Что, дела совсем плохи?
– Хуже некуда.
– Не хочешь поделиться со своей старушкой матерью?
– Ты никогда не будешь старой, – Денни слабо усмехнулся, окинув ее взглядом с головы до ног, – когда тебе будет восемьдесят, ты будешь выглядеть только на тридцать пять, самое большее на сорок.
От этих слов Мег вспыхнула. Сперва Люк, теперь ее собственный сын говорит ей, что еще не все потеряно, хотя сама она прекрасно понимает, что это не так и не нужно об этом сожалеть.
– Кушай, Денни, тебе нужны силы. – Она села напротив сына, бросила на него многозначительный взгляд, когда он принялся за еду, а потом, немного помолчав, заговорила снова. – Ты прекрасно выступал в Шайенне, показал несколько великолепных скачек, – некоторые ей все-таки удалось посмотреть.
– И отец гордился бы? – Теперь Денни смотрел в свою полную тарелку.
– На свой манер, – ответила Мег. – Что вы с Эрин обсуждали? О чем спорили?
– Спора не было, она просто уже сама все решила.
– А ты?
– Ты поймала меня, мама. – Он покачал головой, но не мог сдержать улыбки: – У меня тоже есть свои планы.
Мег подождала, но он больше ничего не сказал, и она накрыла ладонью его большую загорелую жилистую руку – сильную руку, которой он на родео сжимал веревку для быка.
– Ты не плохой человек, Денни, – она слегка сжала его руку, – и знаешь, как я отношусь к тебе. Когда ты и Эрин уехали, чтобы пожениться, единственное, о чем я сожалела, так это о том, что не присутствовала на церемонии. В Шайенне я подумала, что не ошибалась, веря, что вы все еще принадлежите друг другу. Я видела это в ее глазах и в твоих тоже.
– Эрин сказала бы, что это всего лишь секс.
– Но это часть любой счастливой семейной жизни. – Надеясь, что он не обратит внимания на цвет ее щек, Мег похлопала сына по руке. – Твоему отцу и мне потребовались годы, чтобы понять это, но каждый должен постепенно приближаться к тому, чего хочет достичь. Ты же сейчас не сдался, нет?
– Нет, – он пожал плечами, – но я…
– Папочка! Ты дома! – Тимми ворвался в кухню и, вихрем пролетев мимо Мег, бросился к отцу, и Денни едва успел подхватить его, чтобы сын не угодил в его кофе.
– Стой, помни, что не нужно окунать эту руку в гипсе в мой завтрак. – Он крепче обнял Тимми и поцеловал. – Как поживаешь? Все эти полторы недели я скучал по тебе.
– Я скучал еще сильнее. – Здоровой рукой Тимми обхватил отца за шею.
– И рука этому способствовала?
– И не говори, – улыбнулась Мег, – но ему недолго осталось носить этот гипс. – Она сама испытывала отвращение к этой уже грязной ярко-зеленой поверхности гипса, покрытой надписями и рисунками.
– Мама сломает мне другую руку и тебе тоже, если я снова упаду. Правда, бабушка?
– Можешь в этом не сомневаться, это материнский долг. – Проведя по густым темным волосам Денни, она прошла к холодильнику за апельсиновым соком для Тимми. – Но Синклеры не сдаются, ни большие, ни маленькие.
– Это ты мне говоришь, бабушка?
– Нет, это я говорю твоему отцу. – Поверх головы внука она бросила на Денни еще один многозначительный взгляд. – Думаю, ты знаешь, где ее найти.
В свете раннего утра Эрин поднималась верхом на Кемосабе к вершине холма. Благодаря тому, что Мег взяла на себя обязанность открывать по утрам магазин, ежедневная верховая прогулка стала привычкой для Эрин, лекарством для нее и для лошади, думала она. Но раньше Эрин никогда не ездила к землянке и сегодня впервые приехала сюда, чтобы привести в порядок свои мысли и воспоминания о Шайенне. Может быть, она приняла неправильное решение?
