Бригадир удивлялся: даже области нет - заполировали целиком, а чмошники остались. Снова плодятся или это все-таки эпидемия, и снова где-то болезнь себя проявила?
В чистом поле много воли - хоть туда, хоть сюда, хоть инаково. В лесу же одна тропа живая, другая инвалидная, третья смертная… а где какая? не написано!
В перволеске первые потери и понесли.
Примечал, кто от страха обмер, а кто, напротив, ожил. Но те, кто обмерли, потом не преминули упрекнуть и обвиноватить живчиков. А собой гордились, мол, не шелохнулись, не дрогнули, бровью не повели. Но всю работу живчики за них сделали, они на себя приняли, отвлекли, оттянули. Всякий вурлак гонится за тем, что убегает. В ином деле и бегство - удаль. Не каждый на него решится, иные баранами идут на убой. Но это случай еще не та бумажка, по которой сверяются. Но в свои сшитые листы хитрые значки занес. Оценил каждого.
Первая победа - не победа вовсе - примерка легкая, определиться как что сидит, после нее требуется многое заново приметать, иногда и переставить местами. На первой еще мало чего закрепишь, потому как иные стороны и не соображают - что произошло, только удивляются, что быстро так все кончилось, едва начавшись. Быстро закончилось за счет опытных, за счет того, что все это им долго протянулось - как застыло все во своих мгновениях. Вот этот шальной вурлак в центр кинулся - резонно, оправданно по тактике - навести паники, чтобы палить стали в центр, друг дружку. А спустя вторую секунду с другой стороны прыгнул основной. Из расчета, что переведут внимание на первого. Второй более мощный и опытный. Но так случилось, что правую сторону держали не пальцем деланные. На первого никак не отреагировали - не их это сторона, словно не было криков, и второй даже не долетел, изорвали в полете. А вот первый прорвался и растерялся.
– Замри! - скомандовал Бригадир страшенно.
Все замерли, застыли свечами и даже вурлак застыл - точно растерялся. Тут ему полбашки и снес крупной картечью. И даже тех не зацепил, кто сзади стоял. Но упали. Держал сектор. Те, кто упали, боялись пошевелиться, чтобы не принял за угрозу и, всякий, прежде чем встать, отзывался.
Хвалили, восхищались. Тот самый случай, когда по одному поступку судят по всем прошлым и будущим походным делам. Но сам Бригадир понимал, что случайно так получилось, что ни секунды не задержался и не задумывался, кто там сзади по линии выстрела стоит. И в следующий раз не задумается - свое дело сделает. Может и не повезет так, как сейчас, но в вину это ему ставить не будут. Вурлак в середке, промеж людей - дело более страшное. Потому, как это лесной вурлак, это внутри периметра - туши свет. Это не городской какой-нибудь, там обязательные прививки, чтобы агрессию, скоростные, но самое главное - вечный голод снять. Городские перед природным лесным словно тетери сонные, хотя многим так не кажется. Но им-то по жизни своей подобное сравнивать не приходится. Можно сказать, к счастью ихнему.
Бригадир в атаку ходил только по необходимости. Другие места подставлял. Голову в плечи прячешь не для того, чтобы другим местам больше досталось, но они склонны в этом голову винить. Хорошо, что первый же коллективный бой оказался в плюс. В его личный зачет пошел. Теперь не скоро придется вперед лезть. Хорошо! Первый кусок всегда вкусный. Можно поделиться. Много разговоров. Страху чуть-чуть - герой навсегда. Долго можно держать нос вверх всякому, чью пульку или стрелку в вурлаке нашли.
Бригадир подельников хвалил щедро. Кто расчетливо упал, перекатился - не подставился, да и крикнуть успел - остальных предупредить. Нашел пару крайних - в наряды. Все честно. Победившему - права, проигравшему - обязанности. Бежишь на что-то, земля под тобой дрожит, оглянулся - есть ли кто-то за тобой? - с бега на шаг спотыкающийся, потом хуже, враз носом в землю - хлебай собственную неуверенность! Это тоже отметил.
Только одному удивился. Два вурлака, да на один лесок, да не в весну, да не в период случки - дело нескладное.
Некоторые расхрабрились следующий раз живьем брать. Бригадир прятал ухмылку. Вурлака запросто живьем не возьмешь. Вурлака ловят вурлаками. Занятие долгое, сложное, муторное.
2.
Роса дождику не соперник, но не встретиться им никогда. Роса - смертница, под солнце выпадает, под ним и гибнет, напрасно дождика ожидает, чтобы помог.
Холодный ночной туман изошелся росой, да такой, что казалось, черпай ведром по траве и кустам, в два взмаха наполнишь. Солнце же по-настоящему вжарило и просушило все только к полудню, а до этого вымокли изрядно и даже не по пояс - до ушей. Надоедливо хлюпало в сапогах, несмотря на то, что каждый навернул на них накладки. Влага сходила вниз, но не вся, иную (неправильную) приходилось останавливаться, отжимать ладонями, и даже снимать сапоги, менять портянки. Прилипших, лоснившихся от удовольствия орковчиков сбивали щелбанами.
