- Огил?
Он не ответил; откинул капюшон и весь потянулся к огню.
- Ты что, один?
- Ага, - он зябко передернул плечами. - Дибар говорил... а я
понадеялся... что с утра ясно. Хорошо, конь дорогу знает.
Вернулся Эргис и тоже стал у печки. Иней на его бровях свернулся в
капли, и в каждой горел оранжевый отблеск огня.
- Тебе из Каса привет, - сказал ему Баруф. - Аслар вернулся. Говорит,
все твои здоровы.
- Спасибо! Бедуют, небось?
- Как все. Аслар им подкинул деньжонок, только у самого негусто было.
- А зиме только середина.
- Середина, - а в деревнях уже голодают, мрачно сказал Баруф. Хлеба
нет и охотников война подобрала.
Кстати, наших опять разбили под Гардром. Спасибо, морозы выручили,
Тубар не стал добивать.
- Морозы! - бросил Эргис с усмешкой. - Это у Тубара, небось,
хитрость! Я-то знаю, три года с ним ходил! Ну, давай к столу!
Баруф нехотя сел к столу, взял ложку в кулак, чтобы не дрожала. Съел
пару ложек - и отложил.
- Что не ешь?
- Неохота. - Посидел, устало сутулясь, и сказал, словно между прочим:
- Тубар согласен встретиться с моим человеком.
Я подавился. Откашлялся и кинулся на него:
- Тебе что, приспичило от меня избавиться? Вчера Угалар... такого
страху натерпелся, что вспомнить стыдно... а толку?
- Как посмотреть. Если он тебя не вздернул на первом же суку...
- За этим ты меня и посылал?
- Не совсем, - ответил Баруф спокойно.
- Вот и ступай к Тубару сам!
- Брось, Учитель, - вступился Эргис. - Ты черта переговоришь, а деда
и подавно!
- Вот я с чертом и потолкую!
- Ладно, - сказал Баруф, сдвинул котелок в сторону и выложив на стол
самодельную карту.
- Тут обстановка на вчерашний день. Запоминай.

К утру вьюга перебесилась. В хрустком безмолвии встал ледяной
рассвет, сгущая в иней дыхание, обжигая глаза. Почти по брюхо в снегу
брели наши кони, тащились, пропахивая извилистые канавы, и шерсть моего
вороного Блира поседела от замерзшего снега.
Баруф молчал, угрюмо сутулясь в седле. Я знал, что он не хочет меня
посылать, и если посылает, то просто нельзя иначе. Я знал, что он за меня
боится, а я свое отбоялся ночью.
Кони выбрались за старую лесную дорогу и пошли немного живей. Баруф
остановился. Мы уходили, а он стоял и глядел нам вслед, и это было
довольно забавно. Картина, достойная кисти Аргата: так провожают героев.
Слишком прозрачно и звонко было морозное утро, слишком бел и наряден
придавленный снегом лес, чтобы хотелось думать о смерти. Смерть - это
когда над тобою дождь и ненастье, когда на душе камнем лежит тоска, а
сейчас все светло и просторно, как этот белый лес, как этот белый
прозрачный день. Может быть в этом есть немного игры - но очень немного.
Просто пора сменить раздумье на дело, просто хочется жить, просто
поскрипывает заледеневшая кожа седла и позвякивает сосульки в конском
хвосте, а Эргис молчит, и можно подумать о том, о чем не надо бы, но очень
хочется думать.
Я ехал и думал о Суил. За одно я могу поблагодарить этот мир:
наконец-то Миз ушла из моей души. Не сразу и не легко - я и сам не знал,
как крепко это во мне сидело. Словно невзрачный сорняк с огромными
корнями; как будто немного места занимала она в моей жизни: жалкий
остаток, не отнятый работой - а оказывается, нет местечка, куда бы не
пророс один корешок, и всякая мысль отзывается болью - нет, уже не о ней.