Пересекая отдаленное пастбище, а затем петляя среди низкорослых деревьев и величественных вековых сосен, она слушала пение птиц, скорее всего соек, и отдаленное бульканье чистого быстрого ручья; вода словно текла сквозь нее и очищала ее мысли.
Остановившись на короткий водопой, они с Кемосабе снова продолжили подъем, и вскоре во впадине на склоне холма показалась землянка, и Эрин увидела, как в ее единственном окне отражается солнечный свет. Она стреножила лошадь и оставила ее пастись на нетронутой сочной траве, а сама распахнула перекошенную дощатую дверь под поросшей травой крышей и вошла внутрь.
Ее снова окутала тишина и темнота, а запах сырой земли защекотал ноздри.
Позволь мне просто обнять тебя и поцеловать…
Денни, покажи мне, что такое любовь…
О Боже, в Шайенне он снова показал ей, что значит любить. Неужели, чтобы избавиться от чувств, которые он пробудил в ней, прошлой ночью она намеренно заставила его подумать, что могла выйти замуж за Кена, что дом в Диллоне мог стать для нее раем? До чего же подло она поступила!
Взяв с полки старое шерстяное одеяло, Эрин вынесла его наружу, встряхнула и, расстелив на траве неподалеку от лошади, чья шкура поблескивала на солнце, растянулась на нем, блаженствуя в солнечных лучах и впитывая в себя их тепло.
Ей следовало бы понять, что она и Денни никогда не найдут общего языка; они не могли договориться с тех пор, как он в первый раз покинул Парадиз-Вэлли. Или Дейзи была права, и, как выразился Денни, Эрин никогда не давала ему слова сказать, а всегда добивалась, чтобы все шло так, как ей этого хотелось?
Измученная бессонной ночью и их препирательствами, Эрин наконец задремала. Она не знала, сколько прошло времени, с тех пор как она заснула, когда какой-то посторонний звук разбудил ее; кто-то бросил в нее камешек, галька упала рядом с ней, Эрин села на одеяле и, прикрыв рукой глаза от солнца, огляделась вокруг.
Вначале она разглядела только высокую мужскую фигуру, поднимавшуюся по склону холма в нескольких ярдах от нее, затем силуэт разделился на потрепанную бейсбольную кепку, широкие плечи, знакомое длинное мускулистое тело и изношенную пару кроссовок.
Денни.
У нее сразу пересохло во рту, а мысли смешались. Несмотря на все их споры, одним своим появлением он всегда приводил ее в такое состояние.
– Теперь я понимаю, почему отец всегда держал лошадей, и не одну. – Кемосабе радостно заржал, а Денни погладил коня по холке и опустился на одеяло, заняв клочочек на самом краю, не касаясь Эрин. – Черт знает, что за прогулка взбираться на этот холм, в нем, наверное, мили полторы, не меньше.
– Ты же спортсмен, ты даже не запыхался. – Она глянула на него и отвернулась. – Как ты догадался, где меня найти?
– Я знал, где тебя искать и почему.
– Мы же поговорили, но никто из нас не изменил своего решения. Как всегда. – Теребя край одеяла, Эрин снова взглянула на него. – Впрочем, в отношении Парадиз-Вэлли ты прав, – она помнила, что сказал Кен о завещании Хенка и о том, что Денни намерен использовать ее, чтобы получить ранчо, но, с ее точки зрения, Денни имел на это ранчо больше прав, чем она, – я люблю его, но я не могу простить, что ты намеренно создаешь неприятности, не считаясь с тем, что причиняешь кому-то боль.
