– Что за мещанское пойло! Стареешь, тянет к уюту. Похоже, гульнуть тебе не помешает. Как насчет водки?
Кора усмехнулась.
– Не выношу ничего крепкого. Голова разболится. Я почувствую себя жалкой. Ненавижу терять над собой контроль. – Кора призадумалась. – Что верно, то верно.
В последнее время не люблю терять над собой контроль.
– Нет ничего приятнее, чем терять над собой контроль. – Эллен пошла на кухню, напевая и пританцовывая. – Ей-богу.
– Чему это ты так радуешься?
– Сама не знаю, – ответила Эллен.
Глава восьмая
– Только не вздумай спрашивать, каков Стэнли в постели, – велела Кора.
– Ладно, – согласилась Эллен. Она сидела у Коры за столом молчаливая, отрешенная. Потом оживилась: – Каков же Стэнли в постели?
– Просто чудо, – отозвалась Кора.
– По-твоему, чем мы старше, тем лучше секс?
– Может быть. Меньше спешки. Больше вкуса. Он отворачивается к стенке и засыпает. А тебя будто заклинивает: стонешь и ахаешь от удовольствия. Это, кстати, его. – Кора протянула Эллен книгу, которую Стэнли дал ей в первое утро, несколько недель назад. – Интересно, найдешь ли ты то, что нужно.
– Что?
– То, что высмотрел Стэнли. Вот молодец, что заметил! Пока ты лежала, мучаясь похмельем, и гадала, изнасиловали тебя или нет, а я играла со смертью, он рылся в книгах в старом магазине на Виктория-стрит и раскопал-таки.
Эллен, бережно взяв книгу в руки, взглянула на обложку. К. Л. Макдональд, «Путешествия Рахманинова». «Клода Макдональд рассказывает о жизни, поездках и малоизвестных произведениях композитора и пианиста, ставшего одним из первых исполнителей международного масштаба в наш информационный век». Эллен открыла страницу наугад и прочла: «…Уже в 1907 году Рахманинов создавал произведения в духе романтизма. К примеру, его "Остров мертвых" написан в пятидольном размере, под стать богатой инструментовке…»
Эллен захлопнула книгу.
– И ты ее осилила?
– По правде говоря, я больше люблю смотреть картинки.
Эллен вновь открыла книгу и принялась рассматривать фотографии. Застывшее навеки давнее прошлое, строгие, скованные люди в шляпах, – видно, что в новом веке им не очень-то уютно. Среди них выделялся Рахманинов, высокий, хмурый. Природа, казалось, сотворила его более угловатым, чем простых смертных. Но внимание Эллен привлек не сам композитор, а миниатюрная, лучезарная женщина за спиной у него. Прелестная, изящная, переполненная радостью, она махала рукой. Эллен поднесла книгу к глазам.
– Кто это?
– А ты как думаешь?
– Неужели?..
Все та же веселая героиня смотрела еще с нескольких фотографий. Ни на одной из них она не играла с Рахманиновым, но на фоне мрачного гения неизменно излучала радость.
– Эмили Бойл. Она самая. Кто же еще?
И подруги застучали по клавишам невидимого пианино – в знак уважения к жизнелюбивой женщине, чудесной рассказчице и изобретательнице съедобной «Кровавой Мэри».
– Что за чудо наш Стэнли! – восхитилась Кора. – Всем приходит на помощь, спасает меня от нервного срыва и разгадывает тайны.
Эллен была сражена.
«Чиппи Нортон, гениальный сыщик, – написала она, – добр и проницателен».
Эллен уже души не чаяла в своем герое. Плотный, коренастый, он носил старый твидовый пиджак, который трещал на нем по швам. Жизнь вел неспешную, ездил в основном на велосипеде, при этом напоминая сочную сливу на лезвии бритвы. А преступления разгадывал по мелким подробностям жизни подозреваемых – покупкам в магазине, любимым передачам, содержимому тумбочек в ванной, белью на веревках. Почти все свободное время он подсматривал, подслушивал, сплетничал и жевал печенье. Уютный вышел герой. В протертых до дыр джинсах. Самые любопытные, если им очень повезет, могут мельком увидеть его нижнее белье.
