– Самое смешное, что их не интересуют деньги, если они есть у кого-то другого. Но не приходится сомневаться, что деньги их очень даже интересуют, когда их нет у них самих. Я могу провезти вас по острову – ширина его всего одна миля, а длина – четырнадцать – и показать дом человека, который обвинен – хотя еще не осужден – в убийстве своей жены, грозившейся развестись с ним и оставить его без единого цента. Могу показать владение семейной пары, которая покончила жизнь самоубийством, когда узнала, что банк, где они держали деньга, лопнул. – Хэнк Шоу покачал головой. – Убийство, самоубийство. Я не стану даже говорить о таких менее страшных преступлениях, как присвоение чужих денег или подлог. Истина в том, что нет ничего такого, на что не пошли бы эти люди ради денег. Кроме работы. Они чертовски ленивы и даже не хотят приложить усилий, чтобы разумно вложить свои деньги. Например, мой сосед. – Он показал рукой в ту сторону, где за высоким забором виднелась часть покрытой оранжевой черепицей крыши. – В тысяча девятьсот шестьдесят третьем году он унаследовал восемьдесят миллионов долларов. Два месяца назад он умер, разоренный вчистую.
– Самоубийство?
– Естественные причины. Если, конечно, считать зависимость от алкоголя и наркотиков естественной. – Некоторое время Хэнк Шоу молча смотрел на крышу соседа. – Подумать только: как можно спустить восемьдесят миллионов за тридцать лет?
– Должно быть, он был очень изобретательный, – мгновенно среагировала Мег.
На широком лице Хэнка Шоу появилась улыбка:
– Мы с вами найдем общий язык, Меган Макдермот. Если вам что-то понадобится – по заданию или нет, – дайте мне знать.
Мег ожидала, что за этим последуют многозначительно-сластолюбивая улыбка и не менее красноречивый взгляд, однако ничего подобного не произошло. Никаких сексуальных привязок к предложению Хэнка Шоу не последовало. Она это знала наверняка, поскольку давно научилась распознавать сексуальные домогательства под маркой предложения о профессиональной помощи. За то время, что Мег работала фотографом, немалое количество мужчин и несколько женщин, чьи портреты она делала, обещали либо дать ей рекомендации, либо выгодную работу, а однажды – устроить выставку ее работ в престижной галерее Сохо. Но всякий раз их предложения сопровождались словом, взглядом, вроде бы случайным прикосновением, которые не оставляли сомнений в том, чем именно она должна оплатить услугу. Мег понимала: следует радоваться, что у нее есть, как говаривала ее подруга Сэлли, оснастка. «Я не имею в виду «лейку» или объективы», – поясняла Сэлли, которая сама была фотографом. Она имела в виду большие фиалковые глаза Мег, ее точеные скулы, полные аппетитные губы и длинные стройные ноги, которые не только не уступали, но зачастую и превосходили прелести моделей и актрис, которых они обе фотографировали.
Однако оснастка, похоже, не возымела действия на Хэнка Шоу, чему Мег была чрезвычайно рада, поскольку ей не хотелось мутить воду. Она знала, что есть немало женщин ее положения, которые рассматривали бы любовную интригу или даже возможность один раз переспать с Хэнком Шоу как самый верный и самый короткий путь к успешной карьере. Но Мег этого не хотела. Она желала добиться всего сама; От части для самоутверждения, отчасти же оттого, что доверяла только себе. Опыт подсказывал ей: следует рассчитывать только на собственные силы.
В то же время она не собиралась отвергать помощь, если таковая предлагалась без всяких условий.
– Вы могли бы кое в чем помочь, – сказала она.
Хэнк Шоу посмотрел на нее поверх бокала с вином.
– Вы заинтересованы в связях, – сказал он.
– Я немало сделала в этом плане сама. – Мег назвала нескольких знаменитостей, которых она фотографировала в течение последних двух лет. – Проблема в том, что люди, которые до смерти хотят иметь свои фото, а также фотографии своих домов, собачек, детей и яхт, не относятся к числу тех, кем интересуются читатели вашей «ХЖ». Либо никто о них не слышал, либо их фотографии публикуются в других журналах и до чертиков приелись людям. Есть и такие, кто считает публичность и рекламу чем-то недостойным, и таких людей немало в Палм-Бич.
– Вы хотите, чтобы я заставил их ради вас изменить свое мнение?
– Я хочу, чтобы вы объяснили, что тот фоторепортаж, который я делаю для «ХЖ», отличается от других.
– И чем же?
– Он не будет примитивным изображением шикарной жизни нуворишей и знаменитостей. Это по пытка бросить серьезный взгляд на исчезающий образ жизни. Старая гвардия Палм-Бич под угрозой вымирания. Некоторые с трудом перебиваются. – Поколебавшись, Мег добавила: – По крайней мере по стандартам Палм-Бич.
