Таким образом мы ничего не добьемся, и пергамент с инвентарем конфискованных вещей останется незаполненным. Выдающиеся христианские деятели получат время, чтобы бежать, и в Коринфе останутся только те, которым ровно ничего не будет стоить подписаться под актом отречения.
– Вот именно, – отвечал Перегринус с улыбкой, – вот именно! Ты умен, Веллеий, осторожен и хитер. Так позволь же раскрыть перед тобой карты. Я спрашиваю тебя: что будет с нами, с тобою и со мной, если меры, принимаемые Диоклетианом, ни к чему не приведут и не сотрут с лица земли христианской партии? Я сознательно говорю «партии», а не «секты», выражаясь языком политическим. Потому что это именно так: мы имеем дело с партией – сильной, жизненной и очень распространенной. Предположим, что мы уничтожим несколько членов ее, подчиним себе некоторых из них, или будем думать, что сделали это: ну а потом?..
– Я не совсем понимаю твою мысль, – сказал Веллеий. – В Азии христиан гораздо больше, чем верных олимпийцам. В Египте, в Африке то же самое, даже в части Италии. Эллада еще держится дольше других. И тем не менее, у нас в Коринфе они сильны.
– Вот поэтому-то, – перебил его Перегринус, – вот именно поэтому, Веллеий!.. Диоклетиан стар, он может умереть. Говорят, будто он собирается отречься. Галерий сильно настроен против христиан, он решил вести борьбу до конца. И он к нам ближе всего. Он – наш непосредственный господин, и с этим следует считаться. Это настоящий воин… У него больше горячности и пыла, чем понимания. А на другом конце империи, в Галлии – семья Констанция и сын Констанция Константин, который предпочитает выжидать… И он ждет. Империя не может остаться раздельной между тетрархами, из которых двое августы, а двое просто цезари. Цезари будут стремиться получить титул августов, а один из августов непременно пожелает сделаться императором. Это неизбежно. И подумай, какую силу, какую поддержку может найти в христианской партии такой осторожный человек, как Константин, чтобы потом объединить всю империю в своих руках! Он наверняка об этом подумывает… И каково будет тогда мое положение, мое, Перегринуса, и твое, Веллеий, если христиане в один прекрасный день сделаются господами империи и припомнят нам те меры, которые мы принимали в отношении их? Надо это обдумать… Оставь меня одного и дай знать Гортензии, что я желаю поговорить с ней.
Он знал, что domina тоже получила почту, и надеялся с ее помощью найти разрешение мучившего его вопроса. Гортензия вела самую оживленную переписку со своими приятельницами в гинекеях Диоклетиана в Никомидии и Галерея, который в то время жил в Фессалониках.
Гортензия поделилась с мужем содержанием полученных ею писем. Впечатления от них были в высшей степени различны.
В Никомидии некоторые из принцесс склонялись в пользу христианства. Увлекаясь спорами о сущности божества и об обрядах, которые нужно исполнять, чтобы обеспечить себе будущую жизнь, они проявляли особую наклонность к интригам. Они даже не старались скрыть своих чувств и взглядов. Это разжигало в бабке августа Галерия злобу против ненавистной ей секты.
Вражда между гинекеями европейским и восточным была в порядке вещей. Гинекей Галерия, возглавляемый старухой, которая вся ушла в поклонение богам Олимпа и придерживалась старинных обычаев, черпал свою непримиримость в традициях древнего Рима. В молодых женщинах Никомидии ненавидели и их молодость, и их стремление к любознательности и новизне.
Особое направление ума побудило Перегринуса заглянуть в облачное будущее. Гортензия же раскрыла перед ним более близкие перспективы. Будучи союзницей Фессалоник, она уверила бабку Галерия, что всеми силами будет бороться против влияний, имеющих целью склонить правителя к умеренности в вопросе о гонениях на христиан.
– Ты пытаешься заглянуть в будущее, – говорила она мужу, – но ведь ты не пифия. Думай лучше о настоящем! Вспомни, что Галерий ближе нам, чем Диоклетиан, который сам в отношении христиан часто прибегает к суровым мерам. Вспомни, что ты от Галерия получаешь должности и что завтра он может лишить тебя всего. Если ты здесь, в Коринфе, не будешь делать того, что делают в Фессалониках, то как посмотрят на это там? Не будет ли это с твоей стороны выражением неодобрения их действиям? И неужели ты думаешь, что там ничего не узнают? Если бы даже и случилось так, что Галерий не пришлет сюда своих соглядатаев, – а уж, конечно, не тебе, опытному чиновнику, тешить себя этой надеждой, – то неужели ты забыл Сефисодора-поэта, Филомора-платоника и Пахибия-ритора, которые в течение двадцати лет в своих сочинениях поносили христианство? Неужели ты хоть минуту веришь, что они не предупредят августа? Они и еще сотни других? И вот, подобно старцу, который кичится тем, что издали читает время на водяных часах агоры, а сам не может разобрать лежащего перед ним пергамента со смертным приговором, ты грезишь о каком-то невозможном перевороте, неизвестно откуда… из Галлии… не предчувствуя грозы, надвигающейся со стороны Фессалоник, которая может нанести тебе смертельный удар!