Джеку Конрою полюбился новый персонаж. Эллен принесла сценарий к нему домой и стояла среди хлама, пока Джек внимательно читал.
– Он просто прелесть! – воскликнул Джек. – Тебе редко удаются обаятельные персонажи. Как и мне. Но Чиппи – другое дело. Он кажется таким родным, Эллен, как будто я его давным-давно знаю.
– Точно, – кивнула Эллен. – Так и задумано. Джек, ты когда-нибудь пылесосишь?
Ковер у Джека был, как всегда, покрыт толстым слоем пыли и катышков от ластика.
– Нет. Никогда. Жена пылесосит, но не в этой комнате. Если она начнет здесь убирать, я все вещи порастеряю.
Эллен огляделась.
– Ты, похоже, неряха похлеще меня.
– Правда? – Джек просиял от гордости. О неряшестве Эллен ходили легенды. – Очень лестно. – Спрыгнув со стула, Джек подошел к Эллен. Не надо было слов – его взгляд и движения говорили сами за себя.
– Ах, прошу тебя, – промолвила Эллен, отстраняясь от него, – не надо. Мы через это уже прошли и, по правде говоря… – она состроила рожицу. – Знаешь, если честно, земля не уходила из-под ног. – Эллен прижала руку к груди. С недавних пор ее без конца тошнило. – Не знаю, почему говорят «земля уходит из-под ног». Если бы впрямь уходила, мы бы замечали, так ведь? Думали бы: минуточку, пора остановиться, земля дрожит. Вот, наверное, почему нынешние женщины предпочитают быть сверху. Если земля начнет уходить из-под ног, то в пропасть первым провалится мужчина. Мягкой вам посадки!
Джек выглядел озадаченным. Болтовня Эллен напомнила ему об их неудачной попытке заняться любовью. Если он правильно помнит, Эллен болтала без умолку – смущенно, обо всем подряд, по своему обыкновению.
– К тому же, – добавила Эллен, – меня в последнее время ужасно тошнит. Беспрерывно. Не знаю, что со мной. Должно быть, гадость какую-нибудь съела.
Джек кивнул. Женщины, тошнота. Он улыбнулся. Ага, кажется, понятно, в чем тут дело.
– Что разулыбался? – взвилась Эллен. – Стоит кому-то сказать, что меня тошнит, как начинают таращиться и улыбаются. Во весь рот. И ни слова не говорят. Как меня это бесит!
Так оно и было. Эллен однажды уже пожаловалась Стэнли.
– Тошнит? – переспросил он. – Так, так. – И улыбнулся.
– Мутит? – сказал Джордж. – Все время? Постоянная слабость и тошнота? Боже! – И многозначительно переглянулся с Рональдом.
– Подташнивает? – повторила Эмили Бойл. – Что ж, плохо дело. Может быть, стоит бросить пить.
Кора просто-напросто отправила Эллен к врачу.
Врач осмотрел ее. И даже не пытался скрыть изумления.
– Грудь болит, покалывает? Отеки? Тошнота по утрам? Сколько вам лет, миссис Куинн?
Эллен замялась.
– Тридцать.
– У меня есть ваша карточка, миссис Куинн. Я знаю, что вы старше. Пора бы знать признаки…
– Ладно. Тридцать пять. Тридцать шесть… с небольшим. Мне всегда было стыдно, что жизнь проходит, а я так и не сделала всего, что хотела. Видите ли, я всегда плыла по течению. Не приняла ни одного серьезного, обдуманного решения. Работа? Я просто оказалась в нужном месте в нужное время…
– Я вас потому спрашиваю, – перебил ее доктор, – что в вашем возрасте беременность отнюдь не исключена.
Эллен опешила.
– Нет. Не может быть, я уже давным-давно сексом не занималась.
– Сколько?
– Три месяца.
