Необъяснимым образом он производил впечатление неряшливого человека, хотя в честь приезда Штурма облачился в безупречно чистый халат. Михаэля это ничуть не раздражало. Жизнь среди отвергнутых обществом преступников мало вдохновляла на то, чтобы уделять особое внимание своему внешнему виду.
Доктор Пюц протянул ему пачку слабеньких сигарет, и когда молодой врач отказался, сам закурил одну из них.
– Это уже двадцатая за сегодняшний день, – сказал он неодобрительно, – я знаю, что курю слишком много, а что поделаешь? Надо же человеку хоть что-то приятное иметь в жизни.
– Если бы я был вашим врачом, – возразил ему на это Михаэль Штурм с улыбкой, – то прописал бы вам молодую симпатичную спутницу жизни. Было бы куда приятнее для вас и гораздо полезнее для здоровья.
– Покажите мне такую девушку или хотя бы хорошо сохранившуюся даму, которая согласится взять на себя такую обузу, как я… Нет, нет, дорогой коллега, не шутите так со мной… Дальше бесконечных сигарет днем и парочки рюмок шнапса да кружек пива вечерком мои подвиги давно уже не идут.
Доктор Пюц кинул обгоревшую спичку в пепельницу.
– Вы позволите, я сразу провожу вас к пациентке?
– Да, было бы лучше всего.
Лилиан Хорн лежала в длинной палате с множеством кроватей, но на данный момент она была здесь единственной пациенткой.
Михаэль Штурм не сразу узнал ее – так сильно она изменилась. Осветленные волосы остались в прошлом, они приобрели естественный каштановый цвет и были коротко подстрижены. Лицо было болезненно бледным. В уголках прекрасных глаз появились морщинки, а опущенные уголки губ выдавали затаенную горечь.
Тем не менее, она показалась ему еще красивее, чем прежде, – может, оттого, что без макияжа лицо ее приобрело мягкость и выглядело юным и беззащитным. Здесь, в тюрьме, на ней была обычная застиранная больничная рубашка, глухо застегнутая до самого ворота.
– Привет, красавчик, – встретила она его, – не глядите таким букой! Разве вы не рады снова увидеть меня?
– Замолчите! – приказал ей Пюц. – Ваша дерзость доставит вам еще немало неприятностей!
Губы ее растянулись в искаженной болью гримасе.
– Что же мне еще грозит?
Михаэль Штурм заметил, что на лбу у нее выступили маленькие капельки пота, пульс был заметно учащен. Он откинул одеяло. Она лежала с поджатыми к животу ногами – в характерной для аппендицита позе.
Он задрал ей ночную рубашку, убрал пузырь со льдом и пощупал живот. Она подавила крик.
– Вам больно? – спросил он.
– А вы как думали?!
Живот был напряженный.
– Теперь вы, вероятно, очень горды собой, доктор? – спросила она. – Тем, что засадили меня за решетку?
– Я не намерен обсуждать с вами ваше дело, – ответил он, стараясь говорить жестко, но, не сумев, однако, справиться с дрожью в голосе, – я, в конце концов, пришел сюда, чтобы обследовать вас.
– Значит, вы даже не хотите выслушать меня?
У нее, судя по всему, были сильные боли, и он удивлялся, что она вообще еще способна разговаривать с ним, владея собой.
– Нет, – сказал он.
Директор тюрьмы Пюц хотел вмешаться, но Лилиан Хорн бросила на него такой умоляющий взгляд, что он отвернулся, отказавшись от всякой попытки призвать ее к смирению.
– Даже если я признаюсь вам, что действительно это сделала? – спросила она, и ее глаза превратились в узкие щелки.
– Я это и так знаю, – ответил он твердо.
– Да ничего вы не знаете! – яростно накинулась она на него, и ее тело выгнулось от страшного приступа боли, как натянутая пружина. – Вовсе ничего! Почему вы не хотите, в конце концов, поверить мне? Я не убивала Ирену Кайзер. Я даже не входила в ту ночь в ее дом!
