А рестораны! Во Франции был такой унизительный случай, что он ее мучил до сих пор. Она и сейчас поеживалась, вспоминая этих гнусных мужиков-официантов, которые обращались с ними как с дерьмом. А Шон еще хотел им понравиться, позорясь своим ужасным французским. И он оставил им чаевые! Эти ублюдки игнорировали их и обслуживали из рук вон, и прикалывались между собой над убогой парочкой англичан, ковыряющихся в тарелках с дерьмом, а Шон еще и оставил им на чай] Это произошло в прошлом году. Пять лет назад ей, может, и понравились бы его попытки понять чужую культуру, но не теперь.
Она считала, что с годами это забудется. Уже почти два года у Хилари были свой успешный бизнес и другая жизнь, которая ей нравилась. Теперь Шон ее не так раздражал. Тем не менее от воспоминаний о том ресторане ее до сих пор мутило. Она не будет ничего говорить. Она не собирается все портить в первый же вечер. Но боже мой, как же непросто ей это дается! Ее муж просто чертов идиот!
Она буквально выходила из себя, сидя напротив своего мужа и наблюдая, как он добавляет щепотки твердого сыра, чеснока и сухариков в суп, довольно кивая. Этот фигов гурман подозрительно громко нахваливает остывший вонючий суп, типа он знает разницу, – и кто он есть? Незнакомец. Человек, которого она едва знает. Умелый в ласках и с отличным хером – уж этого-то не отнять, – а в остальном она не уверена. Ей было не с кем его сравнить. И вообще все это было так давно, что она и забыла.
– Так ты не возражаешь, если я посижу в машине, пока ты будешь гулять по городу? – Она заставила себя заговорить, пока антипатия не захлестнула ее полностью.
– Мне кажется, я должен обязательно прогуляться по городу – вдруг я сюда никогда не вернусь?
Бедняга. Так пытается быть очаровательным. Однако она начинала его ненавидеть все больше и больше. Все теплые чувства, которые она испытала к нему в аэропорту и в номере, исчезали с каждой шумно втянутой ложкой супа. Каждый хруст лука вызывал прилив ненависти и заставлял вспомнить еще больше позорных эпизодов. Он даже не умел водить машину. Пока она заполняла бланки в убогом офисе, удостоверяя свою личность, расплачиваясь и ожидая целую вечность, пока ей дадут ключи от раздолбанного «сеата», этот сорняк занимался единственным, что можно было ему доверить, – менял деньги. Без сомнения, он поперся в первый же банк через дорогу, не заморачиваясь насчет курса обмена на дисплее. Он был большим бесполезным идиотом.
– А что бы ты хотела на второе?
– Цыпленок выглядел нормально, – она не могла сдержаться. – Но трудно сказать наверняка.
Он выдал свою привычную ухмылочку.
– В каком смысле?
– В смысле, что наверняка это будет костлявый недоваренный цыпленок, розовый посередине, и, кроме того, мне бы хотелось камбалы.
– Слушай, это не Мексика. Мы находимся в одной из стран Евросоюза. Цыпленок будет что надо, если тебе его хочется.
Это тебе его хочется!
– Я хочу камбалу.
– Отличный выбор. Я тоже.
Усилием воли она заставила себя не кусать губу и выдавила улыбку. Это настроение пройдет. Это не его вина. Она не могла докопаться до первопричины и не собиралась этого делать. Все равно это окажется ничем.
– Ты не мог бы заказать мне попить? Просто минералки. Мне хотелось бы быть свежей для завтрашних занятий с моим ян перед отъездом в город.
И с чего это она оправдывается? Просто минералки. Она собиралась сама заказать воду без льда, но ей не хотелось выслушивать очередную лекцию от него.
– Uno cerveza е uno agua con gas, por favor. Gracias.
– Большое или маленькое пиво, сэр?
– Er, grande. Большое. Благодарю вас.
– Значит, одно большое пиво и одну воду с газом. Хорошо.
Она безрадостно улыбнулась. Если раньше у нее было предчувствие, что этот отпуск изменит их жизнь, то теперь она окончательно в этом убедилась.
– Ну и как гаспачо?
– М-м-м. Просто супер.
– Хорошо.
Она тихо вздохнула и стала смотреть на море за его спиной.
Они были правы. Клуб «Торро» мало чем отличался от огороженной парковки без автомобилей, зато с баром в одном из углов. Хотя ребятам это место понравилось с первого взгляда. Прежде всего, там не было такого соперничества, всех этих шаек, которые подпирают стенки и отпускают комментарии по поводу танцующих, как это было дома. Здесь не было скрытой агрессии, модников-снобов. Большинство из присутствующих сразу же начинали танцевать, даже не зарядившись предварительно алкоголем и не обращая внимания на то, какая музыка играет. Это был раздолбайский, непретенциозный клубешник, где толпа с одинаковым восторгом приветствовала как Джорджа Майкла, так и Пита Хеллера и под любую музыку плясала одинаково плохо.
