– Ну-с, – возвестил Кент, – могу вас обрадовать, ее сиятельство отбыла из Чикаго вчера вечером. Она неожиданно отменила визит к Пальмерам и намерена прибыть домой как раз вовремя, чтобы поздравить всех нас с Рождеством Христовым.
– Вот это мило! – искренне обрадовалась Анна, а Билли прибавил: – Я так и рассчитывал.
– Мистер Чэттертон только что получил телеграмму, – продолжал Кент, – и, конечно, вся программа изменилась.
Он завтра днем едет ее встречать. Билли, а вы, кажется, собираетесь в Сан-Матео?
– Я как раз убеждал мисс Эспинозу, что сумел бы помочь ей выбрать рождественские подарки.
Действительно ли Кент и Анна обменялись быстрым, многозначительным взглядом, или это только показалось ей? – спросила себя Жуанита. Хотя она не поняла значения этого взгляда, кровь ударила ей в лицо. Она отрицательно покачала головой, смягчая отказ улыбкой, и вошла вслед за Анной в дом.
Билли снова спустился в сад, Кент же с равнодушным видом пошел за девушками. Когда Анну кто-то кликнул наверх, и она убежала, Кент слегка дотронулся до плеча Жуаниты.
– Как дела? – спросил он, когда они остановились у широко раскрытого французского окна, откуда был виден, как на ладони, сад, весь залитый сегодня золотым светом. Даже тени, казалось, были пронизаны им.
– Все прекрасно, – отвечала Жуанита. – Но ведь ничего неизвестно, – прибавила она с легкой тревогой, – пока не приедет миссис Чэттертон и не решит.
– Думаю, что она решит в положительном смысле, – улыбнулся Кент, прищуривая глаза. – А вам бы хотелось остаться?
– О, да! – И затем она прибавила немного сдержаннее: – Это очень хорошее место, и мне здесь так нравится!
– Вы сумели освоиться со всем, на удивление, просто, – заметил дружески и одобрительно Кент. – А как обстоит дело с поисками? Сделали вы уже что-нибудь?
Жуанита оглянулась вокруг и понизила голос.
– Я просмотрела весь указатель Сан-Франциско и адресный календарь Окланд и Берклей – я нашла их в здешней аптеке… – Глаза ее стали снова печальны.
– И что же? Никаких следов? Ничего?
– Ничего!
– У него ведь несколько необычное имя? – предположил Кент.
Жуанита не дала поймать себя на эту удочку. Она серьезно взглянула ему в лицо.
– Я скажу вам это имя, но только в том случае, если ничего не добьюсь сама. Ведь я обещала матери…
– Да, да, я понимаю, но мне бы хотелось помочь вам… Мне кое-что пришло в голову… Одно, во всяком случае, достоверно, что вы малюткой были привезены на ранчо из Сан-Франциско?
– В этом я почти уверена.
– В таком случае, надо думать, что этот человек (мне все думается, что это ваш отец), находится или находился когда-то в Сан-Франциско.
– Да, и я так полагаю.
– Ваша мать, – помните, вы мне говорили – упоминала о старой Миссии, упорно твердила это в последние минуты.
– Да. И я несколько раз ходила туда. Я просмотрела все старые церковные книги за 60–70 лет, – не найду ли записи о моем крещении. Но такого имени не оказалось.
– А приходило ли вам в голову, как и мне, что сеньора, быть может, говорила о старой миссионерской церкви в Сан-Франциско? Ведь и здесь есть такая, насколько я знаю.
По всему было видно, что Кент искренне хотел помочь девушке. Горячий румянец вспыхнул на ее щеках, глаза заблестели. Она так и впилась в лицо собеседника. Сквозь маску беспечного равнодушия в этом лице, казалось ей, сквозил ум, доброта, – она внезапно почувствовала, как все в ней тянется к нему, как страстно ей хочется понять его, стать чем-то в его жизни. Она, не отвечая, неподвижно стояла возле него.
