Кент говорил мало. Но было так отрадно ощущать его присутствие. Это обостряло все впечатления, наполняло ее тихим удовольствием.
Был уже второй час, когда они вспомнили о корзинке с провизией и пошли к скалам, где произошла их первая встреча.
Жуанита весело принялась хозяйничать. Вынула чашки, салфетки, налила из термоса дымящийся кофе, поахала с восхищением над жареными цыплятами и над белым эмалированным замысловатым ящиком с отделением для льда.
– Кент, какая прелесть! Чей это?
– Мой. Это – английский, вероятно. Я его купил в среду в городе, вспомнив, что у нас будет пикник.
– Как бы мне хотелось побывать в Англии!
– Еще успеете, – ободрил он ее. – Вот года два назад вам, например, и не снилось, что вы увидите Манилу, а теперь вы туда едете…
– В качестве компаньонки и няньки, не забывайте. Должно быть, трудная работа… Мне все еще кажется, что это – сон. Мы будем жить в глуши, и миссис Кольман говорит, что там будет адская скука!
Кент растянулся на нагретой солнцем гладкой скале, пока Жуанита распаковывала корзинку. При последних ее словах он открыл глаза.
– Я приеду туда и буду развлекать вас.
– Неужели правда, Кент? Мне будет так ужасно тоскливо одной.
– Да, думаю, что ничего мне не помешает, – ответил он деловым тоном. И раньше, чем она заговорила снова, перешел к вопросу о Сидни Фицрой. – Я бы хотел выяснить это дело до моего ухода от Чэттертона, – заметил он.
– Вот я снова дома, – сказала мечтательно Жуанита, закончив с хозяйством, и, заложив руки за голову, загляделась вдаль. – И мне кажется, что все ясно, выяснять нечего! Что я только что вернулась из школы и уверена, что всю жизнь проведу здесь…
Кент видел, что она просто думает вслух и не мешал ей.
– Ведь я могла выйти замуж за кого-нибудь из Солито… Там живут писатели, разные интересные люди… Но, нет – теперь мне кажется, что это было бы катастрофой…
– А потом – вы, и болезнь мамы, и все, все сразу… И снова вы, – она улыбнулась, – и Билли, и Анна, и приезд миссис Чэттертон… и с того дня все перемешалось в моей душе. Этот голос, что я узнала, и ее желание поместить меня в дом святой Моники… и снова перемена… И, наконец, то, что мы открыли вместе в день Нового года… Что вы и я – мы ищем одного человека… Кто он? Кто я? И что она знает об этом?
– Поищем. Этой ночью мне пришло в голову, что ведь, если я найду Фицроя, а очень вероятно, что вы ему кем-нибудь приходитесь, то собственность на Мишн-стрит достанется когда-нибудь вам.
– Кент, вы думаете, что он мой отец?
– Возможно.
– Вы спросите миссис Чэттертон прямо, знает ли она что-либо о нем?
– Может быть… Посмотрю… Ну, – он поднялся, – нам пора домой; увы! А я бы согласился остаться тут на целый месяц!
Они вернулись на ферму. Жуанита, немного побледнев, но вполне владея собой, простилась с женщинами, перецеловала старых и новых ребятишек и уселась в автомобиль.
Пока они проезжали родными ей местами, она давала Кенту краткие пояснения. Но когда эти места скрылись из вида, совсем замолчала. Молчал и Кент. Спустя некоторое время, чувствуя сладкое прикосновение ее плеча, он заглянул ей в лицо, думая, что она задремала. Но ее голубые глаза были широко открыты и смотрели неподвижно в пространство.
– О чем вы думаете, Жуанита? – спросил он нежно.
– Мне бы хотелось, чтобы этот день никогда не кончался, – сказала она со вздохом.
– Так вам хорошо со мной? Я вам нравлюсь? – спросил он с неловким смешком.
– Я вас очень люблю, Кент!.. – Ее голос вдруг замер. И до самого дома оба не говорили ничего.
