– Я счастлив.
Пастернак хрюкнул и неожиданно выпрямился.
– Глянь!
– Что?
– Разве это… не поразительно?
Мэтт поглядел вокруг. Видны были лишь часть дороги да смутные очертания магазинчиков и коттеджей на фоне подсвеченного склона горы.
– Да, это потрясающе!
– Ты сколько можешь сосчитать?
Когда Мэтт обернулся, Пастернак уже валялся на спине, уставившись на звезды. Мэтт поглядел в чистое ночное небо. Толстяк был прав. Действительно потрясающе.
– Ух ты! Видел вон ту? Падающая звезда! Пастернак начал плакать. Мэтт наклонился к нему:
– Эй, чувак! Что случилось? Пастернак пьяно запинался, но все еще пытался выразить свою мысль:
– Ничего… ничего лучше не бывает. Я плачу, потому что… это так прекрасно. Весь мир… потрясающий! Жизнь такая… удивительная! – Он улыбнулся сквозь слезы. – И мы тоже!
– Что тоже?
– Ну вот эти звезды! Вот мы, а вот они – смотрят на нас…
Мэтт промолчал.
– Мы ведь ничто, понимаешь? И ничто в этом мире не имеет значения!
– Давай, парень. Давай-ка доставим твою задницу домой. – Мэтт ухватил Пастернака за плечи и с трудом поставил на ноги.
– Я и говорю. Это ничего не значит.
– Знаю.
– Я говорю – посмотри на себя. Ты пошел в школу в… – Пастернак пытался преодолеть собственное косноязычие и отчаянно размахивал руками, будто это могло помочь найти нужное слово, – в…
– В приюте. Так?
– А я ходил в шикарную школу. А теперь мы оба здесь.
– Ну и?
– Вот я и говорю – фигня.
Мэтт ухмыльнулся, глядя на серьезную физиономию приятеля, жаждущего просветления.
– Да ведь все вокруг фигня, старик. Полная фигня.
– ЭГЕ-ГЕЙ!
Они подождали эха и снова загоготали. Эти парни часами торчали на балконе наверху и пугали прохожих.
– ЭЙ! ХТО ЕТО ТАМ ИДЕТ? ДРУГ ИЛИ ВРАГ?
– ИТАЛЬЯШКА ИЛИ ЛАТИНОС?
Они еле ворочали языками, вдоволь насмеявшись над собственными хохмами. Наконец, после долгого невразумительного блеянья, они обнаружили, что эхо, ступенчато отражаясь от полукруга корпусов гостиницы, возвращается к ним. Они были в восторге.
– ЛАТИ-И-ИНОС! ЛАТИ-И-НО-ОС! ЛАТИНОС, ИДИ-КА СЮДА И ВОЗЬМИ ПЕСЕТУ!
Смешки. Затем, на той же самой ноте, они выпустили на волю все свое остроумие:
– ЛАТИНОС! ЛА-ТИИИ-НОС! ЛЯГУШАТНИКИ, ЛАТИНОСЫ И МАКАРОННИКИ ОКРУЖАЮТ!
Они буквально умирали от смеха. Шон услышал, как снизу им закричали девушки.
– Успокойтесь, парни!
– ЛУЧШЕ ИДИ СЮДА, ДЕТКА, И СДЕЛАЙ ТАК, ЧТОБЫ Я ВОЗБУДИЛСЯ!
Похотливый смех девчонок подначивал крикуна.
– ВСЮ НОЧЬ СТОЯТЬ БУДЕТ!
– Одни обещания.
– ИДИ К НАМ, ШЛЮШКА!
Другой голос:
– И ТАЩИ СЮДА СВОЮ БЛЯДСКУЮ ПОДРУЖКУ!
– ТОКА ШТОП ОНА НА САМОМ ДЕЛЕ БЫЛА БЛЯДСКОЙ!
– Готовьтесь, мальчики!
Чурбанье снова загоготало, захлопало в ладоши и задвигало мебель. Под громкие возгласы одобрения разбилась бутылка. Шон услышал, как по лестнице поднялись навстречу романтическим приключениям девушки. Ему стало тошно. Все делали это. Все это получали. В этом не было искусства или изощренности. Нужно было лишь попросить или взять. Шон услышал возбужденные голоса поднимавшихся наверх девушек. Парень с луженой глоткой снова подал голос:
– ДЕФКИ! ХОЧУ ВАС СПРОСИТЬ КОЕ О ЧЕМ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ ОТТТРАХАЮ ВАС ДО ПОТЕРИ ПУЛЬСА!
