Папа сказал, что до понедельника его не починить, в доме мороз, и нам придется отменить обед.
Я быстро проснулась.
– Тебе нужно уйти из дома, мама. Пойди к Лоррейн.
– Я не могу сейчас ей позвонить: еще слишком рано. – Я зашипела в телефон, но мама восприняла этот звук как выражение симпатии. – Ничего, не беспокойся, пока все в порядке, но обед на День Благодарения, Андреа, – у меня тут индейка, и я всегда пекла пирог…
– Нет проблем, мама, мы придем к Лоррейн. Готовь там свою индейку, а я здесь испеку пирог и привезу с собой. – Мне нужно было в туалет. – Я позвоню тебе туда позже, хорошо?
Я была готова бросить трубку на рычаг. Может быть, мне удалось бы снова заснуть?
– Это не получится, и ты это знаешь. Ее обеденная комната слишком мала, чтобы там могла усесться вся семья.
Нужно знать мою маму: это был камень в огород Джорджа, мужа Лоррейн, который содержал мамину дочь не так, как мама считала правильным.
– А как насчет…
– У нас! Отлично, мама, все здорово! – Все, что угодно, только бы оттащить ее от телефона, и быстро. – Я тебе позвоню позже, утром.
Я бросила трубку, побежала в туалет, потом медленно забралась обратно в постель, понимая, что надежда заснуть потеряна. Хотя визит папы римского был бы несколько более травмирующим событием, но принимать у себя завтра всю семью – это было почти то же самое. Мой дом будет просто адом.
Мои родители все еще жили в доме, который купили сорок восемь лет назад, будучи новобрачными, и единственные изменения, которые в нем были сделаны, касались удобства размещения двоих детей. В то время как шторы в моей гостиной приобрели ветхий и изношенный вид через десять лет или около того и их пора было менять, мамины занавески гордо висели уже около тридцати лет и выглядели свежими и яркими.
– Это все из-за твоего обращения с вещами, – говорила мне мать, стоя на четвереньках и протирая маленькой мягкой щеточкой тахту, обивку на которой меняли задолго до того, как я вышла замуж.
У меня не хватало терпения для такого: я нанимала людей чистить ковры и мыть окна и отдавала шторы в чистку.
– Химические средства, которые они используют, слишком ядовитые, – говорила мама своим мудрым голосом, – и ткань быстро изнашивается. Если бы ты все чистила сама…
Ну, может быть, даже вполне возможно, но я предпочитала менять вид своего жилья каждые десять лет. Ну и что такого, что я не была такой замечательной хозяйкой, как моя мама. Зато я умею много такого, что моя мать не умеет, и это мне вполне подходит. Мы с мамой – дети разных эпох, и я не получаю, как она, оргазмического удовлетворения от сверкающей кухонной двери. Я вполне довольна тем, как она отмывается с помощью швабры с губкой. У меня есть чем занять свое время, и это мне гораздо интереснее.
Эти мысли проносились одна за другой в моей голове в то время, как я оттирала свою кухонную дверь, стоя на четвереньках. Спальни уже были доведены до состояния совершенства, особенно гостевая, где родители проведут несколько ночей.
– Мы не можем навязываться Джорджу и Лоррейн, – сказала мама, когда я позвонила ей около полудня, – когда у тебя такой большой и пустой дом. Мы лучше погостим у вас до понедельника. – Четыре дня занятий или расслабления по случаю долгих каникул ушли у меня из-под ног. К субботе мы все будем вымотаны до предела, особенно я, что меня больше всего беспокоило. Я всегда, когда приезжали родители, погружалась в безумие мытья, чистя и отскребая свой дом до полного блеска.
– Но наша спальня – это наше частное помещение! – запротестовал Стюарт, когда в девять вечера я потребовала, чтобы он убрал свою спортивную одежду, разбросанную по комнате. – Матери тут нечего делать, и она сюда не заходит. Ты опять комплексуешь.
– Я не комплексую, я просто хочу, чтобы к ее приезду было убрано, чтобы ей не к чему было придраться.
– Да уж, не комплексуешь, – засмеялся он. – Мне приятно это слышать. Может быть, когда-нибудь ты объяснишь, почему наш дом не всегда так красиво выглядит?
– Вставай, Стюарт, и уйди с дороги! – рявкнула я.
Он был замечательно спокоен почти все время, пока родители гостили, но ведь мама считала его совершенством, и у него не было с ней таких проблем, как у меня. Я любила притворяться, что мнение моей матери меня ни грамма не волнует, но при этом не могла вынести малейшего качания головы, легкого искривления губ, указывающего на неудовольствие, когда я делала что-то, чего она не любит, и я вылезала из собственной шкуры, чтобы этого избежать.
«Измучена, но вознаграждена за свои усилия», – думала я на следующий день, сидя с изящной улыбкой во главе стола, на котором стояли жареная индейка и все гарниры, которые в нашей семьей состояли из жаренной по-итальянски картошки, папиного любимого блюда из шпината с чесноком и грибами и теплого домашнего яблочного пирога. Я чувствовала, что мама довольна, и это было приятно.
