Однако его чеки никогда не приходили до того времени, когда пустел дубовый закром или кончалось сено. Она представила себе брошенную лошадь, забытую, как каприз, – такой была их женитьба для Денни. Годами она будет кормить ее, укрывать от дождя и снега, к тому времени Тимми гораздо сильнее привяжется к животному, чем сам Денни. И когда наконец стареющая лошадь останется без зубов или будет неизлечимо больна, Эрин должна будет принять решение умертвить ее.
Эрин отвела взгляд от пушистого белого хвоста, отгоняющего мух. Нет, она никогда не сможет этого сделать. Она выросла на этом ранчо, когда оно еще было настоящим ранчо, но она никогда на сможет сделать подобный жестокий выбор между жизнью и смертью, она предоставит этому пятнистому коню пасть самому по себе, проживи он еще хоть тридцать лет.
Помимо всего, Тимми никогда бы не простил ее. По его мнению, чем больше домашних животных, тем лучше. Приблудные кошки и котята, раненые птицы, бездомные собаки… лошади, которые не пригодны для скачек – она и Тимми ухаживали за ними за всеми.
Эрин бросила на стол овощи для салата.
– Неудивительно, что магазин почти не приносит прибыли, потому что со своими покупателями я поступаю точно так же – продлеваю кредит без всякой надежды получить оплату. Возможно, брат Денни прав.
– В чем прав? – это отворилась задняя дверь и вошел Кен.
Эрин была так увлечена своими мыслями, что даже не заметила, что говорит вслух. Она бросила быстрый взгляд на своего деверя и улыбнулась. Как земля и дом, которые она любила, одно только его присутствие в комнате успокаивало ее душу.
В своем добротном желтовато-коричневом костюме Кен Синклер вполне соответствовал своему имиджу одного из самых завидных холостяков Суитуотера и Диллона. Фигурой он походил на Денни, хотя не дорос до него нескольких дюймов, но мускулатура, развитая благодаря работе на строительстве, представляла его в более выигрышном свете. Сегодня после обеда он проводил встречу «Открытый дом» в своем новом подразделении – первом крупном предприятии близ Диллона. Эрин намеренно не поехала туда и сейчас испытывала чувство вины.
– Я просто думала вслух. О магазине.
– Продай его, – сказал он, как говорил всегда, и положил руку ей на плечи. – Этот участок мы тоже продадим.
Эрин отошла от него к раковине под предлогом, что ей нужно вымыть помидоры, она избегала глаз Кена, этой бледной копии светло-карих глаз Денни, без их озорной искорки. Неприятная тема возникала и прежде, но в по-следнее время все чаще и чаще.
– Я буду уговаривать тебя каждый день, пока ты не скажешь «да».
Его совет звучал вполне здраво; ей следует согласиться, подумала она, пора прекратить убеждать себя, что она может быть преуспевающей деловой женщиной, пора прекратить казнить себя за прошлое. Ведь тогда она смогла бы отдать Тимми в настоящую школу, развестись с Денни…
– Я не хочу уезжать, это мой дом.
Подойдя ближе, Кен положил руку ей на затылок, его рука была теплой, прикосновение приятным, но не более того. Но почему? Сколько времени прошло с тех пор, как она замирала от прикосновения мужчины, с тех пор, как горячая кровь, игравшая в ее жилах, как шипучее вино, вызывала у нее головокружение от страстного желания? В кухне пахло свежестью и теплым кексом, выпекавшимся в духовке. Эрин снова высвободилась, отошла с помидорами к столу, нарезала их в салатницу, добавила туда же зеленый перец и огурцы.
– Я не принимаю никаких решений. Тимми только что вернулся… после каникул и вчера очень напугал меня. Его сломанная рука.
– Ему сегодня лучше? – Кен достал из холодильника пиво, снял пиджак и закатал до локтя рукава рубашки – это был его обычный ежедневный ритуал.
Эрин не оборачивалась. По Кену можно сверять часы, можно быть уверенной, что он никогда никуда не исчезнет; она могла не сомневаться, что он будет здесь изо дня в день. Пусть он не обладал той энергией, что Денни, или способностью вызывать желание одним своим видом. В душе она понимала, что несправедлива по отношению к Кену, но он, казалось, мирился с этим.
– Ему сегодня наложили гипс. – Эрин постаралась изобразить улыбку. – Доктор специально открыл свой кабинет. Тимми заявляет, что гипс уже надоел ему, и придумал, чтобы каждый написал на нем что-нибудь, так что держи наготове ручку. – Ее улыбка стала более естественной. – Но подожди, пока увидишь его.
– Пойду взгляну сейчас же.
Эрин, стоя у стола, продолжала перемешивать салат, а Кен вышел из кухни и пошел по коридору к лестнице, ведущей наверх к комнате Тимми. Он так много отдал им с того самого момента, как Тимми появился на свет, и, кроме Мег, был ее самым лучшим другом, но в тридцать восемь уже пора иметь жену и собственную семью.