Грязные смешки. По голосу ответившей было ясно, что она не против.
– И что за вопрос?
Шон не мог это больше выносить, но выбора не было.
– ВЫ ВЕДЬ НЕ ЛЯГУШАТНИЦЫ, ДА?
– Не-е. Мы из Корли.
И снова истерический смех.
– ВОЙ-ЕЙ! КОРР-ЛИ!
Шон посмотрел на спящую Хилари. На ее лице было беспокойное выражение. Она была такой изящной. Он жалобно вздохнул и лег рядом с ней, пытаясь абстрагироваться от саундтрека сверху. Сняв слуховой аппарат, он накрыл голову подушкой, приглушив шум веселья, но это мало помогло.
– БЛЯ! КАК ЭТО СКАЗАТЬ? ВЫ ТАКИЕ ДОСТУПНЫЕ! ВАМ СВИСТНЕШЬ, А ВЫ УЖЕ БЕЖИТЕ!
Шон услышал звук пощечины, залепленный якобы обидевшейся девушкой. Он почти видел их маленькие радостные физиономии, с нетерпением ожидающие, когда же наконец эти троглодиты начнут их дрючить. Они были правы. Это было легко. Это было легко, если тебе этого хотелось. Но ему не хотелось. Он собирался сделать все, чтобы исправить отношения с Хилари. Это все, чего ему хотелось – сделать так, чтобы все было снова хорошо. Если это не сработает, то тогда, возможно, он начнет обращать внимание на взгляды и улыбки остальных женщин.
– МЫ ДУМАЛИ, ЧТО ВЫ, НАВЕРНО, ЛЯГУШАТНИЦЫ, ПОТОМУ ШТА ТАКИЕ ДОСТУПНЫЕ! ХЕ-ХЕ-ХЕ-ХЕ!
Резкий звук шлепка.
– ОЙ, БЛЯ, БОЛЬНО, СУЧКА ФРАНЦУЗСКАЯ!
Шон натянул на голову простыню. Он скорее задохнется, чем будет слушать это дальше. А затем его осенило. Лягушки, а? Он сфокусировал свою злость на предстоящем дне. Он точно знал, что надо делать.
Звуки секса сверху выбивали ее из колеи. Девушке наверху явно было по кайфу. Отлично все слышавшая Хилари невольно почувствовала возбуждение и упрямо сжала бедра. Наверное, ей надо просто разбудить Шона, попытаться расшевелить его. Она осторожно дотронулась до него, но едва ее пальцы коснулись его бедра, она поняла, что все это неправильно. Она убрала руку. Все было точно как в ресторане, когда он целовал ее пальцы. Странно. Неловко. Нелепо. Она повернулась на спину и уставилась в потолок. Черт. Все кончено. Их отношения – история.
ДЕНЬ ТРЕТИЙ
Она не чувствовала себя так глупо с четырнадцати лет. Ровно с четырнадцати, когда она ждала около Престон Гилдхолла парня, с которым целовалась накануне в пабе в свой день рождения и который пообещал провести ее на концерт «Счастливых понедельников». «Понедельники» были на взлете. Возбужденные подростки в роскошных джинсах «багги» проталкивались мимо нее, но ее проводник так и не появился. Какой легковерной и глупой она себя чувствовала тогда, бредя на автобусную остановку через час после того, как последний человек прошел внутрь зала: злые слезы-ели глаза. Как глупо!
И так же точно она чувствовала себя сейчас. Она злилась, только на этот раз не на паренька, хотя тот наверняка познакомился накануне с какой-нибудь телкой и сейчас, скорее всего, только что лег спать. Она злилась на себя за свою ранимость – жизнь ничему ее не научила. Она злилась из-за того, что неявка на свидание мальчика, чьего имени она даже не спросила, может испортить ей весь день. И сейчас ей надо тащиться оформлять документы на машину и везти долбаного Шона смотреть какую-то церковь черт знает куда. День был испорчен.