– Пожалуй, стоит попытаться, – бросил он небрежно.
– Стоит попытаться, – как эхо повторила Жуанита. – Но как мне это устроить?
– Вы можете попросить миссис Чэттертон отпустить вас как-нибудь в город. Она часто уезжает в Санта-Барбара и в Сан-Франциско, может быть, она даже захватит вас с собой туда. И… я хотел бы так устроить, чтобы побывать там вместе с вами, – прибавил он озабоченно, словно вспомнив что-то неприятное. – Постараюсь это сделать после праздников… Да, кстати… – он отвернулся, – вы идете сегодня в Сан-Матео?
– Да, по четвергам мне разрешается отлучаться по своим делам. И я хочу сегодня закупить кое-что к рождеству.
– Вы пешком? – спросил Кент, словно не придавая значения ответу.
– Я еще об этом не думала… Но ведь это всего лишь в двух милях отсюда, а я так мало гуляю… – рассуждала вслух Жуанита. – Пожалуй, правда, пойду пешком – это идея!
– Часа в три?
– Да, я думаю, после завтрака. – Жуаниту удивил его тон, но еще больше удивилась она, когда Кент сказал:
– Подождите меня. Я пойду с вами.
И они отправились вдвоем, когда солнечное утро сменилось прохладным тихим днем. Дороги были чисто выметены ветром, только у заборов собирались в кучи опавшие листья. В некоторых окнах уже висели зеленые гирлянды, а когда Кент и его спутница вошли в деревню, то в окне почти каждой лавки они видели маленькие елочки, корзины фруктов, весело пестреющие украшения. Повсюду толпились дети, болтая и глазея в окна, пока старшие закупали все необходимое к празднику.
Жуанита с воодушевлением принялась за свои скромные покупки. Кент наблюдал за ее оживлением с удовольствием и легкой завистью. Она казалась такой юной в своем простеньком, наглухо застегнутом черном жакете, такой миловидной с этими весело блестевшими голубыми огоньками глаз и непослушными вьющимися локонами, словно ангел с рождественской открытки.
Для Лолиты, Долорес и Луизы были приобретены носовые платки, для ребятишек – целая гора игрушек и сладостей, для старой Лолы – эффектный чемоданчик из блестящей коричневой кожи «под крокодила» ценой в два доллара.
– Она часто ездит навещать родню, – объяснила Жуанита, – и таскает с собою свертки просто в газетной бумаге. Она будет в восторге от этого чемоданчика!
Кент смеялся, вникал во все подробности, то обращая ее внимание на какую-нибудь вещь в лавке, то споря с ней:
– Я не дарил бы этого мальчугану, – ему надо купить что-нибудь такое, что он не сможет ни проглотить, ни сломать.
Когда все было закуплено, короткий день уже перешел в сумерки, и Жуанита порядком устала. Кент предложил зайти выпить чаю.
– Чаю! – обрадовалась она. – А куда же мы пойдем?
– В «Дейзи Чейн». Там хорошо.
Она пошла за ним по темной улице мимо светящихся в синеватом сумраке окон. В маленькой уютной чайной, где пахло свежим печеньем, Жуанита с блаженным ощущением опустилась на стул.
Когда чай был подан и девушка пересчитала свои пакеты и свертки и проверила, все ли закуплено, она спросила, вдруг став серьезной:
– Надеюсь, в этом нет ничего нехорошего?
– В чем? В том, что вы зашли со мной выпить чаю? – спросил Кент с легкой насмешкой. – Это одна из привилегий самостоятельных женщин!
Он внезапно впал в мрачное настроение. Это смутило Жуаниту, и она сказала с неуверенной улыбкой:
– Но одной из этих привилегий является и право платить за себя.
Вместо ответа он посмотрел на нее так хмуро, что сердце у нее упало: он обижен, это ясно.