Хэнк Шоу откинулся в кресле и внимательно посмотрел на Мег:
– Вы думаете, это поможет вам проникнуть в их дома? Если сказать им, что они на грани вымирания?
Мег также откинулась на спинку кресла и улыбнулась:
– Не совсем так, мистер Шоу.
– А как?
– Следует объяснить им, что я хотела бы запечатлеть уклад их жизни, опирающийся на многовековые традиции, и сохранить это для будущих поколений.
Она увидела улыбку на лице Хэнка Шоу и поняла, что добилась своего.
– Я позвоню вам. Кое-что я смогу сделать. – Он назвал фамилии нескольких старинных семейств, в дома которых ее не впустили дворецкие.
– Не смею надеяться, что вы пересмотрите свое решение и позволите мне сделать снимки в вашем доме.
Улыбка сошла с его лица.
– Вы достаточно умны, чтобы понять: я не являюсь частью этого мира.
– Я понимаю, – ответила Мег, сознавая, что лесть будет иметь даже более катастрофические последствия, чем стремление оскорбить его. – Я хочу, чтобы в этом очерке вы представляли новый Палм-Бич. Сейчас, насколько я знаю, в городе обсуждается вопрос, чей статус и престиж выше: того, кому посчастливилось родиться в надлежащей семье, или того, кто создал себя сам, благодаря собственному уму и упорству.
– Проблема обозначена хорошо, – сказал Хэнк Шоу. – Но ответа пока еще нет. Однако, – он отодвинул стул от стола и встал, – я позову для вас других людей, Мег также поднялась.
– А клуб «Эверглейдс», «Морской клуб»? Это было бы большой удачей для журнала.
Он засмеялся:
– Я протянул вам палец, вы уже просите всю руку. Вы знаете, что эти клубы не допускают к себе фотографов. Я подозреваю, что они скорее захлопнут двери, чем позволят появиться в журнале снимку своих свято чтимых покоев.
– Я знаю лишь, что они не допускали фотографов в прошлом. Однако это не означает, что так будет и в будущем.
Он снова засмеялся, затем внезапно посерьезнел.
– Скажите мне вот что. Конечно, это не мое дело, но мне любопытно. Этот интерес – как вы сказали? – к исчезающему образу жизни… Это не связано с вашим отцом?
И Мег поняла, что не только она проделала большую предварительную работу.
Глава 2
Вначале Эштон не могла понять, откуда доносится этот звук. Она даже не была уверена, что в самом деле слышит его на фоне плеска волн о борт, скрипа канатов, которыми была пришвартована лодка, и тяжелого дыхания Карлоса. Может быть, ей все это кажется, подобно тому, как кажется, что она слышит удары своего сердца. Звук снова возобновился. Это было негромкое металлическое жужжание, и теперь Эштон определенно знала, что дело не в ее мнительности. Звук был вполне реальным. И узнаваемым. Звук работающей фотокамеры. Сердце Эштон больше не стучало. Теперь она была уверена, что оно остановилось.
Эштон сделала попытку выбраться из-под Карлоса, однако он подумал, что она хочет еще больше раздразнить его, и лишь крепче сжал ее в объятиях.
Эштон услышала звук в третий раз. Ошибки быть не могло. Это было жужжание маленького моторчика. Звук крушения.
– Карлос! – Это был протест, но он воспринял его как вскрик страсти, и высшей стадии возбуждения. Он впился ртом в ее губы и всем телом прижал к диванным подушкам.
Эштон снова услышала жужжание. Исчезли последние сомнения. Кто-то их фотографировал.
Ей удалось повернуть голову. И она сразу же увидела женщину, стоящую на пирсе. Ее лицо было наполовину скрыто камерой.
До Эштон опять донесся щелчок затвора фотокамеры. Перед ее глазами пронеслась страшная картина: она словно увидела кадры на экранах телевизоров и фотографии в бульварных газетах: она и Карлос, оба голые, их волосы спутаны, критические места замаскированы узкими черными полосками, напоминающими бикини и призванными не столько что-то скрыть, сколько вызвать еще большее вожделение.
Снова щелкнул затвор, Эштон в ужасе подумала, что теперь в объектив попало и ее лицо, а не только голое тело. Ее и Карлоса. На мгновение она представила, как миллионы людей будут рассматривать ее перепуганное лицо.
Она вскинула руки, чтобы закрыться, в тот момент, когда женщина на пирсе опустила фотоаппарат. Эштон увидела лицо женщины и испытала поочередно по крайней мере три различных чувства. Вначале это была зависть, потому что лицо женщины отличалось классически правильными чертами и здоровым цветом, который не в состоянии был испортить даже яркий солнечный свет. Далее последовало удивление от осознания того, что Эштон видела эту женщину раньше. Она принадлежала к несметной армии голытьбы – папарацци, которые норовили подсмотреть отдельные моменты ее жизни, чтобы продать снимки тем, кто предложит наибольшую цену. А третьим чувством было недоумение, потому что на лице женщины не было никакого злорадства. Более того, она казалась шокированной и потрясенной в такой же степени, как и сама Эштон.
