Это были безобидные люди, преподававшие безопасные предметы, обучавшие простейшим навыкам, в которые не могли закрасться противоречия.
– Ты выглядишь совершенно больным, – приветствовал Тристрама Адэр, поблескивая монгольскими глазами.
– А я и чувствую себя совершенно больным, – ответил Тристрам.
Хейзкелл-Спротт, сидевший во главе стола, зачерпнул ложкой жидкого овощного рагу и проворчал:
– От этого тебе станет еще хуже.
– … Эти маленькие ублюдки стали вести себя гораздо приличней, с тех пор как нам разрешили быть с ними построже,
– продолжал начатый разговор Виссер. Он изобразил серию яростных ударов. – Скажем, Милдред-младший. (Кстати, потешное имя: Милдред – девчоночье имя, хотя это, конечно, его фамилия, ну да ладно, возьмем его.) Опять сегодня опоздал! И как вы думаете, что я делаю? Я позволяю «крутым» с ним разобраться. Ну, вы знаете: Брискер, Коучмен – вся эта компания. Они его прелесть как отделали. Две минуты – и готово. Он даже с пола не мог подняться.
– Вы должны поддерживать дисциплину, – одобрительно промычал Бутчер с полным ртом.
– Я серьезно, – проговорил Адэр. – Ты действительно выглядишь совсем больным.
– Ну, до сих пор его не тошнило по утрам, – язвительно бросил шутник Фрити.
Тристрам положил ложку.
– Что ты сказал?
– Это я пошутил, – смутился Фрити. – Я не хотел тебя обидеть.
– Ты что-то сказал о тошноте по утрам.
– Забудь. Это я шутки ради.
– Но это невозможно, – проговорил Тристрам. – Этого не может быть.
– На твоем месте я бы пошел домой и лег в постель, – посоветовал Адэр. – Ты выглядишь не лучшим образом.
– Совершенно невозможно, – твердил Тристрам.
– Если ты не хочешь рагу, – исходя голодной слюной, проговорил Фрити, – я буду тебе очень обязан, – и быстро придвинул к себе тарелку Тристрама.
– Нечестно! – упрекнул Фрити Бутчер. – Надо разделить поровну. А так это натуральное чревоугодничество.
Они принялись перетягивать тарелку, расплескивая рагу по столу.
– Я думаю, мне лучше пойти домой, – сказал Тристрам.
– Давай, – поддержал его Адэр. – Ты, видимо, заболеваешь. Подцепил что-то.
Тристрам встал из-за стола и неверной походкой пошел отпрашиваться у Уилтшира.
В схватке за рагу верх взял Бутчер, и теперь с победным видом шумно втягивал его в себя прямо через край тарелки.
– Обжорство, вот как это называется, – рассудительно проговорил Хейзкелл-Спротт.
Глава 4
– Но как это могло получиться? – кричал Тристрам. – Как? Как? Как?!
Два шага до окна, два обратно, до стены, руки нервно сцеплены за спиной.
– Никакое средство не дает стопроцентной гарантии, – проговорила Беатриса-Джоанна, спокойно сидевшая в кресле. – А может быть, была диверсия на заводе контрацептивов.
– Чушь какая! Абсолютная и совершенная чушь собачья! Вот такая твоя легкомысленная фраза – она типична, она полностью характеризует твое отношение к происшедшему! – кричал Тристрам, повернувшись к Беатрисе-Джоанне.
– А ты уверен, – спросила Беатриса-Джоанна, – что действительно принял таблетки в тот памятный день?
– Конечно. Совершенно уверен. Мне бы никогда в голову не пришло так рисковать.
– Да, верно. Тебе бы не пришло. – Беатриса-Джоанна покрутила головой, промурлыкав: «Примите таблетку, не нужно рисковать». Потом она улыбнулась Тристраму: – Из этой строчки можно сделать неплохой лозунг, не правда ли? Ах да, теперь нас не лозунгами воспитывают. Теперь у нас Большая Дубинка.
– Это совершенно в голове не укладывается, – взволнованно говорил Тристрам. – Если только…
Он наклонился к Беатрисе-Джоанне.
– Но ведь ты этого не сделала, ведь не сделала?! Ты не могла быть настолько испорченной, безнравственной, злой, чтобы сделать это!
Слова августинской эпохи. Тристрам схватил жену за руку.
– У тебя есть кто-нибудь еще? – выпалил он. – Говори правду! Обещаю тебе, что не буду сердиться! – прокричал Тристрам сердито.
– О, не будь глупцом, – проговорила Беатриса-Джоанна совершенно спокойно. – Даже если бы я захотела изменить тебе, с кем бы я могла это сделать? Мы никуда не ходим, ни с кем не дружим. И я решительно возражаю, – продолжала она с сердцем, – против того, чтобы ты говорил такое. Даже думал. Я была верна тебе со дня женитьбы, и вот какую признательность и благодарность я получила за свою верность!