– Включая меня самого? – спросил Денни, и Эрин в замешательстве взглянула на него. – Как ты думаешь, что заставило меня пешком подняться на этот холм? Почти всю прошедшую ночь я провел без сна на этой проклятой кушетке, снова и снова перебирая в памяти все, что мы наговорили друг другу. – Он откинулся назад, опершись на локти и подставив лицо солнцу. – Наверное, мы никогда по-настоящему не забудем того, что случилось с Тревом, ни ты, ни я, ни мама, ни Кен, но сегодня ночью ты была так обеспокоена тем, чтобы я не пострадал, словно это была не ты, а Тим.
– Я не хочу, чтобы вообще кто-нибудь страдал.
– И не только это, Эрин.
– Да, я забочусь и о себе. – Она покачала головой. – Денни, неужели ты не понимаешь? В том, что я не приемлю идею разведения животных, нет ничего нового. Шайенн был просто передышкой, отрывом от реальности; и, возможно, я поняла это благодаря Кену. Ты и я… Мы никогда надолго… – У Эрин сжалось горло, и она не смогла договорить то, что собиралась сказать.
– Это ты оставила меня в Коди восемь лет назад, когда мне зашили живот и вправили челюсть, – возмутился Денни, – это ты удрала обратно в Суитуотер, потому что не могла вынести меня в качестве мужа!
– Я вернулась домой беременной.
Хотя даже самая несговорчивая частица ее души говорила ей, что они должны быть вместе, Эрин никогда не могла заставить себя обратиться к нему за помощью, как будто это было бы признанием того, что она была не права, оставив его в той ситуации – после тяжелых травм.
– Значит, ты считаешь, что я просто повернулся к тебе спиной и отправился вместе с Люком на следующее родео? И что я мог бы снова так поступить?
– Да, именно так я и считаю, – ответила Эрин, подразумевая, что в конце концов ей придется в одиночку кормить быков и мустангов.
– Ты считаешь, – Денни недоверчиво взглянул на нее, – что меня не интересовало, как ты себя чувствовала, когда носила моего ребенка; вернее, в течение тех шести месяцев, когда я уже знал о нем? Что я не интересовался, как долго продолжались роды? – Он наклонился ближе. – Не беспокоился, будет ли Тим цел и невредим? Или не хотел узнать, как ты себя чувствовала на следующее утро после родов? Как ты выглядела в том голубом в цветочек ночном халатике?
Эрин удивленно уставилась на него: откуда он мог знать, во что она была одета?
– Мне позвонила мама, – объяснил Денни, – точно так же, как позвонила, когда Тим сломал руку, – его голос стал хриплым, – и сказала: «Я считаю, ты должен знать, Эрин родила сегодня ночью, в две минуты первого», – и я услышал улыбку в мамином голосе, – он встретился со взглядом Эрин, – она сказала мне, что тебя собирались везти после двенадцати, поэтому больница не смогла принять тебя в отдельную детскую раньше на целый день.
– Где ты был?
– В Санта-Фе. Как только мне позвонили, я сразу же понесся сломя голову. Помню, что в больницу я приехал, когда солнце было высоко и пели птицы, вероятно, где-то около полудня. – Он улыбнулся. – У приемной стойки и потом в родильном отделении я рта не закрывал; я сказал, что мы жили порознь, но мне необходимо тебя увидеть.
– И очаровал одну из медсестер.
– Может быть, – снова чуть улыбнулся Денни.
– А потом? – Против своей воли Эрин восхищалась им.
– Другая медсестра проводила меня в твою палату, и я увидел тебя. – Его взгляд потеплел. – Ты лежала в этом халате в цветочек и крепко спала, лучи солнца падали на тебя, и твои волосы горели как пламя. Ты казалась такой измученной, такой… словом, подарившей новую жизнь.
Он не разбудил ее, и она никогда об этом не знала.
– Я попросил показать мне Тима, медсестра провела меня к детской, и кто-то поднес его к окошку. – Денни на некоторое время замолчал. – Я не мог удержаться, чтобы не позвать его, но мне так хотелось прикоснуться к нему.
