Самое поверхностное знакомство с психологией Фрейда объяснит девическую поглощенность лошадьми; страстная одержимость Девой Марией, особенно со стороны некатоликов, – явление более сложное, хотя Свиттерс полагал, что объясняется оно скорее всего ее статусом Сверхдевы: она зачала без полового акта, родила без боли, вызывала любовь и восхищение мужчин, не будучи ими совращаемой, – иначе говоря, со славой восторжествовала над ужасами, опасностями и неопределенностью, поджидающими молодых женщин с вхождением «в возраст». Безусловно, Дева Мария служит проводником чудовищно противоречивой идеи – материнство священно, но секс греховен, – и трудно недооценить потенциальную вредоносность таковой для развивающейся психики, однако, учитывая двойственную природу реальности, можно также сказать, что миф о Матери-Девственнице обеспечивает базовую подготовку в том, что касается примирения с жизненными контрастами, так что большинство девушек рано или поздно освобождаются из ее женоненавистнических тенет, хотя зачастую не без скрытых психотравм.
То, что Сюзи – девочка смышленая и дерзкая, то, что сердце у нее открытое и щедрая душа, то, что она физически привлекательна и потому у нее нет нужды погружаться в Доктрины в качестве своего рода компенсации, – все свидетельствовало о том, что Сюзи очень скоро перерастет культ Девы Марии. А на данный момент – особенно пока они вместе станут работать над сочинением – он смирится и с этой одержимостью, точно так же, как мирился с ее ограниченным словарем и невразумительной речью. Да ладно, Мария вполне могла оказаться его собственной святой покровительницей, если бы ее невинность не использовали в качестве вывески для захватнического, мародерского учреждения. Свиттерс попытался представить себе, какова была Мария (в ту пору звавшаяся Мириам или Мариамна) до того, как патриархи похитили ее и увенчали нимбом, какой она была давным-давно, в возрасте Сюзи – еврейская девчоночка с покрытыми пылью ступнями и шоколадными глазищами, с растущим животом, в котором запрятан эмбрион сомнительного происхождения, – но перед его мысленным взором внезапно возникла иная Дева – «Маленькая Пресвятая Дева Звездных Вод», обшарпанная плоскодонка, уносящая его все дальше по курящейся реке через джунгли к судьбе, пожалуй, чересчур странной даже для осмысления.
Свиттерс встряхнул головой, отгоняя видение.
– Отлично, кексик, – объявил он, – вот как мы с тобой поступим. Сперва представим себе широкую панораму. Исследуем тему в общем и целом. Затем сосредоточим внимание на предмете более узком – на чем-нибудь конкретном, выполнимом и оригинальном. Например, на символическом значении числа тринадцать в фатимских видениях. Затем упорядочим собранный материал, составим план-конспект с перечислением всех основных пунктов. После того набросаем черновик. Безжалостно разберем его по косточкам. Отредактируем до идеальной безупречности. И – хоп! – вот вам отличное сочинение. Стипендия в Стэнфорд.
– Bay! Ух ты! Сестра Френсис нам ничего подобного не говорила. Уж больно работы много. Ты уверен, что именно так итоговые сочинения и пишутся?
– Точно. Некоторые романисты даже книги так пишут. Те, что позануднее.
– О'кей, – вздохнула Сюзи. – Ты – мозг нашей организации.
– У тебя тоже мозги на месте, не забывай. Станешь их развивать – мозги останутся с тобой, обогащая твою жизнь еще долго после того, как сиськи и задница объявят себя банкротами.
– Свиттерс! – Его матушка оторвалась от журнала мод и погрозила ему пальцем с кармазинно-красным ногтем.
– А по-моему, здорово! – запротестовала Сюзи. – Он-то знает, что говорит. И вообще он – просто гений, в целом свете второго такого не сыщешь. – И пылко чмокнула его в щеку, причем поцелуй едва не сместился к губам.
– Даже и не знаю, что сказать, – проворчала Юнис, хотя относились ли ее сомнения к интеллекту Свиттерса или к Сюзи ному поцелую, так и осталось невыясненным.
Они приступили к исследованиям в тот же вечер – запустили поисковик на домашнем компьютере и, к обоюдному изумлению, обнаружили двадцать полных страниц ссылок на «Фатиму». Однако пробить в списке брешь им так и не удалось: едва Сюзи заметила, что ее наручные часики «Чик-чирик» показывают десять, она настояла, чтобы Свиттерс отправился спать.
Тот энергично протестовал:
– Ты еще на горшок не ходила, а я уже объезжал стада этих прирученных электронов. При всей моей ненависти к компьютерам я готов гонять их всю ночь напролет. В смысле, я хоть до рассвета могу вкалывать.
– А вот и не можешь, – возражала Сюзи. – Тебе нужно побольше отдыхать и все такое. И вообще я тут главная. Я – твоя сиделка, и я о тебе позабочусь, сколько бы ты ни возражал. – Девочка решительно выключила компьютер. – Мы, ну, завтра этим займемся.