Бабочка-трехкрылка порадовала глаз своим многоцветием, потом широко брызнула кислым. И тут не один заматерился
– Береги глаза!
Вот уже целый рой поднялся от болотной лужи, где справлял свои свадьбы. Бригадир надвинул кепку поглубже на глаза и откинул заушни, а некоторые, кто побогаче, открыли приготовленные загодя зонтики.
Это еще не лес встречает - окраины издеваются по-своему.
Лес…
В лесу приходят только лесные мысли. В городе - городские, неприличные. Работяги-сезонники (если только мозги окончательно не испиты, а тело не измочалено однообразной конвейерной работой на грибной переработке) по причине отсутствия больших средств, ждут четвертой субботы, когда идет месячная скидка в бабской слободке, распаляя воображение давними воспоминаниями, одновременно подозревая, что и в этих воспоминаниях давно перешли не только границы правдоподобного, но и разумного. Плохо, когда мозгами шевелит нижний орган, плохо, но сладко. Лесные мысли и проще и здоровее. Первая выжить. Вторая и третья - те же самые…
Так и не успев толком обсохнуть, вошли во мхи верховых болот - здесь глаз да глаз нужен - мох следов не держит, ни чужих, ни своих. Но самое дурное в таких местах - нельзя идти цепочкой друг за дружкой. В таких мхах, живых и сердитых, нельзя след в след. Тропинок не делай! Натопчешь тропинку - лес не простит. Каждого второго сама тропинка захлестнет и упакует в мох планктоном. Не шути! Мхи! Шли россыпью, играя с мхом в лотерею. Тут все равны. Надейся на собственного хранителя - светлого или темного, смотря какому привык молиться. Но не молись тому и другому одновременно - в ссору их введешь, заспорят и про тебя забудут. Бригадир, чтобы не сомневаться, эти заботы собственному чуру перепоручил, он забрался на голову, и, хотелось верить, что не для того, чтобы в случае дел печальных, спрыгнуть успеть, а действительно помолиться за себя и Бригадира - Черному или Белому (а быть может, какому-нибудь собственному - серенькому). Бригадир на это не отвлекался - смотрел по сторонам, пытался просчитать, много ли теряет, может, стоит остановиться, да вернуться и искать пути обходные? Мхи! Здесь, как не выставляй самых глазастых следопытов, хоть как тасуй штрафников-смертников, кого-нибудь из стоящих людей потеряешь. Потому, когда случалось, смотрел в сторону очередной провал-ямы - по-философски, не останавливаясь. Любопытные заглядывали… и отходили не со своим лицом, бледные, а вечером отказались от пищи.
Живому - живые мысли. Через денек забылось…
Бригадир решил и дальше, не считаясь с потерями, идти "срезая угла", хотя его личный чур от таких мыслей проявлял беспокойство. А один раз даже вскарабкался на грудь и стал пристально смотреть в глаза, должно быть, пытаясь понять - на кой?
Во мхах случилась еще одна история, которая Бригадира отчего-то коробила.
Один контрактник попал под редкое. Круговая хрумколка обхватила икроножную. До конца мхов доковылял сам. Остановили посмотреть - многие в первый раз видели - любопытно. Инструментов, чтобы снять, в дежурной аптечке не оказалось - Бригадир всю перетряхнул, круговая хрумколка создание редкое, чтобы ради нее специальный набор носить. Но без этого не снимешь. Тут пара специальных шурфов нужна, чтобы многочисленные нитки-корни вытягивать - все аккуратно. Чтобы ни один не оборвать - работа кропотливая, тут и специалисту на целый день возни и не так уж много шансов, что удастся сберечь ногу. Такая операция скорее для того, чтобы хрумколку не повредить, иметь при себе заряженную - некоторые ортодоксы на ночь в домах расставляют, от воров. Слышал, что очень крупные есть - накормились. Понял и почему прицепилась - у всех сапоги, а у этого дешевые обрезанки. Сам виноват.
Проще дождаться дотерпеть, пока сама не перехватит ногу и не заживит тот обрубок, что ближе к телу. Но опять лотерея - а не помрешь ли от болевого шока и к какому пристанет сама? Если к обрубку, обрубок получается словно живой. Не портится. Можно за него кое-что выручить. Некоторые старые знатоки маленьких хрумколок где-то доставали и на палец нанизывали, приваживали. Пальца конечно уже не будет - отвалится палец, но кровь освежит. И как бы омолодишься. Только тоже лотерея. На каком месте останется. Но тут главное, чтобы спрыснула свое… - что там у нее? До сих пор не разобрались. Насадить на палец можно, но потом опять гадай; на каком стороне обрубка останется, не придется ли самому еще больше укорачивать.