Они подъехали к дому, когда уже было совсем темно. Кент помог Жуаните снять плед, в который она была укутана, и выйти из автомобиля. Когда она, пошатываясь, сонная и смеющаяся, очутилась в темноте на дорожке возле него, он сказал вдруг, понизив голос:
– Жуанита, вы не представляете, как я полюбил вас! Может быть, нехорошо с моей стороны говорить это, и вы знаете, как я крепился, чтобы не говорить… Но ничего не вышло. Вы так мне нужны…
Он наклонился так близко, что отрывистые, невнятные слова показались лишними обоим. Трепеща, Жуанита положила руку ему на плечо, а он обнял ее.
Не сознавая, что делает, она подняла лицо в темноте, и Кент нагнулся, чтобы поцеловать ее. Некоторое время они оставались так, прильнув друг к другу, и каждый слышал биение сердца другого, и весь мир вокруг Жуаниты кружился в каком-то вихре экстаза, страха и радости.
Какой он большой и сильный в этом широком пальто! Прикосновение его твердой щеки, теплота дыхания и слабый запах поля от его волос и лица…
У нее кружилась голова. Она смогла только сказать:
– Кент… Кент!
Жуанита не сделала ни малейшей попытки оттолкнуть его. Но через минуту он сам выпустил ее, и она исчезла в дверях, помчалась по темной лестнице, каждый нерв в ней дрожал, а сердце ликовало.
Наконец, она в своей комнате. Никто не видел и не остановил ее. Она зажгла свет. Усталость как рукой сняло, она забыла, что только что была озябшей и сонной. Пальто полетело на кровать, за ним последовала шляпа. Жуанита стояла посреди комнаты, тяжело дыша, вся словно наэлектризованная счастьем.
ГЛАВА XIV
О, восторг быть любимой человеком, которого любишь! Быть влюбленной и знать, что в тебя влюблены! В его объятиях… Она была в его объятиях!.. Его большие руки так нежно обнимали ее плечи, так крепко держали… Его щека прижималась к ее щеке…
Нет, она не могла думать об этом. Эта мысль ее просто душила. Она сжимала веки, шаталась и все стояла посреди комнаты, словно пьяная от пережитого. Кент! Кент! Он говорил о другой женщине. Но это – тень, призрак… Просто умершее воспоминание.
Она остановилась у зеркала, смотря на себя во все глаза. Это была преображенная радостью девушка, девушка, которая любима. Ее лицо в рамке рассыпающихся волос улыбалось своему отражению, а сердце было переполнено до краев.
Затем она пошла в переднюю. Нашла окно, из которого было видно то место. Там, в темноте, он остановил автомобиль. Словно электрическая искра пробежала по всему ее телу.
Он где-то близко, в доме. Это казалось чудом, в которое трудно поверить. Его смуглое лицо, странный глубокий голос, эта хмурая, словно борющаяся с собой улыбка…
Кэрри пришла наверх. Жуанита вскочила с подоконника. Все шаги сегодня вечером казались ей шагами Кента. Комната Кэрри была в том же крыле, только дальше.
– Записка для вас, мисс Эспиноза! И не принести ли вам ужин? – спросила Кэрри.
Записка! Почерк Кента. Как она ждала этого! Снова у нее перехватило дыхание. Она что-то сказала Кэрри и вернулась в свою комнату.
«Жуанита, – стояло в записке, – я играю в бридж с супругами Чэттертон. Завтра, да?! Кент».
О радость… радость!.. Жуанита ужинает, не отводя глаз от записки, прислоненной к ее стакану. Но она, собственно, не в состоянии ни есть, ни читать. Она не может собраться с мыслями, все эти неслушающиеся ее мысли так сладки! Каждая секунда прошедшего дня имела свою прелесть и значение, но некоторые были так опьяняюще-прекрасны, что их невозможно было вспоминать: останавливалось сердце, обрывалось дыхание. А когда она будет лежать в постели, в темноте, она снова будет перебирать их, как драгоценные камни; уснет, крепко держа их, как когда-то засыпала, сжимая в руках куклу.