– Был очень милый обед, дорогая. Я вижу, что хорошо тебя научила, – сказала она с гордостью.
Едкий ответ замер на моих губах, когда я перехватила взгляд Стюарта, предостерегающе просигналивший мне не вступать в пререкания, так что я глубоко вздохнула и приняла этот сомнительный комплимент.
Келли и Брайан с двумя детьми Лоррейн вышли из-за стола сразу после обеда, не желая задерживаться за ним ради кофе с ликером в обществе предков, и отправились в кабинет смотреть телевизор. Лоррейн вела себя за обедом очень спокойно. Я поняла, что двадцать четыре часа, проведенные в мамином обществе, доконали ее, так что не удивилась, когда они с Джорджем собрались уезжать почти сразу после того, как мы выпили кофе.
Я мыла десертные тарелки, когда Келли пронеслась по кухне:
– Мама, я еду к Сью! Я тебе позвоню. Пока, бабуля!
И она убежала. С тарелками в руках я стояла спиной к столовой и ждала, зная, что сейчас последует. Разумеется, я услышала голос своей матери.
– Ты знаешь, это, конечно, не мой дом, но девочка в возрасте Келли должна после обеда помогать своей маме на кухне.
– Мама, сейчас место девочки не обязательно на кухне. Брайан дома и может помочь – я сейчас позову его. У Келли были планы на сегодняшний вечер, когда мы еще не знали, что ты приедешь.
– Ты знаешь, что я не люблю встревать в чужие дела, – сказала она, собираясь сделать именно это, – но думаю, что Келли предоставлено слишком много свободы. Мир так опасен, а ты даже не знаешь, с кем она. Она молода, ты должна лучше ее контролировать. Мальчики…
Она продолжала, а я сжала зубы, стараясь не слушать, оттирая тарелки с таким рвением, как будто пыталась стереть с них узор вместе с остатками пищи.
– …в этом возрасте… только одно у них на уме… – жужжала мама.
Я мудро не рассказывала ей о том, как Келли летом чуть не изнасиловали. Если бы я рассказала, мать, наверное, посадила бы ее в клетку.
Я попала в ловушку и снова стала ребенком, а мама все продолжала за моей спиной о «грязных мыслях» и «возможностях грешить», и знакомое чувство отчаяния росло во мне и грозило взорваться. Великий Боже, я должна бежать от звуков ее голоса, от того же старого занудства, которое я уже слышала, когда мне было семнадцать лет.
– А ее мальчики! Что ты о них знаешь?
– Я сейчас вернусь, мама. Посиди в гостиной со Стюартом и с папой. Мы можем потом закончить, – протараторила я, одновременно исчезая из кухни.
За моей спиной послышался звон посуды, загружаемой в мойку. Конечно, мать не будет ждать, она сделает это быстрее и лучше, чем я, и еще до моего возвращения. Я помчалась по лестнице в свою комнату, с детским удовольствием захлопнула за собой дверь и села на кровати, бессмысленно уставившись в зеркало. Когда мне было семнадцать лет, я тоже так поступала.
«Келли не предоставлено слишком много свободы, – раздраженно думала я. – Она знает правила, она не боится говорить со мной, и без меня она старается вести себя правильно. Наконец, я доверяю своей дочери – это то, чего ты никогда не делала, мама!»
Однако к пятнадцати годам я выработала способы сбегать от матери. Один из ребят обычно ездил на машине, и после школы или по выходным я старалась уйти из дома когда только возможно. С матерью ты всегда чувствуешь свою виновность, пока не докажешь, что невиновен. Когда я начала встречаться с Ричардом, мне проще было солгать ей, потому что все, что я делала, она тщательно и обо всем расспрашивала. Она так боялась, что со мной случится что-нибудь плохое, что просто сводила меня с ума. Я не знала ничего о том, как забеременеть или как не забеременеть, а она отвечала на вопросы неизменным: «Что ты хочешь знать? Это тебя не касается!» Интересно, когда я должна была про все это узнать? Но мы не обсуждали интимные вопросы.
Какой контраст между мной и Келли в пятнадцать лет, когда я говорю ей, что если она собирается заниматься сексом, я дам ей таблетки. До сих пор легко было быть либеральной мамой, но история с Карлом напугала меня, возможно, наполнила теми же страхами, какие моя мать испытывала по отношению ко мне. Итак, в результате все возвращается на круги своя.
Когда я услышала голос мамы, поднявшейся по лестнице и звавшей меня, я поняла, что я уже давно дуюсь в своей комнате. Открывая дверь в мою спальню, мать спросила:
– С тобой все в порядке? Я все вымыла на кухне, а ты не пришла.
– У меня закружилась голова, мама, так что я пошла полежать несколько минут. Сейчас все хорошо. Пойдем вниз, поболтаем немного.
Этой ночью Келли не пришла домой. Как раз этого не хватало, когда мать гостит у меня дома.
