Меррит призвал собравшихся соблюдать порядок и предложил покончить с фотографированием, прежде чем они перейдут к делу. Надеяться на интересные фотографии не приходилось, но и это неплохо. Ведь это лишь начало, сказала себе Мег, только шаг на порог. Остальное впереди. Эштон обещала ей доступ в настоящий Палм-Бич. «Разумеется, мы хотим, чтобы вы сделали снимки, имеющие отношение к наиболее успешным проектам». Эштон упомянула об этом уже в конце, в качестве пояснения, но Мег восприняла ее слова как подарок судьбы. У нее возникла блестящая идея: за первым альбомом фотографий богатых и привилегированных выпустить альбом фотографий бедных и обездоленных. Еще утром она напомнила Эштон об этом плане, хотя ее брат Меррит, услышав о замысле, нахмурился.
– Фонд выполняет свою работу тихо и скромно, – сказал он. – Как только вы начнете фотографировать спасенных животных или леса, которые удалось сохранить, появятся желающие увидеть все это собственными глазами, предприниматели станут возводить туристические комплексы и весь экологический баланс нарушится.
Однако Эштон призвала его не быть смешным:
– Нельзя забывать, что благотворительный фонд – это не чье-то личное хобби, дорогой. Мы живем в век гласности. Если ты хочешь, чтобы люди проявили заботу о бедных слонах или гибнущих лесах, ты должен иметь фотографии – роскошные цветные снимки деревьев, клыков и всего такого прочего! – Она, сияя улыбкой, повернулась к Мег: – Разве я не права, Мег?
Мег ответила, что Эштон совершенно права, и стала размышлять о снаряжении, которое понадобится ей для нового начинания. Тем не менее она хотела исполнить свой долг и сделать несколько снимков членов совета директоров внушающего благоговение Фонда Кенделлов, заседающих в скучном конференц-зале. По крайней мере у большинства присутствующих был скучающий вид. Хэнк Шоу, похоже, куда-то торопился. Эштон явно чувствовала себя неуютно. А Спенсер выглядел откровенно утомленным и отчаянно красивым. Еще до проявления пленки Мег знала, что фотокамере он придется по вкусу.
Мег шла к своей машине, когда услышала позади шаги. Она не повернулась, но узнала голос. Спенсер поравнялся с ней и пошел рядом.
– Заседание было скоротечным, – сказала она.
– Оно еще продолжается.
– Тогда почему вы ушли?
– Меня делегировали. В качестве гида и носильщика фотоаппаратуры. – Он потянулся, чтобы снять с ее плеча сумку с фотокамерой. Сама того не желая, Мег еще крепче сжала в руке сумку. – Ну вот! – засмеялся он. – Я лишь хотел донести вашу сумку и вовсе не стремился выхватить ее и убежать.
– Это условный рефлекс. Я чувствую себя голой без нее.
Она тут же пожалела о своих словах, потому что если мужчина смотрит на тебя так, как смотрел на нее Спенсер Кенделл с момента ее появления в конференц-зале, не следует произносить слово «голая». Во всяком случае, если ты не хочешь использовать его в качестве приманки. А именно так, судя по взгляду и улыбке, Спенсер его и воспринял.
– У меня есть замечательная идея, – сказал он.
Мег остановилась и повернулась к нему лицом:
– Возможно; это шокирует вас, но в некоторых кругах подобные слова уже не рассматриваются как лестные. Более того, их расценивают как сексуальное домогательство.
Улыбка на лице Спенсера осталась все такой же лучезарной:
– Боже мой, я, кажется, общаюсь с членом комитета сексуальной бдительности.
Мег рассердилась на него, поскольку не хотела, чтобы над ней смеялись, но еще больше разозлилась на себя за полное отсутствие чувства юмора и обидчивость. Он не представлял для нее угрозы до тех пор, пока она сама не захочет этого.
– Мы люди разного круга, – сказала Мег.
– Я сделаю все, чтобы исправить это, – ответил Спенсер. – Пойдемте куда-нибудь выпьем.
– Сейчас лишь десять утра.
Он взглянул на часы, поблескивающие на загорелом запястье. Мег обратила внимание, что это были не роскошные золотые часы стоимостью в двадцать тысяч долларов, а обыкновенные спортивные стальные часы, которые, если верить рекламе, способны показывать время с точностью до десятой доли секунды на дне океана, на вершине высочайшей горы, а если придется работать в НАСА, то и в космосе.
– Вообще-то сейчас одиннадцать часов пятнадцать минут. – Он поднял на нее глаза. – Видите, как летит время, когда вы со мной. Ну хорошо, если вы не хотите выпить, то как вы посмотрите на то, чтобы позавтракать, сыграть в теннис или покататься на яхте? Все что хотите.
– Я хочу, – сказала она и посмотрела на свои часы, – пойти и заняться работой.
– Что означает «пойти и заняться работой»?
– У меня есть договоренность с женщиной сфотографировать ее и ее королевских спаниелей, завоевавших призы.