Пастернак вызвал восторг Анке и Кристы, когда, сняв рубашку и прыгая по танцполу, тряс сиськами и щипал себя за соски. Милли наблюдала за ними из бара. Только Мэтт заметил, как она выскользнула в боковой выход, но тут же подумал, что если бы она уходила с концами, то предупредила бы своих подруг и попрощалась с ними. Может, у нее разболелась голова, или она просто устала и решила не портить отдых остальным.
Когда толпа на танцполе совсем раздухарилась, он потерял своих из виду. Одному танцевать было невесело. Нет, конечно, можно было, но вместе веселее. Рядом с ним оказалась невысокая девчонка с вытатуированной на плече розой. Она глянула на него и улыбнулась. Мэтт ответил улыбкой. Теперь ему было видно неистово целующихся Тома и Майки с Анке и Кристой в центре всего веселья. И Пастернак был там! Он что-то втолковывал диджею, довольно кивая и наклонившись поближе, чтобы его поняли. Он заказывал диджею свой фирменный танец. Диджей качал головой и пожимал плечами. Мэтт посмеялся про себя. Пастернак, яростно жестикулируя, сделал еще одну попытку, и наконец до диджея дошло. Он притянул Пастернака за рубашку и сказал ему что-то на ухо. Пастернак просиял и показал ему оба больших пальца.
Спустя пять минут счастливый Пастернак вел весь клуб гусеницей за собой, радостно скача из стороны в сторону под «Лас Пальмас возвращается». Не было человека счастливее великого вожака Пастернака, этого монстра вечеринок.
Идущий в конце «паровозика» Мэтт почувствовал, как его яйца сильно сжала девушка с татуировкой. Он подумал – а почему бы и нет? У других же получалось.
Шон слышал какие-то звуки вокруг, но от пива, жары и долгого подъема по ступеням он совсем обмяк. Хотя теперь он чувствовал себя так, будто в одно ухо ему воткнули канализационную трубу, а из другого вытащили. Звуки льющейся воды были такими оглушительными, что он было подумал, не взорвался ли водопровод. Он сел и прислушался, пытаясь определить источник звука. Это наверху. Кто-то спустил воду, и она прошла по сливу прямо через стену комнаты Шона. Ублюдки! У них что, вообще нет никакой совести?
Явно нет. Спустя мгновение душераздирающий скрежет прополз по потолку. Хуже, чем гвоздем по грифельной доске. Он заткнул уши, отказываясь верить в происходящее. Наверху вытаскивали стол и стулья на веранду, кажется, собираясь продолжить веселье. Может, они просто не знают, что под ними, на первом этаже, тоже кто-то живет? А может, им просто насрать.
Он пару раз кашлянул, чтобы они знали, что разбудили человека. Вообще-то ему следовало бы просто подняться наверх и сказать им, чтобы вели себя потише, – но именно так и начинаются драки. А если эти ребята действительно набрались, то с ними вообще не имело смысла спорить. Нет, ну какие эгоистичные ублюдки! Он бы никогда так не поступил с соседями. Никогда.
И какая жара! Боже! Теперь он полностью проснулся, протрезвев и ощутив жар ночи. Воздуха не было, была только плотная, душная, темная жара Хилари, панически боявшаяся насекомых, попросила его закрыть окна, побрызгавшись предварительно репеллентом. Теперь он мог плюнуть на это и открыть все шлюзы, но это было бессмысленно. Дышать все равно было нечем.
Он слышал каждое слово разговора наверху. Парни были поглощены тем, что Шон понимал как «трепотню». Девчонки поддерживали их глупые ремарки о еде, испанцах, валюте. Они говорили на якобы лондонском диалекте, хотя их выдавала некоторая провинциальность. Брекнелл или что-то около – настоящие гопники и кретины.
– Я вот что хачу знать – пачиму столька этих йобаных писет в адном фунте? А? На хера мне триста сраных писет, бля? Хер прассышь, кароче.
Девчонки захихикали. Включился другой тупой голос:
– Точно! Ани, бля, далжны замутить новую валюту специально для нас. На хер фсе эти франки и писеты и прочийу фигню! Адна фигня равна аднаму фунту, и фсе дела нах! Как два пальца!
Девчонки снова засмеялись, хотя на этот раз с меньшим энтузиазмом. Наверное, они уже устали ждать, когда кто-нибудь из мужиков начнет наконец к ним приставать. Им не терпелось приступить к своим курортным романам. Шону стало обидно, что у них будет секс, а у него нет. Даже самые примитивные существа имеют право на секс.
Голый и мокрый от пота, Шон прошел к двери в надежде на хотя бы маленький ветерок. Он подумал о спящей Хилари. Сегодня днем две девчонки в бассейне всеми силами старались привлечь его внимание. Им было по семнадцать-восемнадцать лет, не больше, однако на их ляжках уже был целлюлит, а животы отвисли от плохого питания, алкоголя или после родов. Он сравнил их фигуры с мальчишеской фигуркой Хилари, без малейших признаков старения, и снова почувствовал желание. Может, ему удастся завести ее во сне. Он вернулся в комнату и лег рядом с ней. Провел кончиком языка по ее спине. Она слегка поежилась и придвинулась к нему, но он не мог продолжать. Это неправильно. К тому же репеллент на ее коже был на вкус как пестицид. Он снова встал, небольшой сквознячок от двери давал незначительное облегчение. Он попил немного воды, чтобы смыть вкус репеллента. Походил по комнате, проклиная ублюдков наверху и думая о том, как бы их достать в отместку. Потому что он собирался это сделать. Они были грубыми, наглыми, шумными и эгоистичными, и у них были идиотские имена. Шон твердо решил им отплатить той же монетой.