– Пожалуйста, прекратите говорить об этом, – потребовал он, против своей воли пораженный ее словами. – Вы только мучаете себя.
– Но я должна вам это сказать, должна! Почему вы так жестоки ко мне? Я ведь ничего вам не сделала! Почему вы не хотите просто поверить мне?
– Суд вынес приговор…
Она прервала его:
– Нет, не суд. А вы! Ваше заключение стоило мне свободы! – Она схватила его за руку. – Пожалуйста, не уходите, выслушайте меня! Я ни в чем не упрекаю вас, я знаю, вы сделали это не со зла. Но ваше заключение ошибочно!
– Это невозможно.
– Но это так! Правда! Я ведь знаю, где была в ту ночь. Признаю, я слегка выпила, но не настолько я была пьяна, чтобы совершить убийство и потом, ну, абсолютно ничего об этом не помнить!
– У вас температура, – сказал Штурм и почувствовал себя несчастным.
– Само собой. Можете не говорить мне об этом. Тем не менее, я полностью отдаю себе отчет в том, что говорю. Я не убивала Ирену Кайзер. Почему вы не верите мне? Ведь у меня уже не осталось причин, чтобы лгать!
Михаэль Штурм мягко высвободился из ее рук.
– Я считаю ваш диагноз безошибочным, доктор Пюц. Речь идет об остром приступе гнойного аппендицита. Необходима срочная операция.
Когда он выходил из палаты, то услышал всхлипывания Лилиан Хорн, и полный отчаяния плач этой женщины, которую он считал ледышкой, потряс его сильнее, чем все сказанные ею слова.
24
Вечером Михаэль Штурм сходил с Евой на старый чаплинский фильм, потом они еще заглянули в подвальчик, заказали «пильзенское» и сырное «ассорти». Они сидели в нише, так что могли свободно разговаривать друг с другом.
Михаэль рассказал о своей встрече с Лилиан Хорн.
– Можешь считать меня дураком, – сказал он, – но если бы я не знал дела до мельчайших подробностей, то, вероятно, поверил бы ей.
Ева слушала его с интересом.
– Ты нисколько не удивляешь меня, – сказала она, – все ее поведение на суде… не знаю, как бы это выразить… было так умело сделано.
– Однако она вела себя тогда совершенно неправильно! – возразил он.
– Я так не думаю, – стояла Ева на своем, – все, конечно, было лживым, она вела себя как звезда, я хочу сказать, как актриса… да, теперь я поняла, она казалась актрисой, игравшей не свою роль.
– Ну и дальше что? – спросил он, разламывая соленую палочку.
– Вот именно, что она актриса и хорошая! Суд она не сумела убедить, потому что у нее был плохой советчик, вспомни, ты сам говорил! Но сегодня, с тобой наедине, она нашла верный тон.
– Не знаю. – Он допил пиво. – Если бы ты ее слышала. Она на самом деле говорила чертовски убедительно.
Ева сдунула со лба непослушный каштановый локон.
– Ну и что? Ты же ей не поверил!
– В том-то и дело. – В его голубых глазах сквозила растерянность. – Я сам уже не знаю, чему верить.
– Не понимаю. – Она пододвинула ему свой наполовину выпитый бокал. – Твое заключение было в полном порядке, или ты сомневаешься в нем?
– Ни одной секунды.
– Но тогда…
Он положил свою сильную руку на ее локоть.
– Попробуй понять меня, Ева. Здесь сталкиваются два обстоятельства – одно противоречит другому, их невозможно совместить. Все улики – не только судебно-медицинская экспертиза – были железными, и все говорили против Лилиан Хорн. Но она, тем не менее, постоянно твердила о своей невиновности, и с психологической точки зрения это впечатляет и убеждает. Так, где же тогда истина?
Ева улыбнулась.