Я заметила время, когда начала переодеваться перед сном, думая о том, что, когда Келли придет, будет прочитана еще одна лекция. Но я не беспокоилась: когда Келли отправлялась к Сью, она сказала, что позвонит, если они куда-нибудь еще поедут. Вероятно, она пыталась позвонить, но было занято, или она забыла позвонить, что с ней иногда случалось. Это неприятно, но все же не конец света.
Зато моя мать не могла пойти спать, пока не «все цыплята находятся в безопасных гнездышках». Я пожелала ей спокойной ночи, но она взглянула на часы.
– 12:11,– заметила она громко. – Это не слишком поздно для прогулок Келли?
– Ее «комендантский час» – 12:30, мама, не волнуйся за нее. Я спущусь закрыть за ней дверь: она появится через несколько минут.
Я еще побродила по дому, выключая свет и вытирая крошки, которые мать не заметила на кухонном столе, потом растянулась на кресле в кабинете, прислушиваясь к тишине. На случай, если Келли подъедет к дому на чем-нибудь шумном, я притащила Мозеса на ночь домой и выключила весь свет, кроме одной лампы.
В 12:35 я плюхнулась на постель рядом со Стюартом, который уже мирно спал. Я была слишком измучена, чтобы спать, и устраивалась поудобнее под одеялом, когда услышала у двери мамин голос.
– Келли еще не приехала, – шептала мать. Бог знает, почему она шептала: папин храп сотрясал стены, и Стюарт выводил свою мелодию.
– Я знаю, – хрипло прошептала я в ответ. – Она скоро приедет. Она иногда задерживается на несколько минут, просто чтобы меня проверить. С ней все в порядке, мама, спокойной ночи.
– Как хочешь, – сдалась мать с неудовольствием, которое тяжело повисло в воздухе.
«Я неправильно себя веду, но она будет последним человеком в мире, оспаривающим мои права на воспитание детей», – эта невысказанная мысль прозвучала в ее прощальном фырканье. Мать ускользнула обратно в коридор и мягко закрыла за собой дверь своей комнаты. Когда эта женщина закрывает за собой дверь, она собирается спать, а не вмешиваться в мои дела: с этого момента моя совесть должна бодрствовать, ожидая возвращения дочери. «Наверное, мама тоже здорово устала», – усмехнулась я. Мое ночное бодрствование длилось около трех минут, а потом я провалилась куда-то. В 4:21 мама была у моей кровати:
– Андреа… Андреа-а-а, проснись!
– Да, что случилось? – пробормотала я.
– Я вышла в туалет и решила зайти взглянуть на детей – кровать Келли пуста.
Ее шепот усилился на несколько децибел, доведя Стюарта до состояния, близкого к возвращению к жизни.
– Пойдем в ее комнату, – прошептала я в ответ.
Я прошла за ней через холл, постепенно просыпаясь и обдумывая, что могло случиться, и села рядом с мамой на край кровати Келли.
– Ну, на самом деле ничего страшного, мама. Возможно, она пыталась позвонить, может быть, Брайан висел на телефоне или она просто забыла – в конце концов, она ведь не ребенок. Я уверена, что она ночует у Сью.
– Позвони им, – предложила мама.
– Ну уж нет, мама, звонить людям в 4:30 утра совсем не в моем стиле. Я утром сразу позвоню.
Естественно, что еще мы могли сделать? Вернуться в наши постели и лежать без сна остаток ночи. Я пыталась читать, но мой мозг изобретал бесконечные несчастья, которые могли случиться, нападения, которым Келли могла подвергнуться, и даже возможность того, что она всю ночь развлекается в компании, а утром будет повешена, утоплена и четвертована собственной матерью.
В семь часов я сочла, что уже можно позвонить Марсденам, и набрала номер из своей спальни, надеясь, что уже достаточное время для того, чтобы они только немного рассердились на меня.
«Ее у нас нет», – сказал Грег Марсден, вернувшись из комнаты Сью. Его дочь там одна, похоже, что спит, но Келли у нее нет. Он не знает, что случилось: он вчера пошел спать раньше девочек.
Я попросила его справиться у жены. Я подождала менее терпеливо, пока он будил жену. Она подошла к телефону, чтобы сонным голосом сообщить мне, что слышала, как входная дверь захлопнулась в половине первого, и посчитала, что это Келли поехала домой, но не проверила, и она на самом деле не знает, куда делась Келли.
– Честно вам скажу, – зевнула она, – я думаю, что девочки поссорились: я слышала какой-то спор перед тем, как она уехала.
Я слышала на заднем плане голос мистера Марсдена, говорившего, что он пытался расспросить Сью, но и она не имеет ни малейшего понятия, куда поехала Келли.
– Пожалуйста, держите нас в курсе, а мы, если Что-нибудь услышим, немедленно вам сообщим, – сказала она, теперь уже проснувшись, и ее голос звучал участливо. – Я уверена, что все объяснится и вы посмеетесь, когда она объявится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38