– Хорошо, сестра Рэтчет, как скажете. При условии, что вы вернетесь после школы прямиком домой, нигде не задерживаясь.
Сюзи нахмурилась – но кивнула.
– Ты в самом деле не можешь даже своим родным сказать, что с тобой приключилось? – осведомилась мать, и уже не в первый раз.
– Не может, – огрызнулась Сюзи. – Это правительственная тайна.
– Вот именно, мамочка. И если ты не прекратишь любопытствовать, я, чего доброго, заподозрю, что ты работаешь на иностранную державу. Держу пари, тебя Сергей завербовал.
– Не смей упоминать это имя в моем доме, – оборвала его мать, густо краснея. Сергей был одним из ее предыдущих мужей.
Сюзи выкатила кресло из рабочего кабинета. И уже в прихожей спросила:
– Свиттерс, с тобой ведь в самом деле что-то не в порядке, верно? Это не какой-нибудь, ну, не знаю, цэрэушный фокус?
Ох ты, Господи! Вот он, мой шанс! Я могу просто-напросто взять да и выложить ей всю историю как на духу.
Но Свиттерс устоял.
– Никакой это не фокус, родная, – промолвил он, терзаясь в душе.
– Дай слово, что в самом деле не можешь встать и ходить.
Ну, давай, парень! Скажи ей правду. Или ты так долго вкалывал на контору, что не лгать просто не можешь?
Свиттерс стиснул кулаки. Закусил язык.
– Честное слово, – проговорил он.
Девочка вкатила его в ванную.
– Готовься бай-бай, – приказала она. – Я сейчас вернусь.
Будучи не в настроении для длительного технического обслуживания, Свиттерс уже лежал в постели, когда Сюзи возвратилась со стаканом молока и мисочкой овсяного печенья. Сладкоежкой Свиттерс не был – зуб, заточенный на сладкое, близко познакомился с прикладом винтовки в Кувейте, – Так что предыдущее подношение – шоколадно-ореховые пирожные – осталось на туалетном столике практически нетронутым. Но девочка сделала вид, что ничего не заметила.
Сюзи заботливо расправила складки одеяла. А затем очень робко, несмело, чтобы, не дай Боже, не разбередить его «раны», легла на него.
– Вот тебе твой поцелуй на ночь, – проговорила она, но поцелуй последовал не один, а целая серия: так, в ритме стаккато, рот его пронзал влажный розовый кинжальчик ее язычка.
Сквозь лоскутное одеяло в ран неамериканском стиле, сквозь пододеяльник в цветочек он ощущал ее розово-цветочный биологический жар – бездымный огонь, пожирающий реликтовый кукольный домик, испепеляющий остаточный песочный куличик, – мягкое, древнее, бездумное тепло, исходящее из источника, не подвластного социальным нормам, – это пламя ведать не ведало и плевать хотело, что «цивилизованные» девочки не выходят замуж в двенадцать лет, что бессовестные мужчины постарше так и норовят воспользоваться этими побуждениями или что визгливо-невротические голоса того и гляди поднимут возмущенный ор. Поджариваясь на этом огне, Свиттерс сосредоточился и застыл неподвижно, осторожно положив руку – не тиская, не щупая, легонько, прямо-таки по-отечески – на ее крохотную, тугую попку.
– Расскажи о себе что-нибудь, – потребовала она.
– О'кей. Спрашивай.
– Нет, я имею в виду, расскажи мне про себя что-нибудь, чего я еще не знаю. Только, чур, не врать. Секрет какой-нибудь. Чего никто другой не знает.
Мгновение-другое Свиттерс обдумывал услышанное. А затем возвестил:
– Чем больше вокруг рекламы, тем меньше меня тянет на покупку.
Бог весть почему это замечание вызвало бурный восторг – словно ничего более радикального, экзотичного, неожиданного и остроумного Сюзи в жизни своей не слышала. Хихикая и остолбенело тряся головой, она осторожно сползла с лежащего и направилась к двери.
– Мне нужно идти. Помни: если тебе чего-нибудь понадобится, просто позвони в колокольчик.
Свиттерс глянул на квазиантикварный медный колокольчик на столике рядом со стаканом с молоком, но ничего не сказал.
– Ты просто потрясающий, – промолвила Сюзи. – Мне ужасно хотелось бы… – Она резко замолчала и вышла из комнаты.
Большую часть ночи Свиттерс пролежал, не смыкая глаз и доканчивая в уме ее фразу.
Калифорнийская библиотека находилась в Сакраменто – как и следовало ожидать, учитывая, что именно Сакраменто является столицей данного штата. У шикарного, жадного Лос-Анджелеса есть Голливуд; у живописного, свихнувшегося Сан-Франциско есть мост «Золотые Ворота»; у провинциального, авторитарного Сакраменто есть Капитолийский молл. В этом молле, под сенью гигантского золотого купола здания Капитолия, в конце широкой, обсаженной деревьями аллеи, библиотека штата укрыла свои драгоценные книги.