А пока она тихонько пробралась через коридор в верхнюю слабо освещенную переднюю, а оттуда – на площадку главной лестницы. Из апартаментов мистера Чэттертона струился свет, все остальное тонуло в тени.
Тоненькая девушка в черном платье неслышно сошла вниз, прячась за поникшими листьями пальм, и, перегнувшись через перила, заглянула в маленький кабинет, где бридж был в разгаре.
Она видит миссис Чэттертон, очаровательную, как всегда, в тонких, как паутина, черных кружевах, в сверкающих на шее бриллиантах. Они переливаются то белыми, то синими огнями. Кент – ее партнер в игре.
Жуанита, стремясь увидеть его, наклоняется так низко, что рискует быть открытой. Он – в вечернем костюме, на лице – полное внимание к картам.
– О, Боже, как вы меня испугали! – воскликнула полусмеясь Жуанита, внезапно придя в себя. Билли Чэттертон стоял в тени за нею. Руки их соединились, и они засмеялись.
– Не выдавайте меня! – прошептал торопливо Билли. – Никто не знает, что я дома. Пойдем наверх?
На цыпочках, все еще не разнимая рук, они молча прошли на верхнюю площадку и скользнули в одну из комнат.
– А я и не знала, что вы возвратились так скоро, – сказала, моргая от света и улыбаясь, Жуанита.
– Да я и сам не знал. Что вы там делали? Подсматривали за ними?
Тайная радость снова хлынула в душу. Кент! Кент!
– Я иногда люблю наблюдать с той площадки.
Его лицо было грязно, как заметила Жуанита. Он казался озябшим, усталым от долгого бега.
– Вы ужинали? – спросила она.
– Я съел два сэндвича и выпил бутылку эля в Пэбль-Бич в двенадцать часов. Я умираю с голоду. Не можете ли вы раздобыть чего-нибудь через Дэджена или Энгера и накормить меня? Пойду умоюсь. Я не хочу прерывать их бридж.
– Конечно! – Она слетела вниз, как птица. Одну только Рози, младшую горничную, можно было беспокоить в такой час в воскресенье вечером. Старшие слуги, вероятно, тоже играли в карты и пили кофе наверху. Миссис Мэрдок была в церкви.
Рози, суетясь и сопя от волнения, Жуанита, все время смеющаяся оттого, что у нее было так легко на душе, и Билли – воплощенная осторожность и таинственность, стараясь не шуметь, открывали шкафы, сервировали ужин, как для десяти человек, в конце стола в буфетной.
Жуанита уселась напротив Билли, Рози исчезла.
Молодой человек с набитым ртом рассказывал о своей поездке.
– Весело провели время?
– О, отлично. Множество премилых людей… и мы каждую ночь играли в рулетку, а каждый день – в гольф. – Он откусил сразу полбулки. – Спали все утро. Завтракали в полдень. До вечера играли в покер, а потом отправились в «Зачарованный Домик».
– Боже, мне это кажется похожим на непрерывную головную боль! – засмеялась Жуанита. – Но все думали, что вы не вернетесь до вторника.
– Я и не собирался раньше. Но вся компания разбрелась сегодня, – признался он. – Все решили, что начинает становиться скучно.
– А я сегодня была в тех же краях, – сказала Жуанита. Она рассказала о поездке с Кентом на ранчо. Билли знал эту местность и как автомобилист был заинтересован.
– Какая речка? Там, где бетонный мост?
– Нет, нет. На много миль ниже! Знаете большую дорогу, где написано «Бич-Рут»? Вот там.
– Ага, знаю. Это где петля и ивы? Ого! Далеко же вы заехали! Устали, верно, порядком?
– Да. Но я уже отдохнула. – Ее мысли снова вернулись к Кенту. Устала?! Да она могла бы летать этой ночью.