Мег уехала в Бозмен и не вернется домой до позднего вечера, она собиралась провести день с друзьями – эту встречу она назвала «одной из их вдовьих прогулок» – и походить по магазинам.
Быстрыми ловкими движениями Эрин расставила на обеденном столе три тарелки, достала из буфета три стакана и еще держала их в руках, когда в подъездной аллее прозвучал автомобильный сигнал.
Таким резким, отрывистым гудком, от которого у Эрин всегда волосы вставали дыбом, сельский почтальон часто сообщал ей о неурочной почте или о больших посылках. Но в воскресенье? С дурным предчувствием она выглянула из окошка.
– Кто там? – крикнул сверху Кен.
– Не представляю. Пойду узнаю, а вы оба оставайтесь смотреть телевизор.
Серый седан последней модели, слегка покачиваясь на неровностях дороги и все еще сигналя, подъезжал к стоянке у черного хода. Что-то случилось с автомобилем Мег? Но эта машина не принадлежала ни одному из ее друзей.
По двору вытягивались длинные тени, словно пальцы мужчины по коже женщины, золотой свет блестел на высокой траве пастбища и мерцал на пестрой шкуре лошади. У Эрин похолодело внутри, а когда она увидела, как лошадь подняла уши, все прояснилось.
Эрин вдруг ощутила, что у нее открылся рот и округлились глаза, а в мозгу пронеслись слова любимой песни Мег.
Но ты вернешься, когда летняя трава начнет желтеть.. .
Хлопнула дверца автомобиля.
– Привет, Кемосабе.
Эрин услышала знакомые шаги, знакомый грудной голос.
Он не постучал, и прежде чем она сдвинулась с места, наружная дверь закрылась, и он влетел в комнату как летний шторм, неся с собой аромат трав и запах автомобильного выхлопа. Эрин, застыв, стояла у раковины, она частенько рисовала себе сцену его возвращения, но никогда не представляла, что это произойдет именно так.
В первые годы она с тоской мечтала, чтобы он вернулся, потом, когда семейная жизнь закончилась, она думала об этом со страхом.
Он не улыбнулся и даже не сказал «здравствуй», а, со стуком захлопнув дверь, прислонился к дверному косяку и скрестил руки, так что ткань рубашки натянулась на его широких плечах и бицепсах. Эрин взглянула на него, и ее сердце громко застучало от его пристального взгляда. Она тоже внимательно посмотрела на него и улыбнулась бы, если бы у нее не застыли губы. Тимми всегда говорил, что его отец однажды вернется домой в ковбойской соломенной шляпе, в ковбойских кожаных штанах и сапогах, но Денни подпирал дверной косяк в простой белой тенниске, вылинявших джинсах и кроссовках, то есть в том же наряде, в котором он всегда путешествовал. Денни снял бейсбольную – или, правильнее сказать, футбольную? – кепку, на эмблеме которой было написано «Денвер бронкс», обнажив взъерошенные темные волосы, давно нуждавшиеся в стрижке; его светло-карие глаза были воспаленными, а рот, всегда чувственный и мягкий, – суровым и жестким. Пальцы Эрин судорожно сжались. У нее возникло ощущение, что она перебирается через бездонную солнечную пропасть, и внутри что-то оборвалось.
– Я приехал навестить своего сына, – произнес наконец он.
Боясь разбить стаканы, Эрин поставила их на стол, сверху до нее доносилось бормотание телевизора и приглушенный голос Кена – гарантия ее безопасности, и она решилась бросить еще один взгляд на Денни.
В его глазах не было ни угрозы, ни насмешки, он стоял чуть сгорбившись и скрестив руки, словно защищая свою талию, а белая хирургическая повязка, казалось, была предназначена для того, чтобы соединить воедино его локоть и предплечье, его лицо… Боже милостивый, его красивое лицо…
– Что с тобой произошло? – Можно подумать, она не догадывалась.
– На меня не стоит обращать внимания. Ради Бога, скажи, что случилось с Тимми?
От его тона у Эрин перевернулось сердце, наполовину от гнева, наполовину от горя.
– Ты же знаешь, – ответила она, – иначе тебя здесь, конечно же, не было бы.
– Не нужно нападать на меня, Эрин. – Он отошел от двери и направился к ней, явно с осторожностью наступая на одну ногу.
– С ним все чудесно. – Она отступила на шаг. – Тебе незачем было проделывать такой долгий путь от Юты. Пропустить скачку и потерять эти драгоценные призовые деньги.
– Черт побери, он ведь и мой сын, – заметил Денни, продолжая приближаться.
Эрин молча приподняла бровь. Ей хотелось, чтобы между ними оказался стол, но она двигалась недостаточно проворно, хотя ей следовало бы понять, что если Денни все еще способен удержаться на разъяренном быке в течение восьми секунд, он обыграет ее, как всегда обыгрывал.
– Какого черта ты не позвонила мне?
Она вздрогнула, когда Денни схватил ее за руку.