– И это ты, ученый, спрашиваешь меня? Истина всегда там, где факты.
– Ты, безусловно, права, – сказал он, благодарный, что она сняла с него груз сомнений, одолевавших его.
– Ну, вот видишь.
– Но все же остается тень неуверенности, согласен, всего лишь тень, а вдруг убийца не она. И стоит только допустить эту мысль, как она делает меня больным.
Ева увидела, что он действительно необычайно бледен, а под глазами залегли глубокие темные круги.
– Какие глупости, – сказала она торопливо, – даже если она не убийца, все равно сама виновата в том, что с ней произошло… из-за своей наглости, вранья и всего остального. Одно не вызывает сомнений – она порядочная дрянь. И испытывать к ней жалость не стоит!
Он с ужасом смотрел на нее.
– Как ты можешь такое говорить!
– Да это чистая правда! Ты посмотри вокруг – со многими людьми случаются ужасные вещи, хотя они ни в чем не виноваты: их сбивают машины, уродуя на всю жизнь, они заболевают раком или рассеянным склерозом, родители издеваются над детьми, матери рождают на свет уродов… такова жизнь!
– Боже правый, Ева, это несравнимые вещи! Ведь речь здесь идет совсем о другом, а именно о правовой справедливости!
– В человеческом понимании! – возразила она. – И поэтому всегда возможна ошибка, но мир от этого не рухнет. А Лилиан Хорн наверняка не из числа незапятнанных лилий. И нечего лить по ней слезы!
– Ева, я прошу тебя… представь себе только, это случилось бы с тобой!
Ее глаза сверкнули.
– Меня, пожалуйста, не сравнивай с такой особой, как Лилиан Хорн! Я – порядочная девушка, а не брошенная из-за измены жена. В моей жизни был только один мужчина, и это – ты, в то время как Лилиан Хорн не отказывала себе во всякого рода сомнительных удовольствиях. Нет, мой дорогой, со мной такого никогда бы не случилось, а вот если бы произошло, то у тебя были бы все основания верить мне. Я – твоя невеста и дорога тебе. Так я, по крайней мере, надеюсь. А кто для тебя эта Лилиан Хорн?
Вместо ответа он позвал кельнершу.
– Пожалуйста, счет!
– Я опять сказала что-нибудь не так? – спросила Ева удрученно, когда они вышли.
– Отрадно, что ты это заметила, хотя и не сразу.
Она глубоко вздохнула.
– Ах, Михаэль, как у нас все глупо получается. Теперь мы ссоримся из-за этой Лилиан Хорн. Хотя оба знаем, что она – хладнокровная убийца. Я, во всяком случае, уверена в этом, и суд тоже, и вся пресса, и все люди кругом, да и ты сам тоже… – внезапно выражение ее лица изменилось, – …до момента, пока ты не увидел ее сегодня! – сказала она с упором на последние слова. – Михаэль, может, ты влюбился в Лилиан Хорн?
– Большей чепухи, – заявил он со злостью, – я еще действительно никогда не слышал!
25
После этого разговора Михаэль Штурм провел бессонную ночь, а на следующее утро в нем созрело решение: он должен еще раз увидеть Лилиан Хорн.
Поскольку она все еще лежала в окружной больнице, у него был для посещения благовидный предлог. Без труда он добыл необходимое для этого разрешение. Он долго раздумывал, принести ей цветы или нет, пока, наконец, не решился купить их и теперь казался сам себе ужасно глупым, стоя перед надзирательницей, у которой был пост перед входом в палату, где лежала Лилиан Хорн, с упакованным в целлофан букетом в руке.
Но женщина не увидела в этом ничего неуместного или странного.
– Вот Хорн обрадуется, – только и сказала она, отперла дверь, не оставив его, однако, наедине с больной, как он надеялся, а тут же вошла вслед за ним. Заперев за собой дверь изнутри, она села в углу маленькой палаты на стул.