– Достаточно. Когда были последние месячные? – спросил врач.
– Господи, – Эллен почесала в голове. – Да, давненько.
Она жила от встречи до встречи с Дэниэлом. А с той ночи они не виделись. Внутри у нее что-то оборвалось. С той самой ночи!
– Не знаю, – промямлила Эллен, – не помню.
– Прилягте-ка на кушетку, я взгляну. Ох уж эти доктора, что у них за язык! – возмущалась про себя Эллен. Должно быть, будущие врачи проходят курс лицемерия. «Прилягте-ка на кушетку» – взбирайтесь на пыточное кресло, подстелите под зад бумажное полотенце и раздвиньте ноги. «Взгляну» – надену резиновые перчатки и буду копаться в ваших внутренностях, задумчиво глядя в пространство и приговаривая: «Расслабьтесь. Расслабьтесь. Не напрягайтесь».
– Вы на четвертом месяце беременности, миссис Куинн. Поздравляю.
Ошеломленная Эллен отправилась домой.
Значит, все кончено. Никаких тебе ночных кутежей и пьянства. Столько лет прожигала жизнь – теперь пора образумиться. И следующие пять месяцев предстоит провести в страхе, что могла повредить малышу, пока не знала о беременности.
«Придется, пожалуй, – вздохнула про себя Эллен, – списать все на молодость. На взросление. Столько лет курила, глушила водку, до ночи слушала музыку, ела что попало когда попало – пришла пора остановиться. Ладно уж. Повеселилась на славу. Просто будем считать, что юность затянулась».
Эллен явилась сообщить новость Дэниэлу. Тот хозяйничал за стойкой бара и лишь слегка смутился, увидев ее. Она могла бы догадаться, что он не вернется, уже в ту ночь, кошмарную ночь «Кровавой Мэри», когда он не стал держать пари. Подняв бокал, он указал на бутылку водки.
– Мне бы минералки, – попросила Эллен, покачав головой. – Я больше не пью.
– Надо же! – изумился Дэниэл. – Надеюсь, это ненадолго.
– Надолго, Дэниэл. Месяцев на пять-шесть, не меньше. – Эллен взглянула на него многозначительно. – Понимаешь, о чем я? Я жду ребенка. МЫ ждем ребенка, Дэниэл.
Кровь отхлынула от его лица. Сердце будто остановилось, ноги подкосились.
– И на тебя ляжет ответственность, – заверила Эллен. – Не вздумай красть у другой женщины с ребенком, чтобы накормить нашего. Будешь нам помогать. – Она все хорошенько обдумала. – Не деньгами, так временем. Пока я работаю. Понимаешь, Дэниэл? – Эллен решительно постучала пальцем по стойке. – Не надейся спихнуть на меня все заботы.
Эллен казалось, что она наконец поняла истинную цену Дэниэлу. Иногда он поддавался ярости. Но по большей части просто не думал, к чему приведут его поступки. Если он хотел, он брал. И ждал того же от других. А тех, кто поступал с ним по-честному, считал недотепами, простаками, легкой добычей.
По всему было видно, что он ребенка не хочет. Ребенок будет писать, срыгивать, пачкать пеленки зелеными какашками, как водится у младенцев. Дэниэлу приходилось видеть грязные пеленки чужих детей. Он вздрогнул. Но самое страшное, страшнее всего на свете, что младенец будет на него смотреть. Детским взглядом, взглядом Будды, невинными, страшными глазами. Всезнающими.
Он все знает, думал Дэниэл всякий раз, оказавшись лицом к лицу с младенцем и морщась под его пристальным, немигающим взглядом. И всякий раз его мучил стыд. Нет, не надо никаких детей.
Глава девятая
– Кора, – спросила Эллен, – что ты будешь делать, когда Сэм и Кол уйдут из дома?
– Плакать, – ответила Кора. – Когда они уйдут, я умру от горя.
