- Даже сюда занесло!
Смотрящий оживился и, словно был средь них свой, перешел на ученую речь: слова стал выплевывать мудрено-мутные, хотя и так, да через так, да через этак, приправляя наипоследнейшими матюгами. Но по матюгам, средь всей другой иностранщины, смысла не составишь, кроме того, что недоволен он своим здешним положением.
Бригадир пару чужих слов запомнил. Но решил, если выживет, если выпустят его отсюда с целыми придатками, такими словами в хрычевне не бросаться. Побьют!
Смотрящий, наконец, про Бригадира вспомнил, что он тоже тут - дал ему новейшее распределение.
– Им следопыт нужен на Сафари, - пояснил Смотрящий Бригадиру. - Сафари пройдет в наших местах. - И ухмыльнулся во весь свой мелкозубый оскал: - Не возражаешь?
Все пути неправильные, но каждый имеет выход. Больше говоришь - больше согрешишь! Бригадир враз мертвого мозгоклюя вспомнил, его пророчество. Как раз тот самый случай, когда надо лицо держать, пускать на нем волнами другое, тайную мысль фальшивыми мыслями убалтывать, прятать под ней собственное решение. Пустой бочонок гремит громче, потому Бригадир сообразил, что тут лучше гулкую пустоту изображать, будто нет в нем никакой личной наполнености. Многое про Сафари (только называлось это безобразие по другому) слышал - эту дикую метропольскую охоту, но ничего хорошего. Каждую пятилетку где-нибудь, да лес и мнут, людишек давят. Значит, и до их мест добрались.
– Есть выбор? - с трудом выдавил из себя.
– Есть, - серьезно сказал Смотрящий. - Смотрителем в лепрозорий!
Сладкого заклюют, кислого выплюнут - держись середины, чтобы соседствовать. На пути лжи все тропы неправедные, но каждая имеет свой выход. Былой славой боя не выиграть, особо, если некие "новые" с твоей славой не знакомы. Да и старым, бывает, хочется переиначить прошлое заново. Каждому хочется от твоей славы отщипнуть. Потому тут лучше не светиться, не орать о победах, которым свидетелей не оставил. А быть в делах темненьким для всех. Сереньким быть. Есть возможность проскочить не ввязываясь - проскакивай по быстрому.
– Что ж, - сказал Бригадир, - повожу за грибочками!
– За грибами у нас ходят нескромно! - рассыпался любезностями перед гостями Смотрящий. И пошел чесать басню за побасенкой, одновременно по-смотрячески отмахивая Бригадиру, мол, проваливай - врать не мешай.
Бригадир враз про собственное замолчал, чтобы разлад не устроить. Хоть и говорят: "Молчать - дело не скончать", а всякое дурное дело лучше доделывать молча, не манить к нему посторонних, чтобы рассудили правильность. А грибные дела, так и вовсе дела темные. Здесь ты не средь тех, кто собирает и мелким оптом рулит - это самый верх. Лучше бы уши заткнуть и выходить потихоньку, чтобы лишнего не услышать. А то, вдруг, не сойдется у них что-то - начнут коситься, соображать - кто сглазил? По опыту знал, на всякого одного (действительно виновного) исходящим реквизитом до пяти персон уходит. Только какой-то стороной к делу прикоснись, а судить начнут не по мере виновности. Тот недосмотрел, этот не замазался… кто в чем виноват! Кто души кусок, кто лапку сунул, кто только рыло, вин много, на каждого своя найдется…
На кривде куда хочешь можно ускакать, только назад не воротишься - дожидаются тебя там, ссадят. По своей правде поступят за твою кривду. Перекроят! Всякая кривда - дуга. Середку спрячешь - концы торчат, концы в воду - середка всплывет, тебя самого покажет. Потому, садись на кривду, скачи туда, где тебя не знает. И много таких мест на свете? Мир невелик.
Жди войны. В войне кривые дрова горят прямо и даже лучше всяких прямых - ярче и дольше, должно быть, от той смолы, что в себе накопили. За горением никто их кривизны больше и не замечает - ко двору пришлись, к общей печке. Все в уголь пережигается, все души.
От Смотрящего вышел налитым такой злобой, что охранные змеи, еще до хруста гальки под ногой, до собственного бригадирского ядовитого плевка, расползались с пути, не пытаясь поддразнивать вслед своими раздвоенными язычками.
Бригадир в своей жизни видел всяких гадов. И даже верующих в Бритву Ора, что каждый восьмой год разрезает кожу миров. Из-за чего всякие восемь лет творили собственные безобразия в ожидании всеобщего конца, который должен был то ли на них "наступить", истолочь всех в одной ступе. А потом, не дождавшись, спорили о точке отсчета - точно ли это восьмой год?
Мир слоист. Мы ходим одними и теми же путями по разным дорогам…
…От яда ядом лечись. От любви - блядством. И не будет тебе больше яда и любви.
Когда отпускал, спросила:
– Хочешь, навсегда такой останусь? Такой, какой кажусь?