– У меня мало осталось времени. Знаете, я еду во вторник в город, и сегодня я повидала ранчо на прощанье.
– Куда вы едете? – резко спросил он, перестав есть.
– Некая миссис Кольман, друг вашей матери, едет в Манилу. Ее муж – офицер…
– Джуд Кольман, знаю, – перебил он нетерпеливо. – Так что же?
– Они будут жить в очень глухом месте, и она хочет взять меня туда, в качестве компаньонки. Мы едем в четверг.
– А кому же эта идея пришла в голову? – спросил подавленно Билли, положив вилку и нож, но продолжая держать их за черенки.
– Ваша мать считает, что это хороший случай для меня…
– Хороший случай! Какой-то отрезанный от мира пост – да вы умрете от скуки!
– Ну, ведь я еду не навеки! – сказала Жуанита, немного упав духом.
– Надеюсь! – пробурчал Билли гневно, снова накидываясь на индейку. – Боже милостивый!
– Так вы намеревались уехать, не увидевшись со мной? – спросил он вдруг обиженно.
– Я хотела оставить вам записку, – уверяла его Жуанита, утешая свою совесть тем, что, наверное, она не забыла бы это сделать.
– Будь я проклят, если вижу какой-нибудь смысл в этом! – повторял Билли, – отчего вы не скажете просто, что вы не хотите туда ехать?
– Но я хочу ехать. – И, говоря так, она спросила себя, верно ли это. Еще утром ей это казалось довольно заманчиво. Но сегодня вечером, когда ее губы еще горели от первого поцелуя мужчины…
Он, Кент, не хотел любить ее – его держала в плену другая женщина. И только после счастливого дня, проведенного вместе, после долгой езды вдвоем, когда ее плечо касалось его плеча, он неожиданно заметил ее, руки Кента сомкнулись вокруг нее, и, заикаясь, в волнении, совсем не похожем на его обычную бесстрастность, он пробормотал, что любит ее.
Манила, Индия или Аляска – не все ли равно, если Кент любит ее, если он приедет к ней?
Она мечтательно улыбнулась не то своим мыслям, не то Билли; а Билли о чем-то возбужденно говорил, но она не совсем уловила, о чем именно.
Билли, белокурый, с розовой кожей, был красивее Кента. Но в ней даже это вызывало радость и нежность к тому, большому, смуглолицему, с убегающей улыбкой.
– Скажите мне искренно, разве не лучше бы вам было… – спрашивал Билли. Да о чем же он говорит, Боже милостивый?.. Она рассеянно улыбнулась ему.
– Разве не лучше было бы вам здесь? – К ее ужасу, он отодвинул тарелку и стакан и, перегнувшись через стол, положил свою руку на ее. – Мне надо вам сказать что-то.
Он посмеивался, но тон его был серьезен.
– Я вернулся домой отчасти из-за вас. Как раз тогда, когда я вам буду нужен, Жуанита! Жуанита!..
Фразы были неуклюжи и бессвязны, но в их значении невозможно было сомневаться. Она нервно откинулась назад.
– Не говорите так, – сказала она.
– Отчего же? – Он говорил тихо и взволнованно.
– А оттого, что… ваша мать была бы в страшном негодовании!
– Вы говорите, точно вы какая-нибудь младшая горничная, – сердито оборвал се Билли. – Вы ничуть не хуже моей матери!
С минуту оба молчали, глядя в глаза друг другу. Потом засмеялись, и Жуанита возразила:
– Я не то думала!
– О, простите, – мягко извинился Билли.
– Паштета? – предложила Жуанита.
– Нет, ничего больше не хочу… Вы, кажется, считаете меня мальчиком?
– Вы и есть мальчик, – ответила она с нежностью.
– Мне почти двадцать два года, я заканчиваю в июне учебу и стану работать у отца в газете, – отстаивал свою взрослость Билли.
– А мне почти двадцать четыре!
Он с ненужной старательностью перекладывал на столе ножи и вилки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32