Самым трудным было наловить лягушек. Даже с сачком, который он одолжил со двора виллы на другой стороне комплекса, у него поначалу были трудности. Проблема заключалась в длине бамбуковой палки, к которой была привязана сетка – она была слишком большой, чтобы с ней можно было управиться. Ему приходилось стоять слишком далеко, бессмысленно шаря сачком среди лилий, оптимистично проверяя его каждый раз и каждый раз ничего там не находя. Ломать детскую игрушку не хотелось, но ему пришла в голову мысль. Он ведь мог спокойно снять саму сетку с бамбуковой ручки и, пользуясь ею как совком, значительно упростить процесс.
Это сработало. Он быстро усвоил три приема: загрести, прикрыть, перевернуть. Он ловил лягушку, накрывал сетку свободной рукой, а затем вываливал добычу. Одну за другой он скидывал обалдевших лягушек в ведро, тут же закрывая крышку, чтобы они не успели выскочить. В крышке он наделал отверстий для вентиляции, выложил дно листьями и налил воды, чтобы они выдержали обратный путь.
Теперь дело за малым.
Наверное, некоторые лягушата не найдут дорогу к родному пруду, но все равно не пропадут. Опаснее всего для них будет момент, когда жлобские соседи сверху в конце концов проснутся и обнаружат маленьких гостей. Он слыхал, что у мышей бывает разрыв сердца от ужасающих воплей домохозяек, и такое вполне могло случиться. Однако конечный результат стоил риска.
На этот раз он влез на балкон с легкостью. В шкафчике уборщиц на верхнем этаже он обнаружил складную лестницу и это удобное ведро. За пару секунд он взобрался на балкон и перемахнул через ограждение. И снова дверь патио была открыта. Он рассыпал по полу крошки от печенья, чтобы привлечь муравьев, а потом выпустил лягушек. Если бы он не был так очарован мельтешением множества миниатюрных лапок, то, наверное, все это вызвало бы у него отвращение. Их были дюжины, может быть, шестьдесят или семьдесят маленьких жаб, скачущих по комнате живой зеленой массой, расползающейся под кровати, в ботинки, на кухню.
Шон плотно закрыл за собой дверь, чтобы перекрыть им путь к бегству. Было слышно, как маленькие амфибии пытаются протаранить стекло. Вскоре от этого шума кто-нибудь в комнате обязательно проснется. Если повезет, он услышит реакцию раньше, чем вернется Хилари с машиной. Сложив стремянку, Шон отнес ее вместе с ведром назад, в шкафчик уборщиц. Поднявшись наверх по лестнице, он наткнулся на рыжеволосую девушку-гида, которую видел днем раньше. Она улыбнулась ему. Сочетание ее бледной, слегка веснушчатой кожи, ярко-красной помады и идеальных белых зубов заставило его застыть. Как любой преступник, он попытался изобразить святую невинность и выдавил из себя катастрофическую улыбочку, отчаянно надеясь, что она примет его краску стыда за обычную для англичан-курортников обгорелую кожу.
– Могу ли я поинтересоваться, что вы такое задумали?
И тут что-то заставило его полностью довериться ей. Он заглянул в ее смеющиеся бирюзово-зеленые кельтские глаза и все рассказал. Инстинкт его не подвел.
Она покатилась со смеху. Говорила она с легким эдинбургским акцентом.
– Это просто здорово! – хлопала она в ладоши. – Жаль, что я сама до такого не додумалась!
Она протянула руку.
– Будем знакомы, я Мэгги Макларен. Работаю в баре у бассейна каждое утро с девяти до одиннадцати. Дай знать, если задумаешь еще какие-нибудь теракты. Тебе, возможно, понадобится сообщник. – Она покрутила головой и снова рассмеялась, а потом пошла дальше.
– Ты что себе позволяешь?
– Что?
– Я прождала у стойки портье, как дура, целых полчаса!
– Извини, я думал, ты вернешься сюда.
– Ну и какой в этом смысл? Я торчу у стойки, я разбираюсь со всем дерьмом в прокате, затем я же возвращаюсь сюда, чтобы сказать вашему высочеству, что карета подана?
– Прости. Я не подумал.
– Да уж. Ты не подумал.