И хотя Свиттерс подозревал – и не ошибся, как оказалось, – что в библиотеке сыщется сущий минимум томов, имеющих отношение к Богородице Фатимы и что основной материал для исследования будет изъят из Интернета, ему все же хотелось дать Сюзи некий опыт знакомства с библиотекой – пусть девочка почувствует саму «книжность» этого места, вкусит «инфильтрации», как он выразился: то есть информативности и красоты, что словно бы сочатся с полок, заставленных книгами, даже непрочтенными.
– Виртуальная реальность – это не ново, – рассуждал он. Сюзи катала его кресло туда и сюда по проходам между стеллажами. – Книги – те, что стоит читать, – всегда порождали виртуальную реальность. Разумеется, до тех пор, пока не продерешься через культурные и сенсорные уровни, что вообще такое реальность, как не виртуальная сущность?
Сюзи молчала, но Свиттерс в воображении своем слышал, как крохотные светящиеся червячки-мысли прогрызают ходы в ее недозревшем яблочке. Подлая штука – ДНК, это ее происками тело созревает раньше мозга.
По пути обратно, на окраину – томо-вдохновленные и фолианто-центричные – Свиттерс пилотировал свой арендованный автомобильчик с открытым верхом, а Сюзи изображала штурмана, медсестру и гида в одном флаконе. Они бурно спорили: при том, что Сакраменто славится производством ракет, зенитно-артиллерийских комплексов, смесей для тортов, картофельных чипсов и шкатулок, можно ли его считать во всех отношениях образцово-показательным американским городом?
– О'кей, ведь Сакраменто, ну, еще зовется Всемирной Столицей Камелий, – напомнила Сюзи.
– Несколько недель назад я побывал во Всемирной Столице Дохлых Псов. И должен признать, что камелии куда приятнее. – Чувствуя, что девочка пытается установить про себя некую связь между местом настолько гнусным, чтобы славиться дохлыми псами, и его предполагаемыми ранами и травмами, Свиттерс предпринял попытку вернуться к более поэтическому и, хотелось бы верить, к более романтическому настрою и продекламировал хайку Бусона:
Опадает камелия,
Проливая капля по капле
Вчерашний дождь.
– Ты не мог бы завернуть вон туда? – тут же спросила она, указывая не на мотель, как поначалу подумалось Свиттерсу, а на заправочную станцию. – Мне нужно в дамскую комнату.
– Это место называется «туалет», родная. Не верю, что «Тексако» пускает туда только при наличии титула и вечернего туалета.
– Да ладно тебе.
– Нет, это важно. В нашей прекрасной стране разумная речь безжалостно угнетаема и остро нуждается в поддержке.
На протяжении тех пяти минут, что девочка отсутствовала, Свиттерс боролся с собой, пытаясь не рисовать в воображении, как Сюзина личная камелия проливает каплю по капле вчерашний дождь.
По возвращении домой девочка заставила его отдохнуть.
После обеда они отправились на пикник в края компьютерные и откупорили бутыль с Фатимой. И очень скоро чаши их переполнились.
Это были еще совсем дети: Лусия, в возрасте десяти лет, Франсиско, девяти лет от роду, и семилетняя Хасинта. Бедные и неграмотные. Вернувшись с пастбища тем достопамятным весенним вечером 1917 года, они были исполнены восторга, едва ли не в экстазе. Лусия ужинала в блаженном молчании, Франсиско тоже был погружен в себя и тих, зато малышка Хасинта не смогла сдержать возбуждения. Секрет перестал быть секретом; девочка выпустила-таки из мешка кота, что со временем вымахал больше тигра. Суть сводилась к тому, что на северном склоне Кова да Ириа (где ее дядя, отец Лусии, арендовал пастбища) к ним явилась прекрасная женщина в окружении слепящего света. О появлении ее возвестили вспышки молний (при том, что день был погожий и солнечный), и сошла она откуда-то сверху, с кроны коренастого дерева в нескольких метрах над их головами. По мере того как Свиттерс зачитывал вслух описание женщины, позже изложенное Лусией, – про ее сияющее белое облачение, присобранное на талии без кушака либо пояса, про ее изящные руки, молитвенно сложенные на груди, с жемчужными четками, про совершенные, утонченные черты, про печаль и материнскую заботу, отраженные в ее лице, и красоту, затмевающую прелесть любой невесты у алтаря, про исходящий от нее свет («более ясный и яркий, нежели хрустальная чаша, наполненная чистейшей водою и пронизанная блистающими лучами солнца»), он подмечал, что Сюзи тоже мало-помалу впадает в экстаз. «В силу ряда причин, – подумал он, – это, пожалуй, не лучший признак».
Свиттерса терзало искушение предложить сосредоточиться на ботаническом аспекте: досконально исследовать куст, избранный незнакомкой в качестве посадочной площадки. Так называемый дуб каменный, на португальском – carrasqueira. A не обладает ли случайно это растение психотропными свойствами?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77