Совсем один в своем номере, разгоряченный, голый, разбитый, но не в состоянии уснуть из-за вихря мыслей, Пастернак лежал в своей постели, и соль от его слез смешивалась с солью его пота.
Хилари то засыпала, то просыпалась. Шум наверху снова разбудил ее, и она слышала, как ходит по комнате Шон. Она ощутила приятный холодок, когда он открыл дверь, прежде чем душный покров опустился снова. Он вернулся в постель и придвинулся к ней, мучительно сладко задев локтем ее сосок. Она почувствовала, как его язык лизнул ее спину, и постаралась расслабиться, чтобы якобы не участвовать во всем этом. Она представляла его член, совсем рядом, встающим в полную силу. Она напряглась, почувствовав, как внутри нее становится мокро, ожидая, что он войдет в нее глубоко-глубоко, как всегда, и принесет ей облегчение. Она была готова, но Шон отвернулся. Вылез и прошел к холодильнику, а потом сплюнул что-то в раковину. Хилари лежала с открытыми глазами, уставившись в пустоту. Что же ей делать? Господи, ну что же ей делать?
ДЕНЬ ВТОРОЙ
Ничего. Она будет заниматься тем же, чем занималась весь последний год или больше, то есть ничем. Надо быть готовой, но ничего не делать. Быть готовой ко всему, что может прийти. Готовой к каждому моменту, к следующему эпизоду ее жизни, к новому дню и ее обязательным девяноста минутам сосредоточения наедине со своим ян. Она уже выбрала себе место у бассейна, со стороны восхода, где через час с небольшим появится бледное солнце.
Шон все еще спал. Бесконечно счастливая, даже возбужденная, она выскочила из постели с легкостью балерины и пробежала на цыпочках к холодильнику, чтобы сделать живительный глоток воды. Даже несмотря на тренированные руки и естественную силу тела, ей пришлось напрячься, маневрируя пятилитровой бутылью воды, которую Шон притащил из киоска прошлой ночью. Замечтавшись, она все крутила и крутила пробку в пальцах, глядя на спящего мужа. И снова ее захлестнула жалость к этому человеку. Она сделала еще один глоток, пролив больше, чем выпив, а затем захлопнула дверь спальни ногой.
Несмотря на закрытые шторы, Хилари ощущала красоту утра снаружи. Отдернув занавески и поборовшись с жалюзи, она моментально ослепла от яркого белого света. Гнезда квартир и вилл внизу продолжали спать, хотя температура воздуха уже поползла вверх. Прикрыв глаза рукой, она вышла на балкон снять с веревки свой купальник.
Смех проник в его сознание минуту или час назад, выуживая его из сна, хотя разбудили его все же чьи-то руки, гладившие его. Кто-то щупал его задницу, потом еще одна рука залезла под него и стиснула яйца. Мэтт дернулся, рефлекторно озираясь и соображая, где он находится. Три девчонки отскочили от кровати. Три пары глаз рассматривали его прибор, три руки прыгнули ко ртам, подавляя смешки.
– Я ж тебе говорила, что он офигенный!
– Везучая сучка!
– Дай мне его попользовать!
– Иди в жопу! Он мой – правда, Мэтти?
– Классно трахается?
– Да он мне всю жопу яйцами отбил! Три раза, да, Мэтт? Охренеть!
Она закатила глаза.
– Никогда ничего подобного со мной не было! Он просто животное! Всю ночь меня дрючил!
– Вот сучка, а!
– Да ладно, вот же он! Сомневаюсь, что он откажется потрахаться втроем!
– Вчетвером, ты!
– Ага. Если только в нем хоть капля спермы осталась! Я его всего выдоила, точняк!
Они снова расхохотались. Если бы Мэтту хотелось или он чувствовал себя обязанным, то он бы расслабился и отдался этим жадным девкам. Однако сильнее всего была охватившая его тоска. Он оглядел их – просто три девчонки, повеселившиеся как следует, – и не почувствовал ничего, кроме сожаления. Он жалел их и себя тоже.
– Слушайте, давайте увидимся сегодня вечером, ладно?
Он встал и прикрылся, пока искал джинсы. Похлопав по карману, изобразил на лице облегчение.
– Ребята меня убьют! У меня же ключи от номера, а? Хрен знает, где этим беднягам пришлось ночевать. Они меня прикончат. Надо валить.
Кое-как преодолев заслон объятий и «нормально, чтоб с языком и все такое» поцелуев, Мэтт выскочил и сбежал вниз по холму, понятия не имея, где находится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23