежит к числу тех женщин, которые обладают врожденным чувством собственного достоинства. И в этом отношении она напоминает мою родную сестру. Короче, миссис Мэсон — леди. Надо полагать, — заключил он, важно покачав головой, — что она происходит из знатной таитянской семьи.
Он снова двинулся вперед.
— Идите в ногу, мистер Парсел.
Парсел переменил ногу.
— Мистер Парсел, — продолжал Масон, — я человек не набожный, но с тех пор как узнал, что миссис Мэсон ждет ребенка, я два раза в день молюсь всемогущему создателю, чтобы он послал мне сына. И попрошу вас молиться о том же, — заключил он тоном приказания.
Парсел прищурил глаза. По-видимому, Мэсон полагает, что молитвы «эксперта» более действенны, нежели его собственные.
— Сделаю все, что в моих силах, капитан, — ответил он самым серьезным тоном. — Но не думаете ли вы, что отсутствие родственных связей у меня с вами и с миссис Мэсон…
— Я сам думал об этом, мистер Парсел. Создатель, пожалуй, и впрямь решит, что вы вмешиваетесь не в свое дело. Поэтому-то я и хочу просить вас быть крестным отцом. Согласитесь, что это меняет все.
— Действительно, — ответил Парсел с важностью.
— К тому же, — продолжал Мэсон, — на мой взгляд, вы будете вполне приличным крестным отцом. И вдобавок у меня нет выбора: на всем острове, не считая меня, вы единственный человек, которого можно назвать джентльменом.
— Благодарю вас, капитан, — сказал Парсел без тени улыбки.
— Как я уже говорил, — не унимался Мэсон, — это все меняет. По-моему, в качестве крестного вы имеете полное право просить создателя повлиять на пол вашего будущего крестника. И обратите внимание, что сейчас уже есть один шанс из двух, что это окажется мальчик. Но я хочу, чтобы было два шанса на два. Видите, не такая уж обременительная просьба, — добавил он, как будто создатель не вправе отказать в столь умеренном требовании.
Они подошли к хижине Мэсона. Капитан стал у калитки, ведущей на «ют», и повернулся к Парселу. Даже крестного отца своего будущего сына он не желал приглашать к себе.
Он вскинул серо-голубые глаза на вершину горы, и лицо его вдруг побагровело.
— Мистер Парсел, — проговорил он с внезапным волнением, — я не забыл вашего поведения, когда погиб Джимми.
Второй раз после высадки на остров он вспомнил об этом событии.
— Капитан…
— Вы вели себя очень смело, мистер Парсел. Вы рисковали жизнью. Этот зверь никогда бы вам не простил. Он сгноил бы вас в оковах.
Глаза его затуманились, он отвернулся и сказал прерывающимся голосом, видимо не совладав со своими чувствами:
— Если будет мальчик, мы назовем его Джимми…
Парсел опустил глаза и тоже покраснел. В эту минуту все было забыто. Он почувствовал даже какую-то нежность к Мэсону.
— Никогда, — продолжал Мэсон глухо, — никогда я не посмел бы появиться на глаза моей сестре без Джимми. У сестры была не очень-то веселая жизнь. Да и моя собственная жизнь… Короче говоря, мистер Парсел, Джимми был для нас… солнечным лучом.
Мэсон пробормотал последние слова сконфуженно, будто метафора показалась ему слишком смелой. Он подтянул ремень ружья, наклонил голову, открыл калитку и молча пересек «ют». Парсел смотрел ему вслед.
Подойдя к двери, Мэсон обернулся. Лицо его было залито слезами. Он улыбнулся, поднял правую руку и громко крикнул:
— Будет мальчик, мистер Парсел!
— Надеюсь, капитан, — горячо отозвался Парсел.
После полдника Парсел огляделся, ища свое кресло, и с досадой вспомнил, что оно до сих пор у Омааты. Он вышел в сад и уже через несколько шагов добрался до густых зарослей ибиска, ограничивавших место его обычных прогулок.
— Я иду к Омаате! — крикнула Ивоа, появившись на залитом солнцем пороге раздвижной двери, и махнула ему рукой.