Помотал головой…
В тот же день Бригадир повесил даже не двух, а трех налоговиков, и событие это совпало с одним древним преданием, про которое потом было много разговоров.
Но до этого Бригадир решил для себя - что дальше делать будет. Ну их, на самый дальний хрен, с их Сафари! Наслышан теперь был всякого. Двух информеров зарезал. Там насквозь чужая лотерея, а следопыты там вроде как наживка на их рыбалке. Как чуял, держаться над было подальше от нового Смотрящего. Говорил же сам себе! Теперь надо ноги топтать в дальний угол. А хоть бы в ту самую Неволь!
В хрычевне его историю с Хамелеоном уже рассказывали со всеми мыслимыми и немыслимыми подробностями.
Испытывая большой позыв резануть по горлу рассказчика - интересно как бы тогда болтал лишнего? - терзаемый безудержным желанием убить не только его, но и всех в комнате, тех кто развесил уши, но вынужденный терпеть до конца, Бригадир, переводя взгляд с одного на другого, старался запомнить всех. Некоторые под взглядом ли неловко поеживались… История была перевернутая, хотя сшита ладно, не подкопаешься, все вроде бы так, а на самом деле и не так вовсе. Обманка, а не ухватить, как иного за язык, выскользнет. Растерял Бригадир авторитет - ох, растерял!
Только один тут казался настоящим молодцом, заткнул себе уши, и глаза закрыл, чтобы все оценили - не приведи Черный Городовой! - не прочитать ему и что-то по губам. Бригадир это тоже запомнил. Оценил собственной мерой; решил, что непременно начнет даже не с рассказчика а с этого иуды, что этаким хитрым образом готовит себе алиби. Он же первый, кто расколется в городе - переврет все и найдет на кого свалить, небось уже слова шиворот навыворот подбирает. А то, что слух себе закрыл - ничего не значит. Иные кожей слышат. Сам таких не раз закапывал на дневках, чтобы никто не подобрался. Вроде той самой сторожевой бутыли.
Людская память короткая. Уже позабыли, что Бригадир когда-то сотворил дело доселе невиданное. Принес деньги за погибших и оделял ими друзей ли, которые клялись, перед памятью, что друзья, родню ли, что не бывает крепче дружеской поруки, потому становится во вторую очередь и подружек, которые всем дают, но здесь клянутся, что погибшим давали больше. Сочли, небось, что сбрендил Бригадир. Не расскажешь же, что то "первое лихо" так давило…
Но лицо держал. Заметят, что сердишься, считай - сам себе мстить стал, а вовсе не тому предмету на который сердит. Другое дело, когда собственную сердитость надо показать как бы в воспитательных целях. Тут - да! Тут такого можно наиграть! Любил Бригадир иной раз сотворить из себя этакое… И те из его товарищей, кто знал его хорошо по старым делам, не упускали случая полюбоваться. Целое представление разыгрывалось. Хрычмастер уже заранее расцвел.
Хрычевня была та самая - его любимая, насквозь знакомая, не было здесь такого угла, чтобы не поблевал.
Кухня та же самая - универсальная, на все случаи непутевой жизни. Для денежных и неденежных. Тут, прямо на глазах у всех, бередили аппетит - плющили уховерток (обязательно живьем и обязательно с головы, чтобы выдавить дерьмо), пропускали меж двух накаленных каменных валиков, развешивали поостыть или подвялиться в дыму.
Правильная закуска должна получиться почти в блин, только слегка вытянутый вперед, и много шире в стороны, сплющенный строго на толщину собственного хвоста - не больше не меньше. Это целое искусство - угадать нажим. Впрочем, сверить с толщиной хвоста, даже самому привередливому не удавалось. Хвосты шли отдельно и вовсе за иную цену.
Бригадир выскреб, отдал последнее, да и сверх того наскреб, одновременно успел повести глазом на тех, кто прилепился от Смотрящего, а сейчас расселись по углам, будто друг с другом незнакомые. Быстрая помощь - помощь дважды, положено приплачивать за скорость, либо в долг на себя брать обязательство. Бригадир на собственном пути таких обязательств разбросал - ут-ту! Но и ему, если по совести, вдвое задолжали, а то и вчетверо.
Хрычмастер чужих срисовал, кивнул. Теперь уже и Бригадир, вызывающе похрустывая хвостиками перед неудачливой бригадкой какого-то новичка (которой, по бедности, удалось сложиться лишь на одну уховертку, да и ту, возможно, пойманную и сделанную в свой прошлый миграционнный сезон), стал манить шальную удачу. Тот сам себя нахваливал на все лады - верный признак, что в тем путем не ходил. Бригадир же рот и глаза круглил так, что за соседними столиками уже покатывались. Покатуха пришла - древнее божество - одно из немногих радостей жизни…
Осторожных смерть никак найти не может, но и жизнь их сторонится. Нет их на ее празднике! Впору миру расстраиваться, что почти не стало настоящих бригадиров. Не у кого настоящее перенимать. Раньше про любую бригадирскую глупость сразу же узнаешь и по всякому ее к себе примеряешь: думаешь, как бы сам поступил в этом дурном случае - так же или еще глупее? А теперь с кого учиться? С себя самого?
