Наших,
квайрских зодчих тогда позвали. Приглядись!
Я пригляделся - и покачнулся в седле, с такой силой тоска ударила в
душу. Храм и узкая площадь перед ним. Невероятно давно, четыре года назад,
мы возвращались из Сула. Маленьких городишко, где можешь перекусить и
сменить аккумулятор мобиля. Мир качнулся, зима превратилась в лето.
Пестрые бумажки ползут по бетону, ловкие руки механика закручивают разъем,
а вокруг витрины лавчонок, длинная череда машин, парень с приемником на
шее нагло разглядывает Миз, а над всем этим возносится в небе невесомая
громада храма. Уз уже исчез за поворотом, а у меня в ушах еще звучали
слова текущей из приемника песни - чудесные, глупенькие слова: "Милый, я
хочу машину! Луар целуется со своим парнем в машине, а мы целуемся на
углу"...

Мы все-таки на день опередили посольство и первые заняли отведенный
для него дом. Хороший признак: роскошный особняк недалеко от дворца;
резьба, бархат, бронза и заморский мрамор. Только слуг многовато, и, на
мой вкус, они слишком проворны. Мы вымылись, переоделись, и каждый занялся
тем, что ему по нраву: Эргис ускользнул за новостями, а я завалился спать.
Встретились поздним утром за завтраком уже каждый в своей роли: я -
полномочный посол, а Эргис - мой телохранитель.
Посольство прибыло вечером, и поднялась суета. Слуги старались вовсю,
если бы не зоркость Эргиса, у нас поубавилось бы документов.
Только за полночь все улеглось; свита отправилась по постелям, слуги
убрались к себе, и я пригласил гона Эрафа в свой, уже обжитый мной
кабинет.
Гон Тобал Эраф был наш человек, восемь лет он сотрудничал с Баруфом,
я ему вполне доверял. Невысокий худощавый старик с быстрыми молодыми
глазами; лысину он маскировал париком, подагрическую хромоту - изящной
тростью, а вечный недостаток денег - изысканной простотою костюма.
Я знал, что он самолюбив и обидчив, и был сердечен до тошноты. Усадил
его поближе к огню, расспросил о дороге и здоровье и, не дрогнув, выслушал
бесконечный рассказ о дорожных неурядицах и его бесчисленных хворях.
Я испытал его, он - меня, и оба мы остались довольны. Старик был
хитер, я - терпелив, а в очаге метался огонь, и уютная тишина спящего дома
обволакивала нас. И Эраф, наконец, расслабился.
Приятная улыбка дипломата стекла с его лица; спокойной стала поза,
мягче складка губ, и настороженный холодок в глазах растаял в спокойное
любопытство. Я подлил ему в кубок вина, покачал головой и сказал:
- Трудная нам предстоит работа, досточтимый гон Эраф! Я ведь не
дипломат, и только надежда на ваш опыт и вашу мудрость утешает меня.
- Боюсь, вы мне льстите, дорогой биил Бэрсар, - отозвался он с
довольной улыбкой.
- Всего лишь отдаю вам должное. Когда аких спросил, кого я хочу
видеть рядом с собой, мне на ум пришло только ваше имя.
Он расцветал на глазах, и это было забавно. Оказывается, я и на это
способен. Я, который нажил столько врагов неумением не то что льстит -
соблюдать обычную вежливость, говоря с чиновными дураками! Впрочем, это не
тот случай. На ум и опыт Эрафа я действительно мог положиться. Только
предосудительная неподкупность до сих пор мешала его карьере. Я знал, что
мне будет с ним нелегко, но он был нужен мне весь, я не мог позволить,
чтобы любые обиды встали между Эрафом и делом.
- К сожалению, время против нас, гон Эраф. Только поэтому я
осмелился, невзирая на поздний час и вашу усталость, затруднить вас этой
беседой.
- Я весь внимание, биил Бэрсар!
- Я думаю, в наши отношения надо внести ясность. Конечно, перед
посольской свитой и особенно перед слугами мы обязаны соблюдать этикет. Но
сам я считаю и всегда буду считать вас не лицом подчиненным, а своим
наставником и клянусь ничего не предпринимать, не испросив перед тем
вашего совета. Надеюсь, что и вы согласитесь разделить со мной ваши
заботы. Эти условие не кажется вам обременительным?
Я говорил, а глаза его сверлили мое лицо, пытаясь найти в нем фальшь,
он верил мне - и не верил, хоть очень хотел мне верить, он был уже почти
приручен - остальное сделает работа.
- О нет, дорогой биил Бэрсар! Такое условие - честь для меня, и дабы
доказать это, я сразу поделюсь сомненьем, что снедает меня. По
распоряжению акиха главой посольства являетесь вы. Однако согласно
дипломатическому этикету посольство такого ранга не может возглавлять...
э... человек без титула.
- Я готов уступить главенство вам, досточтимый гон. Внешняя сторона
дела меня не волнует.