О том, что целых восемь лет она не любила меня. Оказывается, я покупал ее
за деньги и за тряпки, и думал, что она меня любит, и прощал ей за это все
- даже то, что не надо было прощать. Я почти не думал об этом в аду двух
последних лет, но в Квайре эта боль вдруг проснулась во мне, и мучила, и
будила по ночам... еще долго болело бы, если бы не Суил.
Я не заметил, как это все началось. Просто думал о хуторе Зиран, а
оказалось: о Суил, о Квайре - а оказалось: о Суил. О работе - а оказалось:
о Суил. Я сам удивился, когда это вдруг понял. Что для меня Суил? Милая
девочка, деревенская простушка себе на уме. Что бы могло нас связать? У
меня не было даже влечения к ней. Сколько раз во время наших осенних
походов мы лежали вдвоем за кустами, пережидая стражу, однажды нам
пришлось ночевать в каком-то складе, потому что мы не успели уйти из
Квайра до закрытия ворот; сколько раз я брал ее на руки, перенося через
ручей, - и ни разу ничего не шевельнулось во мне. Она оставалась для меня
почти ребенком, приемной дочерью Баруфа - и это исчерпывало все.
А теперь я думал о ней. Думал сладко и безнадежно, не как мужчина о
женщине; я не мог представить ее ни возлюбленной, ни подругой - мне просто
нужно было, чтобы она была в моей жизни, и я мог бы вот так безнадежно и
томительно думать о ней.
Состояние, характерное для подростка, очень забавно для немолодого
мужчины, над этим стоило посмеяться, я и смеялся, смеялся, пока путался в
снегах бесконечной морозный день, но снова зарозовело небо, кони вышли на
утоптанную тропу, и Эргис обернулся ко мне:
Скоро. Чуешь, дымом тянет?
Пожелтели и умерли розовые блики; тропа вильнула в последний раз и
вытекла на поляну. Просто сказка: дремлет под белой шапкой избушка, теплый
свет из окошка упал на снег - только вот трое солдат у крыльца не
вписываются в картину.
Я спешился, бросил кому-то поводья, с трудом открыл разбухшую дверь.
Привычные декорации: тяжелые бревна стен, блестящий от копоти
потолок, грубый стол посредине. Только на нарах роскошная черно-багровая
шкура, и на столе не лучина, а саккарский светильник-ладья.
Тубар не встал мне навстречу - только чуть отодвинулся от стола и
подчеркнуто уронил ладонь на рукоятку сабли.
Я поклонился.
- Приветствую вас, доблестный тавел.
- И я вас, биил...
- Бэрсар.
- Известная фамилия.
- Я не делаю ей чести.
- Что же так?
- Я - первый бунтовщик среди Бэрсаров.
Он хмуро поглядел на меня, пожал плечами и приказал:
- Раздевайтесь!
Вовремя, потому что я был озадачен. Что-то тут было не то. Если Тубар
сам тайно приехал на эту встречу, почему он так осторожен? И я неторопливо
- много дольше, чем надо - снимал сатар, куда его деть, и, наконец, кинул
на нары в стороне от роскошной шкуры. Отправил тапас, пригладил волосы и
спокойно встал перед Тубаром.
Он зорко разглядывал меня небольшими темными глазами. Совсем простое
лицо - лицо старого охотника или солдата: обветренное, с жесткими
морщинами, с щетинистой седоватой бородкой.
- Садитесь, - велел он, наконец, и я с удовольствием сел, а Табур все
молчал, сверлил меня взглядом, и его молчание уже попахивало угрозой. Мне
стало легче, когда он заговорил:
- Я ждал Калата.
- И в лесу есть глаза, - сказал я спокойно. - Огил не хотел, бы вам
повредить.
- А вы?
- А я никогда не бывал в Лагаре.
Он усмехнулся.
- Так чего ему от меня надо?
- От вас? Ничего.
Тубар нахмурился и положил на стол руки. Руки тоже были плебейские:
большие, красные, с короткими пальцами.