Эрин зажмурилась, она никогда не представляла… если и было что-то, в чем она нуждалась… После того как они с Денни расстались, она не часто слышала от него какие бы то ни было рассказы. Ответом на ее письмо о беременности было наставление в высокопарном стиле и пожелание всего наилучшего. Эрин сжала губы.
– Я держал его. На меня надели один из этих уродливых халатов и усадили в старое кресло-качалку, казавшееся неимоверно большим для такого места, а вокруг меня пронзительно пищали все остальные крошки. – Он отвел взгляд от нее. – Эрин, он был таким маленьким. Я держал его и чувствовал, что он весит не больше, чем уздечка для лошади, казалось, он мог почти весь уместиться на моей ладони, и я чувствовал себя ужасно неуклюжим. – Денни покачал головой при этих воспоминаниях. – От него исходил запах истинной чистоты.
– Я думала точно так же, – пробормотала она. Ни один запах не может сравниться с запахом новорожденного ребенка, и от этого воспоминания определенно у Эрин на глаза навернулись слезы.
– Я держал его десять минут, а потом отдал обратно и стоял за стеклом, пока няня кормила его из бутылочки.
– У меня еще не пришло молоко.
– Он заснул в этой маленькой пластиковой кроватке, на спинке которой висела табличка с его именем: «Тимоти Джеймс Синклер, семь фунтов восемь унций». Потом, – Денни помрачнел, – появился Кен, как гордый отец, с букетом желтых нарциссов, перевязанным голубыми ленточками.
Она помнила этот букет и цветы от Мег и Хенка, а также мягкую обезьянку от Денни для его сына, но Кен никогда ни слова не сказал ей о том, что Денни был там.
– Он велел мне убираться из Диллона, из Монтаны и из твоей жизни. – Денни надолго замолчал. – Я ответил ему, что уеду, потому что ты все время говорила, что хочешь этого, и у меня было родео, которое звало меня. – Он сидел скрестив ноги и щипал траву. – Эрин, я не знал, что делать, но я должен был увидеть его и тебя тоже.
Она с трудом произнесла:
– Если бы я знала… Мы не были вместе, Денни, но ведь он твой ребенок.
– Я ничего не выдумываю, – он насмешливо хмыкнул, – но в тот первый год я звонил постоянно, ты же всегда сухо сообщала мне, как растет Тимми, и по твоему тону было ясно, что ты считаешь это не моим делом.
Неужели она была такой жестокой? Так пугалась общения с ним? Боялась даже его заботы? Боялась, что ее потянет к нему?
– Денни, ты делаешь из меня такую… упрямую.
– Ты и до сих пор такая же упрямая. – Он имел в виду сегодняшнюю ночь.
– А ты чересчур гордый.
Эрин на коленях придвинулась к нему, шерстяное одеяло царапало ей кожу, губы у нее дрожали, и слезы лились ручьем. Прошло столько времени. Эрин не могла обвинять Кена, ведь она сама отняла у Денни те первые мгновения жизни их сына, однако своим молчанием Кен лгал ей, а во всех ее воспоминаниях, радостных или грустных, Денни всегда был честен.
– Что же дальше? – Он сжал ее руки и погладил пустой сустав безымянного пальца. – В Шайенне ты решилась не отвергать меня, так неужели то, что я делаю, – правильнее сказать, то, что я хочу сделать, а еще правильнее, как я полагаю, кто-то – сможет разлучить нас на всю оставшуюся жизнь?
Эрин высвободила свои руки и, спрятав в них лицо, потерлась о щеку Денни и о его густые волосы.
– Я знаю, тебе не нравится идея разведения животных, но чем я могу заниматься, когда перестану объезжать быков? Ты когда-нибудь думала об этом? – Он заглянул ей в глаза. – Сознаюсь, я – нет, наверное, до тех пор, пока Тимми не сломал руку и я не приехал опять в Парадиз-Вэлли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48