- Увы, дорогой биил Бэрсар! Мое звание тоже не соответствует рангу
посольства. Господин Лагара сочтет для себя оскорбительным вести
переговоры со столь незначительным лицом. Я говорил об этом акиху, но он
соизволил ответить, что вы найдете способ обойти это затруднение.
- Ну, Баруф, услужил!
Я поглядел на Эрафа и спросил неохотно:
- Титул гинура будет соответствовать рангу посольства?
- О да! Но...
- Поскольку отец мой умер, а я его единственный законный сын, я имею
право на титул гинура.
- Я знаю геральдику, - осторожно заметил Эраф, - но я не слыхал,
чтобы среди Бэрсары были гинуры. Гоны - да...
- Это квайрские Бэрсары, дорогой гон Эраф. Я из другой ветви.
Пожалуй, ее можно назвать балгской.
Он глядел на меня с сомнением, и я усмехнулся.
- Не считайте меня самозванцем, досточтимый гон Эраф. Я так мало ценю
титулы, что не стал бы утруждать себя ложью. Эта старая история, и вы
могли ее не знать. Лет... да, уже шестьдесят лет, как мы покинули Квайр.
Мой прадед, гинур Таф Бэрсар, хранитель малой печати, был обвинен в
государственной измене и бежал в Балг. Он утверждал, что был оклеветан...
не знаю, у нас в семье святых не водилось, но, во всяком случае, при дворе
он был принят. Деда еще приглашали на дворцовые торжества. Отца - уже нет.
Наш род обеднел, и о нас забыли.
Таф Бэрсар происходил из биссалской ветви, побочной относительно
Бэрсаров квайрских. Его предок в четвертом колене получил потомственное
дворянство за услуги, оказанные им его величеству Тисулару I.
- Прости мое неведение! - воскликнул Эраф, - не куда девалась теперь
биссалская ветвь Бэрсаров?
- Она иссякла почти сразу после бегства прадеда. Родители его уже
умерли, а единственная сестра через несколько лет скончалась бездетной.
После ее смерти имущество Бэрсаров было взято в казну, а наш род вычеркнут
из геральдических списков.
- Какой камень вы сняли с моей души, благородный гинур!
Я поморщился:
- Окажите мне милость, досточтимый гон Эраф, избавьте от титулования.
Эта мишура не добавляет ни денег, ни ума, а доблести предков не искупают
ничтожества потомков.
- Недостойно меня было бы не ответить тем же!
- Спасибо, биил Эраф. Я рад, что мы понимаем друг друга. Давайте
поговорим о деле, мне совестно задерживать вас в столь позднее время.
Я рассказал о том, что уже сделал; Эраф молчал, кивал, но с
замечаниями не спешил.
- Мне кажется, что до начала переговоров стоило бы закрепить за собой
армию. Надлежит безотлагательно возвести доса Крира в новое звание и
привести войска к присяге. Тут все не просто, биил Эраф. Дос Крир
самолюбив, а положение его весьма двусмысленно. Пожалуй, только вы, с
вашим тактом и умением играть на струнах души человеческой, сможете
сделать все, как надо.
- Иными словами, вы желаете, чтобы я завтра же выехал в армию?
- Да, биил Эраф. Я уже бывал там... неофициально, и боюсь бросить
тень на Крира. Нам сейчас опасно пренебрегать приличиями!
- Мой бог! - весело сказал Эраф. - Вы - прирожденный дипломат, биил
Бэрсар! Кажется, я начинаю верить, что мы достигнем цели!

И мы ее достигли. Нелегкое было время - ей-богу! - случались дни,
когда я скучал по ирагскому подземелью.
Правда, я был не один. Людей подбирал Баруф, а это значит, что каждый
был на своем месте. Доставалось мне только от Эрафа, но я молча терпел все
его капризы, потому что один он делал втрое больше, чем десяток здоровых
парней. Он был незаметен и вездесущ, он помнил все и всегда успевал;
кладезь неоценимых знаний таился в его голове, и я щедро черпал оттуда
все, что мне надо было узнать.
Нет, мне совсем не нравилась эта работа. И союзники, и противники -
все, кроме Тубара, - были мне одинаково неприятны. Жадность, мелочность,
ничтожные побуждения и ничтожные интересы, политическая слепота,
равнодушие ко всему, кроме возможности вот сейчас, вот сегодня урвать. Я
очаровал и покупал, устраивал и посещал приемы, я с улыбкой задыхался в
тисках этикета и мечтал об одном: сбежать!
Но я только стискивал зубы, потому что именно здесь среди интриг и
фальшивых улыбок, решалась судьба Олгона, Судьба тысяч людей и моя
собственная судьба.
Нет, дело не в том, чтобы просто достичь соглашения - лагарцам тоже
был нужен мир. Дело в цене. Мира просил Квайр, значит, это он побежден,
побежденный должен платить. Он торопится? Тогда пусть заплатит больше. Ах,
ему надо поскорей развязать себе руки? Придется еще уступить. В их
притязаниях была своя правота. Это мы вторгались в Лагар, мы разорили
треть страны и истребили уйму народу - стараясь нас обобрать они только
восстанавливают справедливость.