Рука Мег дрожала, когда она открывала дверь маленькой светлой комнаты. Она не понимала, как все произошло. Она снимала лагуну, и ей хотелось уловить отражение света на воде, выявить контраст между водой и песком, запечатлеть линию горизонта. Она не собиралась фотографировать длинные моторные лодки, а тем более голых людей в лодке, да еще застигнутых flagrante delicto <на месте преступления (лат.) – Здесь и далее примеч. пер.> . И тем не менее именно это случилось.
Нащупывая в сумочке ключи от машины, Мег пыталась прояснить для себя, как все произошло. После вопроса о ее отце Хэнк Шоу сказал, что должен идти работать, и показал через застекленные двери на уставленный стеллажами кабинет, похожий на библиотеку аристократа восемнадцатого века. Во всяком случае, кабинет был бы похож на нее, если бы там не стояли факсы, компьютеры, телевизоры и бог знает еще какое электронное оборудование, которое давало возможность Хэнку Шоу вершить дела, начиная с открытия биржи в Японии и до ее закрытия в Лос-Анджелесе. Прежде чем отправиться в кабинет, он сказал Мег, что она может пользоваться бассейном, пляжем и теннисным кортом. Близ бассейна можно было найти купальные костюмы любых размеров, в теннисных домиках – этаких десятикомнатных коттеджах с собственным бассейном – были наборы ракеток. Хэнк Шоу сказал, что не может обеспечить ее партнером для игры, но он недавно купил машину для подачи мячей, которая позволяет отрабатывать удар слева.
– Если вам что-либо потребуется, спросите любого из обслуги, – сказал он на прощание. Мег знала, что штат прислуги состоял из сорока пяти человек и включал дворецких, поваров, горничных, камердинеров, садовников и других работников.
Она решила прогуляться близ озера. С ней был тридцатипятимиллиметровый «Никон» – Мег никогда не выходила, не захватив с собой хотя бы одну камеру, – и она решила сделать несколько снимков. Хэнк Шоу не разрешил фотографировать его самого или его владения, но оставалась и другая часть Палм-Бич. Ей хотелось поймать солнечные блики, играющие на кристальной поверхности озера Уорт, запечатлеть яркие пышные цветы, которых не пугала нынешняя жара, белые зубцы башен, поблескивающие в воде словно мираж.
Она прогуливалась и щелкала затвором, не утруждая себя серьезными мыслями, благо освещение позволяло сделать яркие и красивые кадры. Именно таким образом Мег миновала пляж Хэнка Шоу и оказалась на пляже его соседа – не того, который умер вчистую разоренным, а другого.
Мег села в машину, дала полный газ и выехала с подъездной аллеи на дорогу.
Поначалу она даже не хотела, чтобы моторная лодка вошла в кадр, но затем заметила, как играет на солнце черная поверхность бортов, и подошла поближе, чтобы сделать снимок в другом ракурсе.
Мег не подозревала, что в лодке есть люди, но затем ее глаз уловил даже не фигуры людей, а некоторое движение. Первым появилось чувство досады: кадр испорчен! Затем она опустила камеру, чтобы понять, что же там двигалось. И тогда ее пронзила мысль: она погибла!
Мег знала: есть немало фотографов, которые на ее месте поздравили бы себя с огромной удачей. Такой снимок мог стоить десятки, может быть, сотни тысяч. Фотограф, установивший скрытую камеру, чтобы сделать снимки принцессы Ди, получил такую сумму, которая дала ему возможность оставить службу и уехать в Новую Зеландию. Но Мег интересовали не деньги. К тому же она не собиралась бросать работу, поскольку только начинала делать карьеру. Внезапно она поняла, что отныне на нее никто не будет смотреть как на серьезного фотографа. Она не получит доступа к интересующим ее людям и не сможет делать снимки, о которых мечтает. Даже с помощью Хэнка Шоу. Эштон Кенделл, графиня Монтеверди, позаботится об этом.
Это касалось еще одной проблемы, о которой говорил Шоу за завтраком.
– Обратите внимание, как они относятся к титулам. Я встречал вполне взрослых женщин – да что там, престарелых дам с аристократическими манерами! – у которых подгибались колени, когда называлось имя какого-то несчастного европейского графа или герцога. Видел вроде бы цивилизованных людей, которые готовы были перегрызть друг другу горло ради того, чтобы получить возможность сыграть в поло с принцем Чарльзом или оказаться во время обеда рядом с принцессой Дианой. Почти так же они относятся к голливудским звездам. Когда Элизабет Тейлор остановилась у меня (она давала бенефис в пользу больных СПИДом), я неожиданно стал самым популярным человеком в городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36