Парсел с улыбкой помахал ей в ответ. Теперь он тоже научился разговаривать с помощью жестов. Как только Ивоа пересекла границу солнечных лучей, тень хижины сразу поглотила ее, словно за ней захлопнулась черная крышка.
Что-то легкое упало Парселу на голую ступню. Он взглянул на землю
— ничего. Обернулся к чаще и снова что-то легонько стукнуло его по ноге. Камешек!
Он остановился, пристально вглядываясь в гигантские папоротники, окружавшие сад.
— Кто тут? — спросил он сдавленным голосом, напрягшись всем телом.
Ответа не последовало; тишина длилась так долго, что он уже начал сомневаться, метился ли кто-нибудь в него. Но когда он снова тронулся вперед, третий камешек угодил ему в грудь. Его вдруг осенило: первый день на острове, Меани, растянувшийся во весь рост под баньяном…
— Итиа? — тихонько спросил он.
Послышался смех. Парсел вглядывался в папоротники, но ничего не видел. Ни один листок не шелохнулся. Позади чащи ибиска тянулась густая полоса, вернее, рощица гигантских папоротников, а за ними вздымались деревья верхнего плато. Шириной шагов в десять, не больше, была эта полоса. Но рощица казалась такой непроходимой, что Парсел никогда не пытался ее пересечь. Он обходил ее по Баньян-Лейн.
— О девушка, кидающая камешки! — начал Парсел.
Так говорил Меани, лежа под баньяном в тот день, когда они отправились осматривать остров. Послышался приглушенный воркующий смешок.
— Выходи же, — сказал Парсел.
— Не могу, — ответил голос Итии. — Я не смею показываться. — И добавила: — Ты сам иди сюда.
Парсел раздумывал. Одна лишь Итиа могла отвести его в убежище таитян. Маклеод был прав. Парсел медленно обошел заросли ибиска.
— Где ты? — спросил он, глядя на широкие листья папоротника.
— Здесь.
Но она все еще не показывалась. Парсел раздвинул толстые гибкие стебли и, согнувшись, вошел в чащу. Там стояла густая тень. Воздух был сырой и свежий.
— Где же ты? — спросил он нетерпеливо.
Спутанные стебли мешали ему выпрямиться. Он стал на одно колено. Все кругом было напоено влагой, все молчало, погруженное в зеленый полумрак. Земля заросла мхом.
Глаза его еще не успели ничего разглядеть. Итиа сразу упала ему на грудь, свежая, благоухающая. Ее влажные губы обшаривали его лицо с неловкой резвостью ласкового щенка. Он взял ее за руки и отстранил от себя. Но это не помогло. Как только она отодвинулась от него, ее аромат ударил ему в лицо. Цветы ибиска в волосах, тиаре, ожерелье из шишек пандануса… Под широкими листьями папоротника, в сыром спертом воздухе ее аромат приобретал какую-то неслыханную силу. «Если кожа хороша…» — сказала Омаата. Под крепко сжатыми пальцами Парсела плечи Итии казались нежными, податливыми, как плечи ребенка. Едва различая ее лицо, он вдыхал ее аромат и держал в руках как спелый плод.
— Мне надо с тобой поговорить, Итиа.
И тут же овладел собой. Не без труда он оторвал руки от ее плеч.
— Поговорить!.. — протянула Итиа.
Глаза Парсела освоились с темнотой, и понемногу он различил силуэт девушки. Она опустилась на колени и присела на пятки; в этой позе четко выступали ее округлые, сильные бедра, а полосы из белой коры, заменявшие юбку, свешивались с двух сторон до самой земля. Она повела плечами, наклонившись вперед, и ее маленькие груди сблизились; она опустила руки вдоль стройного тела, и, следуя линии бедер, они грациозно и плавно изгибались. Итиа надула губки, но глаза ее смеялись, противореча выражению лица.
— Поговорить! — повторила она презрительным тоном, волнообразно вращая бедрами, хотя тонкий стан ее был неподвижен.
—
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73