– Терпеть не могу этого рода заявлений! Все мужчины их терпеть не могут, – сказал он резко.
Жуанита была утомлена. Кроме того, близость рождества, вопреки ее мужественным стараниям быть веселой, больно напоминала ей о ее одиночестве. Она сидела, опустив глаза на голубую тарелочку с мармеладом, и тарелочка расплывалась в тумане набегавших на глаза слез. Жуанита уже жалела, зачем посвятила Кента в свой план, пошла с ним вместе, зачем согласилась зайти выпить чаю.
Они оба молчали, и Жуанита, борясь со слезами, медленно ела свой бутерброд и пила чай из бледно-зеленой чашки.
Маленькая лампа на столе освещала ее пылающее, опечаленное лицо и гладкое черное платье на тяжело дышавшей от волнения груди.
Когда она немного успокоилась и решилась поднять глаза на Кента, она увидела, что он, опершись локтем о стол и склонив подбородок на руку, наблюдает за ней. Щеки ее еще ярче заалели, но опасность уступить слезам миновала, и она спросила с участием:
– Что это с вами, отчего вы такой?
Он поспешно занялся своей чашкой и, отпивая из нее, сказал:
– Простите, я разозлился из-за пустяка. Но не такой уж я бедняк, чтобы маленькая… чтобы такая девушка, как вы, не могла выпить со мною чаю, не жалея меня.
– Честное слово, мне и в голову не приходило жалеть вас, – с негодованием оправдывалась Жуанита. – Мне только захотелось во всем быть независимой, вот и все. Я пошутила. Я знаю, что чай здесь стоит тридцать пять центов, и не стала бы спорить из-за такой мелочи.
– Да, я знаю, – сказал Кент. – Но если бы… если бы вы пили здесь чай хотя бы… хотя бы с Билли Чэттертоном, я не думаю, чтобы вам пришло в голову сказать это… – Он сделал паузу и закончил уже другим, легким тоном с живым интересом в глазах: – А славный мальчик, не правда ли?
– Он, кажется, очень милый, – сказала Жуанита тепло.
– А знаете ли, что и вы тоже – очень милая? – спросил Кент с такой неожиданно ясной улыбкой, что радость вернулась в сердце Жуаниты, и она почувствовала, что может и говорить с ним, и смеяться, как раньше.
– Вы так непозволительно юны, – принялся объяснять Кент нежно и вместе с тем немного насмешливо, – такая золотая и розовая, и прелестная, и добрая. – И, не дав Жуаните опомниться, он продолжал болтать так, как в тот день на скале, дружелюбно и увлекательно.
Всю его мрачность и равнодушие как рукой сняло.
Затем, когда они окончили свой чай, оказалось, что Джонсон, один из шоферов Чэттертона, уже ожидал их в маленьком закрытом автомобиле. Жуанита, растроганная этим новым доказательством внимания со стороны Кента, была благополучно доставлена домой со всеми своими свертками и сохранила об этом вечере приятное воспоминание.
ГЛАВА VII
На следующий день уже с утра началась суета. Приносили письма и цветы, посетители осаждали дом, телефон звонил, не умолкая. Миссис Чэттертон ожидали в четыре часа, и, хотя Жуанита уговаривала себя, что ей незачем придавать такое значение встрече с блестящей миссис Чэттертон, она не могла не ощущать некоторого волнения при мысли о ней.
Во всем доме топились камины, благоухали цветы, словно в июньском саду, тогда как на дворе стояла зима. Мисс Руссель показала Жуаните великолепные комнаты миссис Чэттертон с палевой и бледно-зеленой французской мебелью, коврами нежных тонов, большими шелковыми подушками бледно-розового и темно-зеленого цветов. Всюду пахло фиалками, на столах лежали новые книги и журналы.
– О, вы не узнаете дома, когда она будет здесь! Увидите!
После нескольких часов суеты и беспорядка наступил наконец, момент возвращения хозяйки дома.