Бригадир на свою кровь не грешил (не настолько стар, чтобы дурью подобной не заниматься), а в отряде беспалые были и, по правде сказать, - живчики. Шли хорошо, вроде не потели так сильно, как остальные, может действительно?… есть в этом что-то?
Какой-то недоумок с потеками на щеках уговаривал не оставлять, а если оставить, то в шалашике и вместе с ним. Бригадир не размяк от уговоров. Близнец, не близнец - какая разница? - кто ходить может, обязан идти. Жив? Исполняй контракт. А не хочешь; так становись к тому дереву, сейчас наладим вон к тому суку (будто специально выросшему) хитрую петельку и висеть тебе, постанывать, пока все уроды из округи не соберутся - они петельку срежут и объяснят, в чем ты не прав.
Ухватил одной рукой за ворот, подтянул жалостливого к себе.
– Не делай своего хорошего, а делай мое плохое! - зло сказал Бригадир. - Понял?
Думая на тот момент об одном: что все минет, одна правда останется. Голой будет ходить по костям…
Повезет ли? - на обрубыше-ноге останется? Или укоренится на культе и вверх поползет? Если и кто-то думал, вспоминал об оставленном, то не Бригадир. Не любил ни говорить, ни думать о пустом. Чего гадать до времени? Другое дело, если можно потом самим проверить - об заклад побиться. Но саднило. Должно быть недосказанностью. Хоть об заклад не бейся. Не придется проверять. Тут, если хочешь выжить, первое правило: одним путем два раза не ходи, не топчи своего же следа - пересекать можно, круги дозволяются, параллели. Но это только для засад - "хвосты срывать". Тех…, кто вдогон идет. Наипервейшее - не возвращайся откуда заходил. С добычей ли, без добычи…
Жеваху оставили, чтобы в рот мог сунуть, когда припечет - глушить крики. Если стерпит, если на обрубке хрумкалка останется, то может, и поживет еще.
Местами приходилось не идти, а ломить дорогу. Шумно, а от того становилось очень мерзко на душе, мрачнел на таких участках. И до того был строг, а здесь и вовсе зверел. Мог кого угодно назначить на биоразминирование своим телом - суточным штрафником - "до первой крови" али "пока срок выйдет".
Потом нежданно повезло - в том месте, где лес словно остановился в вековой своей перезрелости встретил знакомца. Удалось откупиться от первого серьезного леса.
3.
Когда-то человечий, а теперь лешачий ребенок-недоросток сидел в высоком кусту, как гнезде, и "смотрел" разговор. Чтобы понять, что говорит лешак, надо слушать не ушами, а волосьями, рассаженными на плечах, еще смотреть, как у него самого волосья шевелятся. Отсюда лучше видно.
Смущало железо у пришлых. Нет таких дурных лешаков, чтобы лезть на железо. Острое ли железо, быстрое ли железо (то, что шумными мухами ужалить норовит, да так, что дыра сквозь тебя какое-то время просвечивается лунным светом). Ребятенок догадался, что те железки, пригорклым маслом пахнущие, что на боках висят или под животами, и есть те самые, что "мухам" приказы раздают. Мухами плеваться большого умения не надо - у кого такая железка, тот и плевака.
Видно, что недавно от кого-то отплевывались - сами пахли пригоркло, у одного рука перевязана, а еще на волокуше один. Не иначе как жертва такого неосторожного плевания.
Раненого зачем-то несли с собой, а последнюю часть волокли за руки, оставляя четко пахнущий след, уже ясно было, что живым будет лишь до заката - если смотреть вторым зрением, видна характерная аура над телом, да и… завыл в отдалении, а он не ошибается. Должно быть, думают им же, раненым, и откупиться. Либо сработать ловушку, замкнуть на ложный след. Лесным хитростям несть числа…
Дитя человеческое давно себе подобных не видело, а когда пришлось, изменилось настолько, что соотносить себя с ними и не пыталось. Да и нашло бы оскорбительным. И что такого в этих суетливых дохляках? Что общего с ними у хозяина? Почему позволяет топтаться по собственному урочищу? Что за интерес сопровождать, оберегать эту толпу неумех? Не проще ли, не веселее завести в то самое место, куда положено незваных заводить?
Одновременно лешачий ученик ощущал дурное глупое любопытство и неясное томление - чувства доселе неведомые, но близкие к ночным желаниям орать на полную луну. Точно также, как и ей - луне, хотелось дать тумака, чтобы катилась "куда подальше", желалось избавиться от пришлых, чтобы не смущали, не тревожили. Еще более начинало раздражать висящее на них, чуждое враждебное, пахнущее неправильным мертвым маслом. Все непонятное, какого бы размера оно не было, требует внимания - учил лешак - всякое способно жалить до смерти.
Люди не способны чувствовать давления глаза, можно не просеивать, когда смотришь на них. А коренастый человек, тот, что смешно, почти по лешачьи припадает на ногу - почувствовал взгляд, впился в листву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32