Раньше Хилари никогда с ним не разговаривала таким командирским тоном, но остановиться уже не могла. Она знала границу, но продолжала заходить за нее все дальше. Не то чтобы ей это нравилось, но зато приносило удовлетворение. Она плюхнулась на диван и оглядела комнату. Он прибрался, помыл тарелки и заправил кровати.
– Ты же знаешь, что сегодня придет уборщица?
– Да, знаю.
– Ну и зачем эта уборка?
– Просто немного прибрал. Ей было бы не слишком приятно заходить в свинарник.
– Ради бога! Ей же за это платят!
Она собиралась продолжить, но тут ее прервал рев сверху. Звук был такой, будто кто-то обнаружил изуродованное тело. Вопль был нечеловеческим. Шон усмехнулся себе под нос.
– Что это еще за херня?
– Не знаю. Наверное, еще одна разочарованная парочка скандалит.
– Похоже, кто-то обнаружил в постели лошадиную голову.
– Ага. Пойдем. Надо двигать, а то попадем в час пик.
Им пришлось пройти мимо открытой двери соседнего номера. Ошалевшие лягушки врассыпную выскакивали наружу, некоторые из них начали свой спуск по лестнице к озерцу, другие неуверенно подпрыгивали, дезориентированные солнечным светом. Наверху лестницы, прижавшись друг к другу, раздетые и трясущиеся, стояли три бритоголовых парня и две девушки с безумными глазами. Шон радовался бы еще больше, если бы знал, что здоровяк Даррен всего несколько минут назад звучно храпел с открытым ртом, когда странное чувство удушья вползло в его сладкий сон. Он проснулся и обнаружил во рту маленькую лягушку. Теперь он не скоро оправится от шока.
– Доброе утро! – поприветствовал Шон группу обалдевших соседей, словно каждый день встречал толпы голых психов. Он чувствовал себя прекрасно. Просто отлично.
Но недолго.
– Тебе обязательно вести так агрессивно?
– Сказал умник, который не умеет водить! Ей хотелось сказать «неудачник», но она не решилась.
– Я тебя не критикую. Ты неправильно поняла…
– А по мне, так это самое критичное из некритичных высказываний.
– Нет, просто я говорю…
– Тогда, пожалуйста, не говори, когда я веду машину.
– …Понимаешь, главное удовольствие в отпуске – находить скрытые красоты, открывать новые вещи. А ты просто пролетаешь мимо них. Ты все пропускаешь.
– Послушай, мы едем в это старое место, как там его?
– Антекера. Да.
– И мы собираемся его посмотреть?
В его голосе было удивление.
– Ну, явно…
– Тогда заткнись и позволь мне доехать дотуда. Из-за того, как некоторые из этих мудаков ездят, мы до темноты не доберемся.
– Это же просто фермеры. Старые пахари. Они живут на другой скорости.
– Ты глянь на этого гада впереди! Почему это у него спина так напряжена?
Она ударила руками по рулю, и Шон не решился ответить.
– Да на нем крупными буквами написано – прямая спина, тупой мудак, уважает правила, не превышает скорости! Блядский тупой мудило!
Она нажала на клаксон, помигала фарами ползущему впереди пикапу и, поддав газу, проскочила мимо, едва не задев его. Шон закрыл лицо руками и поднял голову, только убедившись, что все еще жив. Она яростно развернулась к нему.
– Прекрати это, ради бога! Если бы ты умел водить, то понял бы, что это был безопасный маневр! Абсолютно!
– Ты убиваешь время для того, чтобы его сэкономить. Это бессмысленно. Во всяком случае, в отпуске.
– Слушай, ты хиппи хренов! Из-за таких, как он, и происходят аварии! Они изобретают аварии! Я должна была его обойти! Ясно?
Шон кивнул. Они оставили Торре-дель-Мар позади и теперь спускались в сторону Малаги, прежде чем свернуть на шоссе, ведущее вдоль реки Гуадаламедина через горы к Антекере. Этот отрезок дороги был проложен гудящим покрытием. Шон хорошо помнил «гудящий асфальт» по своим путешествиям в семидесятых. Тогда министерство транспорта, решив бороться с любителями скорости, в порядке эксперимента проложило на некоторых печально известных трассах особенное дорожное покрытие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23