Через несколько минут Перегринус призвал к себе Веллеия.
– Эдикт должен быть обнародован завтра, – сказал он ему. – Вели снять с него копии и назначь караулы для охранения расклеенных по стенам объявлений. Христиане могут сорвать их. Распорядись, чтобы глашатаи читали их вслух на площадях и в публичных местах. И еще прикажи составить списки христиан Коринфа с обозначением имен и местожительства.
– Они давно готовы.
– Поставь вооруженных людей перед дверью каждого из них. Они должны считаться пленниками в своих собственных жилищах. После обнародования эдикта не выпускай из виду наиболее влиятельных из них. Священников, диаконов и служителей церквей надо арестовать в первую голову. Кроме того, поставь стражу из нескольких человек в их церкви, чтобы христиане не успели спрятать книг и предметов культа, которые подлежат секвестру. Заведи инвентарь для конфискованных вещей – и как можно скорее! Это распоряжение касается лично тебя.
– Хорошо.
– Постой, я еще не кончил! Эдикт будет обнародован завтра… Подбери самых надежных людей для секретных поручений. Есть у тебя такие?
– Да, у меня есть несколько человек греков и сирийцев. Все остальные – старые воины, варвары – тупые и недалекие люди, которые взялись за это дело, Чтобы по окончании службы получить землю.
– Хорошо! Прочитай наставление твоим грекам и сирийцам. Необходимо, чтобы они распространили в народе слух, будто вулкан, вышедший из недр Эгинского залива, и землетрясение, обрушившее фронтон на храме Посейдона, – предостережение разгневанных богов. Очень важно иметь на своей стороне общественное мнение! Кстати, не мешает для начала дать черни пограбить жилища христиан. Это заинтересует население…
– В нашем архиве имеется памфлет, написанный ритором Пахибием. Памфлет на христиан. В молодости Пахибий был причастен к секте, но потом он изменил свои взгляды. Памфлет этот называется «Христианам от друга истины». Пахибий разоблачает в нем нравы своих бывших друзей и единомышленников. Содержание – скандальное, вероятное в части мне незнакомой и правдоподобное в той, которая мне знакома.
– Пусть писцы снимут с него копии. Их надо распространять… Превосходно! Только спеши, времени у нас мало… Да, чуть не забыл: палачи со своими орудиями должны быть наготове. Может быть, придется подвергнуть пыткам обвиняемых и обезглавить, кого следует. Но, насколько возможно, надо постараться не доводить до этого. Я предпочитаю, имея в виду будущее, не возбуждать в христианах ненависти, которую им трудно будет забыть. Я уже говорил тебе, почему…
Выходя через день после этого из дворца, чтобы посмотреть, исполнены ли его приказания, Веллеий встретился с Евтихией, которая как раз шла ко дворцу. Конечно, она по обыкновению шла развлечь беседой Фульвию, которая все еще лежала.
Веллеий приветствовал благородную молодую девушку несколькими учтивыми и дружескими словами и сейчас же забыл о ее существовании.
– Евтихия, – сказала Фульвия, – послушай-ка! Мать еще не знала всего, когда ты ее расспрашивала, а может быть, не хотела говорить: христиан решено преследовать. Она же сама и настояла на этом. Ты ее хорошо знаешь: этого следовало ожидать. Завтра, а может быть, еще сегодня начнутся гонения… Нужно предупредить твоих друзей как можно скорее. Скажи Онисиму и вообще всем «старейшинам», чтобы они скрылись. В окрестностях озера Стимфала есть много тайных убежищ, туда никто не пойдет искать их. А очень возможно, что власти и не захотят делать этого. Скажи им также, чтобы они захватили с собой книги и предметы богослужения. Только спеши! Ты сама, конечно, тоже будешь в подозрении… Надеюсь, Веллеий пропустит твое имя в списке… Правитель знает о дружбе, которая нас связывает. Но что, если кто-нибудь донесет на тебя публично? Ему придется действовать или по крайней мере сделать вид, что он действует. Попроси отца отвезти тебя на это время на вашу виллу. Тебя там не тронут.
– А ты?