- А какого черта я сюда перса?
- Не сочтите за дерзость, славный тавел, но я хотел бы, чтобы вы
позволили мне говорить.
Он кивнул.
- Не мне объяснять вам, доблестный тавел, какое бедствие для наших
стран эта война...
- Вот как заговорили, когда я вас прижал!
- Нас? По-моему, это же, слово в слове! - Огил вам говорил еще на
улице святого Уларта!
- Ты прав, парень, - добродушно усмехнувшись, сказал Тубар. - Валяй
дальше.
- А то, что прижали... рано празднуете, доблестный тавел. Кор Алнаб
был для вас не противник, но с кором Эсланом стоит считаться.
- Великий полководец!
- Хватит того, что он умен, и, думаю, он не станет мешать досу Криру.
- Крир - голова, тут я не спорю, но супротив меня он все одно
мальчишка!
- Об этом можно судить только в бою.
- А ты что, пугать меня вздумал?
- Нет. Для нас победа Квайра не лучше победы Лагара.
- Не пойму тебя что-то, - сказал Тубар и озабочено поскреб
подбородок.
- Тут нет загадки, доблестный тавел. И так, и так мы все попадемся в
лапы Кевату.
- Ты брось! Нам Кеват не указ! Ежели ваш господин страну продал, так
у Господина Лагара и сил, и ума поболе!
- Почему же тогда Огилу пришлось бежать из Лагара?
- А, черт тебя задери! - сказал Тубар с досадой. - Эк, уел! Ладно,
давай прямо, не виляй, как собачий хвост. Чего вам от меня надобно?
- Мира между Квайром и Лагаром.
Он поглядел удивительно и захохотал - прямо пополам сложился.
- Ну, парень! Ох, придумал! Вот мы с тобой... вот мир сейчас
заключим... и все?
- Зачем же мы? Квайр и Лагар. И не сейчас, а, скажем, весной.
- Да весной я уже в Квайре буду!
- Выберитесь сначала из-под Гардра, доблестный тавел! Что-то второй
месяц, как ни мы, ни вы отсюда ни на шаг!
- А ты, парень, нахал, - сказал он совсем не сердито. - Да я за такие
речи...
- Правда боятся только трусы, а в вашей смелости я уверен. Не ваша
вина, что у вас шесть тысяч против тринадцати, и не наша, что Квайрской
армией командуют тупицы. Вы дважды били нас под Гардром, но мы не уйдем
отсюда. Преимущество квайрской конницы бесспорно, и Гардрские равнины -
единственное место, где можно его использовать. Биралы еще не были в бою,
и вам предстоит встретится с досом Угаларом.
- Что-то ты больно уверен! Иль Угалар тебе сам сказал?
- Да.
- Да ты что? Никак с Угаларом видался?
- Три дня назад, доблестный тавел.
- Ну, парень! Знать, ворожит тебе кто! Иль, может, еще голова про
запас?
Увы, славный тавел! Просто у всякого своя война. Вы деретесь за
Лагар, мы - за Квайр. А на войне, как на войне.
- Вот чего умеет Калат, так это людей выбирать! Ладно, еще потолкуем.
Отужинать со мной не изволишь ли?
- Сочту за честь, славный тавел!
Рослый телохранитель споро накрыл на стол и подал посудину с теплой
водой. Вслед за Тубаром я обмакнул в нее пальцы и вытер их грязноватой
салфеткой. Заметил его ожидающий взгляд и прочел застольную молитву.
Да, я и это умею. Можно сказать, судьба готовила меня к этой роли. В
первый раз я без горечи подумал о школе святого Гоэда, об этих проклятых,
потерянных годах.