Просто я почти ничего не мог уступить. Да, мир с Лагаром - вопрос
жизни или смерти, да, чем скорей я его добьюсь, тем вероятней, что мы
сохраним Квайр, но каждая уступка - это удар по Баруфу.
Будь он признанный, законный правитель, ему бы простили любые жертвы,
ведь ситуация очевидна. Но в глазах большинства он пока узурпатор, ему все
поставят в вину; только победы - политические и военные - смогут удержать
его на волне. Слишком дорогой, "позорный" мир, стал бы оружием в руках
врагов, а сколько у нас врагов...
Правда, у меня был Тубар - союзник, которому нет цены, но я не мог
демонстрировать наше знакомство. Он был мое тайное оружие, мой последний
резерв, я обратился к нему за помощью только раз - когда дело безнадежно
зашло в тупик. А остальное мы с Эрафом сделали сами.
И вот уже снова проплывают мимо поля, теперь они черные, с полосками
зелени на межах; зеленый пух подернул деревья, и в селах цветут сады.
Вот мы проехали Уз, и я сжался, готовясь к боли. Но боли не было.
Храм был красив - и только. Это тоже ушло.
Наш караван растянулся на добрых пол-лаги. Весенняя распутица,
расквасив дороги, заставила нас бросить повозки у Лобра; за нами тянулся
длиннейший хвост измученных вьючных лошадей.
Распутица! Распутица! Это слово само ложилось на развеселый мотивчик,
и я все насвистывал его к негодованию гона Эрафа. Бедный старик еле сидел
в седле, он совсем пожелтел и высох - да и все мы были не лучше. Только
Эргис был бодр и свеж, он да его поджаренный конь; только у них хватало
силы проезжать вдоль всего каравана, следя за порядком.
А вот мой бедный Блир сдал. Втянулись бока, потускнела шерсть, даже
на шпоры он отвечал лишь укоризненным взглядом.
Точь-в-точь таким, каким встретил меня сейчас Эраф.
- У благородного гинура хорошее настроение?
Лишь в крайнем раздражении он так меня величал; впрочем, оно не
покидало его от Арзера.
- Мужайтесь, биил Эраф! Эргис знает одну лесную дорогу - два дня, и
будем в Согоре.
- Надеюсь, господь еще раньше избавит меня от мук!
- Зачем же поминать о смерти, когда счастье у вас в руках, и ваша
слава в зените? Вам еще предстоят великие дела и немалые почести!
Напоминание о почестях его все-таки взбодрило, и старик спросил уже
не сердито:
- Позвольте узнать причину вашего веселья, биил Бэрсар. Может это и
меня развеселит?
Я засмеялся и протянул скрученное в трубку письмо.
- Нет уж, увольте читать на ходу! От кого?
- От командующего, его гонец встретил нас в Азаре. Калар Эсфа
извещает, что распутица остановила наши войска под Биссалом, и он будет
там ждать установления дороги.
Это была единственная наша размолвка: я велел вывести войска из
Лагара, когда нашим переговорам было еще далеко до конца. Конечно, Эраф
был прав - нам это здорово повредило. Так повредило, что пришлось
обращаться к Тубару. И все-таки я тоже был прав. Крир стоит под Биссалом,
это всего пять дней до восточной границы, и кеватцы уже не застанут нас
врасплох.
Прежняя улыбка шевельнулась на губах Эрафа.
- А почему он извещает об этом именно вас?
- Потому, что именно я его об этом просил.
- А зачем вы его об этом просили?
Вот неугомонный старик! Еле жив - и все равно не смирится с вопросом
без ответа. Должен выяснить, докопаться, разгрызть орех до ядра. Господи,
как я его любил в такие минуты!
- Чтобы знать, возвращаться ли мне в столицу или ехать прямо в
Бассот.
- Господи помилуй, уж не из железа ли вы, биил Бэрсар? - вскричал
старик удивленно.
- Увы, мой друг, только из плоти. И если честно - этой плоти очень
хочется отдохнуть.

Как ей хотелось отдыха, бедной плоти! Я устало качался в седле,
засыпал, просыпался, Отвечал на вопросы, что-то спрашивал сам, а дремота
уже лежала на плечах теплым грузом, закрывала глаза, навевала грезы. Так
хорошо было грезить, как я, вернувшись из странствий, войду в свой дом - в
тот единственный дом на свете, который я вправе назвать своим, - и там
меня встретят Суил и мать...
Но в сладостях этих грез таилась горечь; она будила меня, возвращала
усталость и боль в измученном теле - и мысли. Нерадостные мысли, от
которых некуда деться.
Я не могу вернуться в свой дом и повидать свою мать. Она в залоге у
Братства. Если я изменю, они убьют мою мать. Нет, я не изменю. Лучше я сам
приду к ним в надлежащее время. Как я легко смирился со своей несвободой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43