– Я не обязана это делать. Но это сделал кто-то другой.
– Это мама, – признался он. – Она сказала, что Тим спрашивал обо мне.
– Должно быть, из-за обезболивающей таблетки.
– Эрин, Господи, перестань. – Он нахмурился, и она, стоя рядом с ним, заметила как он бледен. – Где он?
Эрин старалась справиться с собой – Мег не посчиталась с ее желанием, она предала ее.
– А ты не догадываешься? – Он вырос в этом доме и должен бы знать.
– В моей комнате?
– В своей комнате, – поправила его Эрин.
Денни натянул свою кепку на темные волосы точно таким же движением, как обычно натягивал ковбойскую шляпу перед скачкой, но сейчас он передвигался с трудом.
– Поставь еще одну тарелку, – бросил он на ходу по дороге из кухни. – Я приехал из Дуранго. – Его горящие глаза бросили ей вызов, и на губах мелькнула легкая улыбка. – Но откуда ты знаешь, что я был в Юте?
Если бы не Тим, он не приехал бы.
Пока Денни медленно, прихрамывая шел по коридору и поднимался наверх, слова Эрин преследовали его и звенели в ушах как предупреждение – именно так она их произнесла. Там, наверху, Кен. Ворча от боли, он преодолевал лестницу, вспоминая лицо Эрин таким, каким сегодня в первый раз увидел его.
С тех пор как родился Тим, они встречались всего несколько раз, и то очень ненадолго, но с каждым разом она становилась все красивее. В это лето она проводила Тима на самолет, как любая другая волевая, независимая женщина, решившая жить без мужчины. Если не считать немногословных телефонных разговоров о Кемосабе ранней весной, он говорил с ней по телефону только несколько раз до и только во время визита Тима – короткие телефонные разговоры, полные организационных проблем и ничего больше, если не считать нежного звука голоса Эрин.
К счастью, Эрин не знает о том, что он возит с собой ее фотографию, моментальный снимок в дешевой металлической рамке, сделанный в тот период, который он называл их медовым месяцем – три дня в придорожном мотеле во время его первого финала Национального родео в Лас-Вегасе, три дня, когда он не выступал с быками, три дня взаперти, когда они растворялись друг в друге, три дня в постели, пока не прервалось дыхание от избытка любви.
Тогда Эрин была совсем молоденькой девушкой, теперь стала зрелой женщиной, стройной и гибкой как тростинка; ее маленькая грудь округлилась и по форме как раз подходила мужской руке, бедра, когда-то узкие, как у мальчика-подростка, слегка раздались и теперь великолепно качали бы мужское тело, голодное мужское тело.
Он подавил невольное возбуждение. Нет, есть вещи, которые никогда не изменятся. Например, ее волосы, которые все еще сохраняли свой оттенок. Их нельзя было назвать по-настоящему рыжими, но он не знал, каким словом можно определить эту легкую рыжину, покрытую золотом, и тот свет, который они излучали, даже собранные в свободный пучок.
Сейчас в кухне он проиграл, она перехитрила его, пусть так, но в тот момент, когда он увидел ее у раковины, ничто на свете больше не имело значения. Он почти пересек комнату, и она чуть не оказалась в его объятиях, еще немного, и он поцеловал бы ее, но холодный взгляд зеленых глаз напомнил ему о пропасти между ними, и вместо этого он прижался к двери. Никогда раньше она так не смотрела на него, никогда до этого момента. И он решил, что она тоже изменилась. С трудом сдерживаясь, чтобы не подойти к ней, он нагрубил и заметил, как ее красивые губы сжались в прямую линию.
Он ей не нужен. Ну что ж, это неудивительно.
Денни с болью преодолел подъем по лестнице и остановился на пороге своей бывшей комнаты, рассматривая открывшуюся перед ним картину. Он помнил многое из того, что происходило в этой комнате, а теперь здесь лежал Тим; его темные волосы были растрепаны, на бледной коже резко выделялись веснушки, а этот нежный детский рот… и этот драндулет из гипса на его тоненькой левой ручонке… ярко-зеленый гипс, весь разрисованный картинками.
У Денни у самого разболелась поврежденная рука, он почувствовал, что комната закружилась, будто он, оставшись без снаряжения, сидит на брахме, который старается сбросить его ко всем чертям. Его покалеченный ребенок. Он никогда не задумывался, что почувствует, если с Тимми что-нибудь случится, а его не будет рядом. Зато рядом всегда будет Кен, таково реальное положение вещей в Парадиз-Вэлли.
Наблюдая за своим братом и за своим сыном, Денни оперся о дверную раму, словно сегодня был не в состоянии справляться с собственным телом. Его забинтованные ребра болели, и вместе с ними болело сердце; его лицо и все тело было полно болью.
– Как дела, Кен? – наконец произнес он.
Его брат, сидевший на кровати рядом с Тимом и вместе с ним смеявшийся над шедшим по телевизору диснеевским мультфильмом, резко обернулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48