Лилиан Хорн лежала в кровати и смотрела на него большими глазами.
– Ну, чудеса! Вы, доктор? Вот сюрприз так сюрприз!
– Я хотел только узнать, как вы себя чувствуете. – Он быстро развернул цветы и протянул ей – букет розовых гвоздик.
– Какие красивые! – воскликнула она, и он впервые за все время, что знал ее, увидел, что она на несколько секунд расслабилась. – Знаете ли вы, как давно я не видела цветов?
Он подтянул к ее кровати стул.
– Могу себе представить.
– После того, как господин доктор уйдет, – вмешалась в разговор надзирательница, – я найду подходящую вазу.
– Спасибо, фрау Ширмер.
Штурм изучил тем временем температурную кривую.
– Похоже, что все протекает без осложнений.
– При этом гной должен был вот-вот прорваться. Хирург считает, что я чрезвычайно жизнелюбивая натура, и, пожалуй, он прав. – У нее был более ухоженный вид, чем в тюрьме, хотя она еще больше побледнела.
– Я рад, что вы благополучно перенесли операцию!
– А я, что вы пришли! Вы все-таки захотели поговорить со мной!
– Да, фрау Хорн, но только не о вашем деле!
– Фрау Хорн, как это звучит! Теперь меня все называют просто Хорн, а кто любит меня, те – Лилиан. Это как-то отражено в гражданских правах, что любой теперь может мне запросто тыкать?
– Да, пожалуй, так принято. Я очень сожалею, Лилиан.
– Как странно слышать такие слова из ваших уст! – Она схватила его за руку. – Пожалуйста, скажите мне, милый доктор, за что вы так затянули на мне петлю?
– Я не…
– Нет, затянули! Ваше заключение уничтожило меня. Мой адвокат тут же сказал мне об этом, но я никак не могла поверить, вы производили такое приятное впечатление.
– Если вы будете говорить только об этом, я вынужден буду, к сожалению, уйти.
Она не отступала.
– Ранки на моих пальцах могли же быть и оттого, что я порезалась, снимая с бутылки алюминиевый колпачок, разве не так?
– Да… так могло, конечно, быть, – сказал он с некоторым сопротивлением.
– Почему же вы тогда так решительно утверждали, что порезы возникли от пользования острым лезвием?
– С достоверностью, граничащей с уверенностью, – заявил он, – можно было так сказать, что вовсе не означало отсутствие других причин, по которым они могли появиться.
– А почему же вы тогда так не написали?
– Разработать данную версию было делом вашего адвоката.
– Ах, вот как. – Она криво улыбнулась. – Но, к сожалению, я слишком поздно смогла убедить его в своей невиновности. Он настаивал на моем признании.
– Вероятно, это было бы самое лучшее.
– Значит, вы по-прежнему все еще верите, что именно я это сделала?
– Лилиан, почему вы так мучаете себя и меня тоже?
– Если вы считаете меня убийцей, зачем тогда пришли сюда? Из жалости? К убийце?
– Как вам нравится в здешней больнице? – спросил он, пытаясь сменить тему.
– Отвратительно.
– Но… – Он огляделся в маленькой чистенькой палате. – …у вас здесь очень мило.
– Вы думаете, может быть мило там, где к вам относятся как к последнему отребью? Нет-нет, именно так все они тут на меня и смотрят – эти безупречные сестры и высокочтимые господа врачи!
– Не волнуйся так, детка… через пару дней поедем назад к себе, – сказала фрау Ширмер.
– Там, по крайней мере, никто не посмотрит на меня косо.
– Если вы хотите, – сказал Михаэль Штурм, – я мог бы навещать вас иногда и там, за городом.
– Зачем?
– Я думал…
– Не крутите, доктор, вам хочется переспать со мной – вот и вся ваша проблема. И не делайте такое обиженное лицо, мы взрослые люди и можем себе позволить называть вещи своими именами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24