– Договоренность с Дафной Дэнкуорт.
– Откуда вы знаете?
– Проболтались спаниели… Знаете, я не представляю, как вы отличите одного спаниеля от другого. Послушайте, забудем о собачках и давайте чем-нибудь займемся.
– Я сказала ей, что буду ровно в полдень.
– Вы можете сфотографировать ее в любое другое время.
Несколько секунд Мег молча смотрела на Спенсера. Похмелье мало-помалу отпускало его, и он становился все привлекательнее. И в этом заключалась проблема.
– Понимаю. Я могу сфотографировать ее в любое время, а вот что касается вашего общества, то сейчас у меня единственный шанс.
Улыбка наконец-то исчезла с его лица. Воспользовавшись моментом, Мег двинулась к машине.
– Куда же вы уходите?! – крикнул Спенсер ей вслед.
– Работать, – бросила она через плечо. – Попробуйте сами как-нибудь. Это позволяет быстро встряхнуться – и похмелья как не бывало.
Мег чувствовала, пересекая площадку для стоянки машин, что он не спускает с нее глаз. Она не собиралась оборачиваться. Она не доставит ему такого удовольствия. Подойдя к машине, Мег дотронулась до дверцы и, сама того не желая, посмотрела через плечо. Спенсер снова заулыбался, и эта совершенно невозможная улыбка сказала ей, что он наблюдал за ней и ждал, когда она обернется. Мег это сделала, и это означало, что он победил.
Спенсер прицелился в нее указательным пальцем.
– Я еще увижу вас! – крикнул он. – И это не пустые слова! Вы от меня так просто не скроетесь!
Она не удостоила его ответом. Правда, пытаясь побыстрее открыть дверцу, Мег сломала ноготь.
Глава 6
Меррит Кенделл и его сестра сидели в гостиной под картинами Ренуара и Моне, висевшими на белой с кремовым оттенком стене, высота которой была не менее тридцати футов. Сбоку на панелях из темного дуба висели десятки семейных портретов. Гостиную украшали искусно составленные букеты из лилий и роз.
Опершись о каминную доску, над которой висел написанный маслом портрет одного из Кенделлов, Меррит смотрел на сестру, которая поднесла к губам наполненный до краев бокал с мартини. Рука у нее не дрожала, как полчаса назад, когда Эштон поднимала первый бокал. Меррит вздохнул. Его окружали люди необузданных запросов и желаний. Сестра имела тягу к спиртному и сексу. Его кузен Спенсер, помимо этого, еще и к наркотикам. Зять Алессандро в дополнение ко всему названному отчаянно любил скорость. Даже его жена не свободна от тяги к излишествам, хотя ее склонности и более своеобразны. Иногда Меррит думал, что он едва ли не единственный человек в мире, способный проявлять сдержанность, с уважением относиться к своему телу, уму и душе. У него были свои радости: его лошади; его дети; его любовница, которая не принадлежала к его классу, но здраво относилась к окружающим людям и положению дел; его фонд. Он хотел в жизни лишь одного – свободно наслаждаться всеми этими радостями. Именно потому он намерен был поговорить с Эштон о новом фотографе, которого она пригласила.
– Я не вижу причины, почему бы не оставить все как есть, – сказал Меррит и сделал глоток вина – он позволял себе это во время завтрака. – У нас есть фотограф, который всегда фотографировал заседание совета директоров. Даже когда отец был жив. Не понимаю, для чего нужно приглашать постороннего.
– Ты сам это сделал, дорогой, когда пригласил в совет директоров Хэнка Шоу.
– Хэнк Шоу по крайней мере человек благоразумный и осмотрительный.
– У Хэнка Шоу деньжищи, – сказала Эштон, зная, что ее брат терпеть не может вульгаризмов и всего, что выходит за рамки добропорядочности. Ей надоело его постоянное занудство. Она не собиралась с ним ссориться, помня те времена, когда они были очень близки и у нее не было никого, кроме него, но сейчас не сдержалась.
– Деньжищи? Откуда ты берешь такие вульгарные слова, Эштон?
– Не думаю, что ты и в самом деле ожидаешь ответа на этот вопрос, дорогой.
Меррит положил очки на стол и вздохнул. Необузданные желания плохи сами по себе. Уж не собирается, ли она хвастаться этим?
– Иногда я сомневаюсь, что мы дети одних родителей.
Эштон взглянула на него поверх бокала:
– Знаешь, дорогой, я тоже.
– В любом случае я все-таки не понимаю, почему ты настаиваешь, чтобы с нами работала эта женщина. Более того, ты всячески поощряешь ее. Раньше ты проявляла благоразумие хотя бы в этой области.
– Я и сейчас проявляю благоразумие, Меррит. Поверь мне.
Он почувствовал перемену в ее тоне. Сестра больше не пикировалась с ним. Она была явно напугана.
– Насколько все серьезно?
– Скажем так: эта женщина, человек не нашею круга, может поставить меня, а значит, и семью в довольно-таки неловкое положение.