Жуанита и Анна наблюдали с верхней площадки.
Сначала появилась девушка с мехами и лакей с одеялами, затем Билли в своем широком пальто, за ним мистер Чэттертон, сияющий, любезный, суетливый, и, наконец, – стройная, великолепно одетая дама на вид лет тридцати трех или тридцати пяти, улыбавшаяся под украшенной эгретами шляпой, живая, подвижная, покрывавшая весь шум своим звонким, немного аффектированным голосом.
– О, как это мило, право! Ужасно приятно возвратиться домой! Да, да, прекрасно… Эльза! Бетс! Миссис Мэрдок (здоровалась она со слугами), как приятно видеть опять вас всех!
Она была как раз под тем местом, где стояла Жуанита. На ходу сбросив манто на руки горничной и, подойдя вплотную к галантному, краснолицему старому супругу, она сказала, ласково смеясь:
– Кэрвуд, вы очень скучали без меня?
– О, дорогая… дорогая! – отвечал он, заикаясь от радостного смятения. – Я совсем одичал тут без вас!
– Не верю! – возразила она весело. – А, вот и вы! – Последние слова относились к Кенту, вышедшему из кабинета с какой-то бумагой в руке и пересекшему вестибюль, чтобы поздороваться с миссис Чэттертон.
– О, добро пожаловать! – сказал он. – Я не имел понятия, что вы уже приехали. Неужели уже четыре часа? Очень приятно видеть вас снова дома.
Они с минуту стояли, глядя друг на друга. Потом, когда ее супруг отошел, миссис Чэттертон сказала шутливо, с медленной снисходительной усмешкой:
– К чему притворство? Мы оба отлично знаем, что вы считали минуты!
– Что же, возможно, что и считал, – отозвался Кент, отвечая улыбкой на улыбку. И больше никто из них не сказал ни слова. Несколько секунд ее рука оставалась в руке Кента, потом шумной толпой вошли друзья и знакомые и с приветствиями и смехом окружили хозяйку. До Жуаниты доносились их веселые голоса, запах духов, фиалок, меха, обрызганного накрапывавшим дождиком.
Все двинулись в библиотеку, где топился камин и был приготовлен чай и коктейли. Горничные сновали среди гостей, разнося подносы или принимая снятые меха.
Чувствовалось, что в дом вернулась хозяйка.
Было уже около шести часов, когда она медленно поднялась наверх, слегка опираясь на сильную руку сына. Он шутил с ней, смеялся, шепча ей что-то, видимо, очень забавное. Один раз она даже остановилась на ступенях и, полусмеясь, полувозмущенно запротестовала, должно быть, против какой-то рассказанной ей выходки сына.
– Билли Чэттертон, никогда я не слышала ничего более бесстыдного!
– Честное слово…
– А ты доволен, что я снова с тобой? – вдруг перебила она с прелестной уверенностью в том, что она спрашивала.
– Дженни, старушка! – фамильярно воскликнул Билли в ответ. – Да ведь во всем мире нет никого лучше тебя!
Анна Руссель, ожидавшая с Жуанитой наверху, увидев мать с сыном, поспешно потянула Жуаниту за собой в маленькую комнату на той же площадке, где были апартаменты миссис Чэттертон.
Очутившись в темноте, они там тихо разговаривали, близко нагнувшись друг к другу, когда неожиданно миссис Четтертон открыла дверь.
– Анна! – произнес звучный и повелительный голос. – Анна, где же вы?
– О, миссис Чэттертон, – Анна засмеялась сконфуженно и зажгла свет, – мы только что были на площадке, смотрели через перила, когда вы поднимались наверх.
Яркий свет зажженной над столом лампы осветил молодое, доброе, раскрасневшееся лицо Анны Руссель. Но Жуанита, в своем черном платье, с ореолом золотых волос вокруг широкого лба, оставалась в тени.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32