Я был лучший ученик и худший воспитанник, истинное проклятие для
отцов-наставников. Страшно вспомнить, какие дикие штуки я выкидывал -
просто так, от тоски. Сколько раз вместо ужина я стоял у стола и читал
молитву. Повторял ее десять, двадцать, тридцать раз, давясь голодной
слюной и злыми слезами; злобно и радостно представлял, как я подожгу эту
тюрьму, и как они будут кричать и метаться в огне, и презирал себя за эти
мечты.
А потом я научился отключаться. Я решил задачи, брал в уме интегралы,
я прятался и чистый и ясный мир математики, где не было места ни жующим
ртам, ни елейным лицам, ни этим жалким покорным словам, что бездумно
бормочут губы. Жаль, что я не умею ничего забывать!
Мы чинно поужинали - и снова остались вдвоем. Тубар, подобревший
после крепкого лота, вдруг спросил:
- А ты из каких Бэрсаров будешь?
- Не сочтите за дерзость, доблестный тавел, но я не хочу вам врать.
Я не хотел его рассердить, но не мог рисковать. Тубар хорошо знает
Балг, впрочем и все заморские земли до самого Гора. Но он не рассердился.
Усмехнулся, будто и не ждал другого ответа:
- Заладил, как ученая этла: "доблестный" да "доблестный". Моей
доблести и без величаний не убудет. Раз я попросту, так и ты язык не
ломай!
- Как вам угодно, биил Тубар.
- И то лучше. Ладно, раз про себя не хочешь, скажи про Калата.
- А что вы хотите услышать?
Мы долго глядели друг другу в глаза, и он опять усмехнулся:
- Значит, не сдается?
- Не сумеет даже, если сам захочет. Но устал, конечно. Очень трудно
нас удерживать - в Квайре уже голод по селам. Осень была мокрая, хлеба
полегли.
- И в Лагаре полегли.
- Да, и вам тяжело. Урожай плохой, приграничные области разграблены,
пираты опять зашевелились...
Тубар вскинул голову; опять холодными и зоркими стали его глаза.
- А это к чему?
- Был разговор в Квайре... в одном купеческом доме. Знакомый купец...
только вернулся из Тардана. Сын его в прошлом году попался пиратам, вот он
и ездил выкупать. У некого Асата... может, знаете?
- А как же!
- Он был у Асата раза три - все не могли сторговаться. Однажды застал
там кеватского посланника. А в гавани как раз снаряжали двадцать кораблей,
четыре принадлежат Асату.
- Чуют сволочи, что мне не до них! А кеватца к чему приплел?
- Обычная история. Если бы побеждал Квайр, на нас бы спустили
бассотских олоров. Лагар берет верх - давай тарданских пиратов. А когда мы
обескровим друг друга в этой дурацкой войне, Кеват нас одолеет.
- А кто ему мешает сразу напасть? Войска хватит.
- Не мне учить вас, биил Тубар, - сказал я, сражаясь с зевотой. - Что
толку в численности, если кеватцы дерутся до первого поражения?
- Это ты прав. Какие из рабов воины? А вот, не больно ли ты много
знаешь, в лесу сидючи, а?
- В такое время из лесу видней. К нам ведь отовсюду идут... даже из
Кевата. Ремесленники. Поддались на обещания, ушли - а вышло, что сменили
землянку на погреб: были вольными, стали рабами. Везде плохо, биил Тубар.
- Но, это ты по молодости! Сколько уж так было на моем веку: до того,
вроде, худо, прямо руки опускаются. А время прошло - глядишь, опять люди
по-доброму живут.
- Но вы-то рук никогда не опускали?
Он добродушно засмеялся.
- Вроде нет. Моим-то рукам работы всегда в достатке. То, вишь, пираты
одолеют, а то и соседей пора пугнуть, чтоб не зарились. Вы вот нынче
полезли. Некогда и старость потешить. А что про войну говоришь... может, я
бы и послушал, коли б ваши не под Гардром стояли. Покуда хоть один чужой
на лагарской земле, я мира не запрошу.
- А если вам предложат мир?
- Кто?
- Мы.
- Вон оно что!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43