Кора задумалась. Еда у них в доме исчезает в мгновение ока. Некуда деваться от шума, орет телевизор, надрывается стереосистема. В квартире тарарам, посреди спальни спотыкаешься о грязные кроссовки, в ванной свалены мокрые полотенца. И разумеется, туалетная бумага. Кора не предполагала, что туалетная бумага будет играть такую важную роль в жизни ее семьи. Упаковки от нее лежали на окошке в ванной, никому в семье они не были нужны, но никто не считал своим долгом их выбросить. В прежние времена обертки от туалетной бумаги сдавали в детский сад в огромных пакетах, а возвращались они оттуда неумело раскрашенными, криво приклеенными к коробкам из-под кукурузных хлопьев – наверное, космические корабли и далекие планеты. Творцы межпланетных станций и затерянных миров выросли, но до сих пор считали, что мать должна приходить по первому зову. Когда Кора сидела на унитазе, хмуро разглядывая груду картонных упаковок от бумаги, Сэм и Кол барабанили в дверь и кричали: «Где носки, мам?», «Ты не видела мою футболку?», «Чего бы поесть?» и «Что ты там делаешь?»
– Оставьте меня в покое! – возмущалась Кора. – Я женщина, имею право уединиться.
Теперь, когда ребята подросли, можно к ним приставать, ломиться в дверь ванной:
– Что ты там делаешь, Кол?
– Оставь меня в покое.
– Не оставлю. Я столько лет мечтала к тебе поприставать! Наконец-то отомщу за себя, – кричала Кора, барабаня в дверь кулаками. – Вот погоди, уйдешь из дома – я тебе покажу! Буду являться в твою образцовую квартиру и пачкать стены, прыгать на диване, а во время самых интересных передач хныкать и канючить: «Поставь кассету с "Улицей Сезам"!» Вот так, мой милый! Ты только подожди, мама за себя отомстит!
– Да отстань же от меня, мам!
– Да, – с улыбкой призналась Кора подруге, – когда они уйдут, у меня сердце разорвется от горя. Но порой я жду не дождусь, когда же оно разорвется. Да, я буду плакать, плакать с удовольствием, и никто не будет приставать с расспросами: почему ты плачешь? что случилось? Наконец-то я смогу выплакаться всласть. А когда перестану убиваться по моим блудным детям, сяду смотреть грустные старые черно-белые фильмы и всплакну еще. Видно, не наплакалась я вволю. Скорей бы нареветься.
– Счастливая ты. Я давно уже не плачу. С того самого дня, когда узнала, что Дэниэл мне изменяет. Разучилась, наверное.
– Ерунда. Все твои слезы остались при тебе. В один прекрасный день ты дашь себе волю и нарыдаешься от души.
«Интересно, мама тоже плачет от одиночества? – подумала Эллен. – Сидит в полутемной гостиной, а по увядшим щекам катятся крупные слезы?» Черный дрозд за окном возвестит о приближении ночи. Прошумит по улице автобус. Слышно будет, как возвращаются домой соседи на чай. Но никто не постучит к ней в дверь, никто не назовет ее по имени. При мысли об одиночестве матери у Эллен едва не покатились по щекам слезы. Она позвонила домой.
– Все хорошо. А у тебя?
– Тоже.
– Ни минуты покоя, – продолжала Жанин. – У меня сегодня бридж. И только успела выпроводить Риту с Бетти, а уже жду Пегги к семи. Так что не могу долго болтать.
Снова ошиблась. Как всегда. Эллен совсем забыла, сколько у матери подруг.
– Я хотела к тебе завтра зайти.
– Завтра? Это не твой день, но было бы чудесно.
О ребенке Эллен сообщила за мытьем посуды. Она мыла тарелки, а Жанин вытирала и ставила на место.
– Кстати, – сказала Эллен, – я жду ребенка. – И уставилась на мыльную воду.
Жанин застыла от изумления.
– Давно?
– Четыре месяца.
– От Дэниэла?
– Да.
Жанин принялась старательно вытирать тарелку.
– Что ж, – выговорила наконец она, – это послужит тебе уроком.
– Уроком чего?
– Перестанешь делать глупости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30