Унижая других себя возвеличивать - занятие в глазах Бригадира, дешевое и даже постыдное, но не к этому случаю. Дразнил неудачников. Ожидал прощальной драки.
Не струшу, так душу отведу, - думал Бригадир. - Не последнее дело будет.
Венику давно дел не было, начнется заваруха, Хрычмастер ему мигнет - уложит отдохнуть кого надо, вынесет часть соглядаев. Сейчас же чистил луковицы-двойнюхи, шуршал шелухой. Собирал в корзину - пригодится. На отвар такое хорошо, на супы. При каждой хрычевне - огородик, где хрычмастеры выращивают свои специи к грибной кухне.
С Хрычмастером уже перемигнулся по второму рвазу, чтобы после драки с кружкой предложил в погребок спуститься - остыть, выбрать там себе лучшего грибного пойла за прошлые свои заслуги и за будущие. А там уже, понятно, служка будет поджидать - откроет створ наружу и закроет, замаскирует, а сам там внизу будет шуметь, будто Бригадир шумит. Это форы даст в несколько часов. Пока сам служка не напьется до потери образа - бригадирского и своего собственного…
В гостиницу решил не заходить. Свинье не до поросят, если саму на вертел тянут. Хотя знал - перевернут вверх дном гостиницу. Барахлишко, конечно, жалко, но основное с собой. Всякому, что бегущему, что пешему, что лежачему, а лишняя вещь - лишняя забота. Всегда лучше налегке. И еще бы знать - куда. Будешь прятаться под грибной шляпкой, с ней и в рассол попадешь…
Эх-х-х!
____________________
"Если падаешь с двойными мехами, которые держишь под задом, сделай так, чтобы ими удариться о землю…"
Леонардо да Винчи

ШЕСТОЕ ЛИХО: "БРИГАДИР и ЧУЖАК"
Когда, почесывая язык ежовой рукавицей, сидишь у черта на рогах, и вода, что стекает со святого гуся, льется тебе за ворот, причем все это вовсе не с пьяных глаз, не "белки" водят хоровод по кругу, не глюк наведенный недругом, а все от того, что кровавой жатвой пройдя жизнь, добился-таки чего-то к концу ее… но, вдруг, выяснилось, что ломился вовсе не в те двери, а до следующей вовсе не полшага…
Тут Бригадир посмотрел в ночь, что обступала со всех сторон, наваливалась на плечи и грозилась утопить в себе маленький костерок, если сейчас же не подбросить в него дровишек, собрался с духом и решился сказать сокровенное, что процедил своей дырявой душой:
– Человек в момент смерти, в ту самую свою секунду, говорит много мудрых слов - это душа стремиться высказать то, что не высказала при жизни. Мудрость идет сплошным потоком, но она так и не входит в мир живых. Если кто-то и расслышал, то за следующей мудростью прежнюю мудрость уже забыл, а тут каждое слово мудро, каждый слог его, потому и не удерживается в памяти, одно растворяет другое, а еще сзади смерть идет с ластиком - подтирать остатки, крохи. Но это не самое худое…
– А что?
Бригадир даже не глянул, кто задал вопрос, и было ли кому его задавать.
Давно ли сам мир стал видеть ярче и глубже, раньше только в одну краску было. Словно родился заново чьей-то волей, кровь увидел во множество оттенков. И слово стало… раньше слово словно вода - жиденькое, пресное, а теперь во всяком слоге смысл видел, да не один. Хотя и по-прежнему словами бросался, но всю их соленость и горечь уже ощущал. А пришло с того, что стал задумываться - правильно ли живет, и живет ли вообще, и совсем странные мысли приходили - что сам он плод воображения и, отнюдь, не своего собственного. И жив он только словом, а цену этому слову должны проставить другие…
1.
Лешаки в тот год обнаглели. Один был даже замечен в Ближнем Мху. Девки, побросав корзины, примчались в деревню и навели… - как умно говаривал по привычной свой выпитости отставной солдат Пирей-Кузьма - "паники несусветной, запредельной".
Мужики тоже озлились, что таким макаром не будет в зиму мирового закусона. Они, да еще проростки-дылды (вровень крепкие телом, но еще далеко не умишком - даже не задним!), вооружившись кто-чем, пошли под сиеминутным предводительством Пирея: "ровнять тех лешаков и строить рядком для последующего набивания говняным сапогом их наглых морд".
– Переобуем! - кричали - Всех переобуем! Ишь, взяли моду!
Только Бригадир, гостящий (а скорее спрятавший "на скорую" свое бренное) в этих выселках, снаряжался с умом. Взял связку обточенных подков, каждая из которых была охвачена кожаной заплатой и приторочена на один ремень, взвесил на руке, махнул проверить - не снять ли лишнее, не добавить ли? И Блудный Инок быстрой мелкой трусью (что и ног не видать) сбегал, черпанул с семиключия ковшик, так же семеняще заскочил в хату, хватанул банный веник из-под образов - кропить нечистые хари.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32