Меррит неодобрительно поджал губы:
– Понятно.
– Я так и думала, что ты поймешь. – Эштон позвонила, вызывая дворецкого. Когда тот пришел, показала на пустой бокал. К ее удивлению, брат тоже показал на свой бокал.
– А мы не могли бы просто купить… – Меррит замялся, не решаясь произнести вслух, – то, что у нее имеется?
– Она говорит, деньги ее не интересуют.
– Не смеши меня. Деньги интересуют всех. В особенности таких людей, как она.
Эштон пожала плечами:
– Она говорит, что ее не интересуют.
Некоторое время оба молчали.
– И все-таки, – прервал паузу Меррит, – мне не по душе эта идея – привлекать чужака.
– О Господи, Меррит, ты придаешь всему слишком большое значение. Это благотворительный фонд, а не ЦРУ. Если бы я не знала тебя так хорошо, то могла бы подумать, что ты содержишь девушек из стран третьего мира или занимаешься еще какими-то предосудительными делами.
Эштон увидела, как брат неодобрительно поджал тонкие губы, и подумала, что все-таки он страшный педант. Тем не менее он ее брат и один из очень немногих людей, которым она может доверять.
Они заканчивали пить кофе, когда появился Алессандро.
– Tesoro, – сказал он и прикоснулся щекой к щеке Эштон. – Ты сегодня великолепно выглядишь. Должно быть, заседание прошло отлично.
Эштон знала, что выглядит отвратительно. Глаза опухли, веки покраснели – последствия выпивки после их разговора накануне вечером. Никакая косметика не могла скрыть черные круги под глазами – результат бессонной ночи. И Эштон не сомневалась, что Алессандро все это видит. Она посмотрела на мужа. Глаза у него были ясные и невинные, как у ребенка, и никаких черных кругов. В эту ночь он не мерил шагами комнату и не терзал себя тяжелыми мыслями. Скорее всего он хорошо пообедал, выпил дорогого вина – Алессандро был весьма привередлив в этом отношении, – затем занимался любовью с другой женщиной, красивой женщиной, горестно подумала Эштон. А потом он заснул сном младенца без каких-либо угрызений совести. Будь он проклят! Да будут прокляты все мужчины!
Алессандро продолжал с улыбкой смотреть на Эштон, и она вдруг подумала: то, что она всегда принимала за хорошие манеры, не что иное, как расчетливый и холодный сарказм. Он наговорил ей массу ужасных вещей, после чего укатил, на машине и не вернулся домой до того, как она ушла на заседание, а сейчас ведет себя так, словно они представляют собой самую счастливую семейную пару. Алессандро отодвинул от стола стул и сел рядом с ней. Самое худшее во всем этом то, что он ведет себя так вовсе не для того, чтобы соблюсти приличия, а чтобы подразнить ее. И делает это потому, что у нее есть деньги, в которых он нуждается, потому что она не блистает красотой в его понимании и потому, что она не родила ему ребенка. А может, все объясняется иначе. Может, он ведет себя так потому, что он всего лишь пресыщенный садист и негодяй.
Полуотвернувшись от Эштон, Алессандро заговорил с Мерритом. Разговор зашел о лодках. У Меррита было двойственное отношение к этой страсти Алессандро. С одной стороны, гонки на моторных лодках – занятие не для джентльмена. Много шума и суеты. С другой стороны, эта блажь обходилась Эштон не менее чем в миллион долларов в год, и сей факт означал, что у простых смертных нет возможности заниматься этим видом спорта, а подобного рода обстоятельства были Мерриту по душе. К тому же его восхищали люди, которые умеют побеждать, а Алессандро всегда побеждал.
Эштон смотрела на супруга, который непринужденно жестикулировал, вполуха слушала беседу мужчин и с удивлением отметила, что в ней закипает гнев – гнев, приправленный страхом. Вчерашний разговор изменил положение дел. Она вспомнила, как красивое лицо Алессандро исказилось от ярости и как он занес над ней руку. Он не ударил ее вчера, но она знала, что когда-нибудь, если она останется с ним, он это сделает. И еще Эштон осознавала, что она с ним останется. Потому что он не позволит ей уйти. До тех пор, пока за ней стоят миллионы Кенделлов.
Как все безнадежно!
– Tesoro, – сказал Алессандро, – ты, должно быть, замерзла. – Он положил свою красивую ладонь с безупречно ухоженными ногтями ей на руку, явно дразня ее своей псевдозаботой. Эштон показалось, что ее руку сжали клыки хищника.
Алессандро впервые увидел ее сбоку, и это доставило ему огромное удовольствие. Руки ее были подняты – она поднесла фотокамеру к глазам, – и он мог полностью оценить стройность ее фигуры, начиная с маленьких грудей и кончая красивыми длинными ногами. Стоя в тени, он наблюдал за ней через застекленную дверь на террасу. У нее было красивое тело. Может быть, не такое красивое, как у его жены, но достаточно аппетитное, чтобы возбудить его интерес.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36