– Я?.. Я дочь Перегринуса: кто осмелится заподозрить меня? К тому же, откровенно говоря, я не христианка. Если меня попросят сжечь несколько зерен курений на алтаре олимпийцев, я не увижу в этом ничего предосудительного. Кстати, не понимаю, почему вы упорствуете и не желаете идти на такую маленькую уступку? Я сочувствую христианам из-за тебя. Я в них люблю тебя. Вот и все! Неужели это правда, что ты хочешь посвятить себя в девственницы? Как странно и как печально для меня! Я так мечтала открыть тебе ту тайну, которую узнает молодая девушка в тот вечер, когда ждет своего супруга… А впрочем, отложу свои жалобы и сетования на другой раз. Сейчас уходи, но только спокойно, как всегда. Чтобы ни одна душа не догадалась о том, что я тебе поведала!
Дочь Перегринуса не знала, что в эту самую минуту отец ее тайно послал гонца к Дидиму, одному из жрецов Коринфа. С давних пор зная, что Дидим христиан, он закрывал глаза на то, что тот не принимал участия в торжествах жертвоприношений. И Дидим, который вел крупную торговлю с портами Азии, умел ценить эту благосклонность.
Перегринус и в этот раз рассчитывал на благодарность с его стороны…
Таким образом, в эпоху государственных кризисов и гражданских смут бывают случаи, что самым крутым и суровым мерам предшествуют поступки великодушия и доброты, диктуемые то материальным интересом, то дружеским расположением, то увлечением любви.
Не теряя ни минуты, Евтихия поспешила предупредить Онисима.
Епископ Коринфа, эллинизированный еврей, родом из Сихема в Палестине, первоначально философ-платоник, впоследствии примкнул к христианству. Это был один из самых страстных пропагандистов христианства, осторожный и ловкий, вполне искренно игравший двойную роль: в присутствии язычников он пропагандировал свою веру намеками, под маской философских дебатов; перед обращенными он говорил о ней с вдохновенной страстностью, свойственной пророкам его расы.
Весь город был в волнении от напряженного ожидания. Матросы, рабы, жалкие вольноотпущенники, ремесленники, ютившиеся поблизости от храмов, существование которых зависело от набожности верных и паломников, – все радовались событию: оно угождало или их страстям, или их материальным интересам.
Еще задолго до того, как агенты правителя успели начать свою работу среди них, они уже были напуганы и взволнованы предзнаменованием, появившимся из моря, приписывая это явление гневу бессмертных богов.
Народ предвкушал наживу, которая достанется от разграбления домов христиан; однако он не начинал действовать и выжидал молчаливого согласия на это властей. Ритор Пахибий объявил лекцию, в которой собирался повторить обвинение против христиан из своего памфлета с добавлением целого ряда пикантных анекдотов.
Что же касается самих христиан, то они колебались между желанием собраться для того, чтобы обсудить свое положение и подбодрить падающих духом, и боязнью привлечь к себе внимание стражи, которая не преминула бы истолковать эти сборища как попытку к восстанию.
Онисим был предупрежден о грозящей ему опасности прибывшим в Коринф фессалоникским епископом. Тем не менее, зная умеренность взглядов правителя и его осторожность, он не ожидал, что тот решится на столь суровые меры. Евтихии с трудом удалось убедить его, что надо спешить. Только тогда воспоминание о подобных же кризисах, пережитых церковью, подсказало ему решение и образ действий.
Синезий, епископ фессалоникский, нашел себе пристанище у виноградарей-язычников, добродушных вольноотпущенников Евтихии. Он должен был направлять свою паству, но ни в коем случае не принимать личного участия в борьбе с представителями власти. Онисим под страхом ареста должен был остаться в Коринфе, чтобы поддерживать дух и веру своих братьев.
С другой стороны, нужно было обеспечить свободу нескольким «старейшим» из числа давно обращенных, потому что христианская религия была делом не только догмы, морали или индивидуального поведения. Ее сущность прежде всего заключалась в постоянном исполнении таинства, приближающего человека к богу. Отсюда вытекала необходимость скрыть кое-какие из предметов, служащих христианам при их богослужениях: священные сосуды и книги. Надо было во что бы то ни стало спасти их от конфискации.
Онисим не сомневался в преданности Евтихии. Она прибыла к нему в носилках в сопровождении собственных рабов. Он дал ей несколько книг:
– Возьми их к себе! Дом твой в безопасности… Потом, позже, мы дадим знать, куда их следует перенести.
– Дом Перегринуса в еще большей безопасности, – заметила Евтихия, которая подумала о своей дружбе с Фульвией.
Епископ не мог удержаться от улыбки. Эта мысль показалась ему забавной и не лишенной некоторой остроты.
Он перенес книги в носилки. Евтихия, прикрыв их своей одеждой, приказала рабам нести ее во дворец. Они, как и сама девушка, были христиане. В собрании христиан она отпустила их на волю, продолжая держать у себя на службе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13