– Я должен был принять таблетки, – проговорил Тристрам, напрягая память. – Я помню, когда это было. Это было в тот день, когда бедный малыш Роджер…
– Да, да, да!
– Я только что поужинал, и я помню точно, что ты предложила…
– Нет, Тристрам, нет. Это не я предложила. Это точно не я предложила.
– … и я хорошо помню, как я опустил аптечку с потолка, и что я…
– Ты был пьян, Тристрам. От тебя просто несло алком. Тристрам потупился.
– Ты уверен, что принял те таблетки? Я же не проверяла. Ты ведь все всегда лучше знаешь, дорогой, – разве нет? – Ее натуральные зубы блеснули в саркастической улыбке. – Во всяком случае, мы имеем то, что имеем. Вероятно, это был неожиданный приступ «вожделения отцовства».
– Где ты подцепила это выражение? – сверкнув глазами, спросил Тристрам. – Кто это тебя научил?
– Ты, – вздохнула Беатриса-Джоанна. – Ты иногда употребляешь это выражение.
Тристрам смотрел на нее с изумлением.
– В тебе, должно быть, много чего есть от еретика. В твоем подсознании, во всяком случае. Ты говоришь во сне, ты это знаешь? Я просыпаюсь от твоего храпа, а ты, будучи уверен, что стоишь перед аудиторией, говоришь. Ты испорчен не меньше меня, но по-своему.
– Вот как…
Тристрам рассеянно окинул взглядом комнату, ища, куда бы сесть. Беатриса-Джоанна нажала кнопку, и второй стул с урчанием выполз из стены.
– Спасибо, – механически поблагодарил Тристрам. – Как бы это ни случилось, – проговорил он, усаживаясь, – ты должна избавиться от ребенка. Придется тебе попить какое– нибудь лекарство. Не вздумай тянуть до тех пор, когда уже придется обращаться в Центр Абортов. Это будет позор. Ведь это почти то же самое, что нарушить закон. Вот что значит безответственность, – проворчал Тристрам. – И отсутствие самоконтроля.
– Ах, я не знаю, что делать. – Беатрисе-Джоанне была совершенно безразлична вся эта трагедия. – Может быть, все не так плохо, как ты думаешь. Это я о том, что имеют же люди детей сверх нормы, и ничего страшного с ними не происходит. Мне дано право иметь ребенка, – проговорила она уже с большим чувством.
– Это Государство убило Роджера. Это Государство позволило ему умереть.
– Какая чушь! Ведь мы уже говорили с тобой об этом. Ты, похоже, не можешь понять, по своей глупости, что обстановка изменилась, обстановка изменилась!
Тристрам подчеркнул последние слова, похлопывая Беатрису-Джоанну по колену.
– Пойми, – продолжал он, – время упрашивания кончилось. Теперь Государство ничего не просит. Государство приказывает, Государство принуждает. Ты знаешь, что в Китае людей самым настоящим образом убивают за нарушение законов о контроле над рождаемостью? Их казнят. Вешают или расстреливают – не знаю уж, что там с ними делают. Это мне Эмма написала.
– Ну, здесь же не Китай. Мы более цивилизованные люди,
– возразила Беатриса-Джоанна.
– Ах, черт побери, да какую чушь ты несешь! Везде будет то же самое. Родителей одного моего ученика увезла в фургоне Народная полиция, понятно тебе? И произошло это не далее как вчера вечером. А насколько я понял, ребенка у них даже еще нет. Она совсем недавно забеременела, как я соображаю. Гобже правый, скоро они будут ездить по домам с мышками в клетке и проверять мочу у женщин – нет ли беременных!
– А как это они делают? – заинтересованно спросила Беатриса-Джоанна.
– Ты неисправима, вот и все, что я могу сказать! Тристрам снова вскочил на ноги. Беатриса-Джоанна убрала в стену жалобно пискнувшее сиденье для того, чтобы у него было пространство для ходьбы.
– Спасибо, – поблагодарил Тристрам. – А теперь посмотри, в каком мы находимся положении: если кто-нибудь узнает, что мы были неосторожны, даже если наша неосторожность не будет иметь дальнейших последствий, если кто-нибудь узнает, что…
– А как этот кто-нибудь может что-то узнать?
– Да уж не знаю как… Кто-нибудь может услышать тебя утром, ну, когда ты… встаешь. Вот как, – мягко проговорил Тристрам. – Миссис Петтит рядом живет. Шпионы кругом, ты же знаешь. Там, где есть полиция, всегда есть шпионы. «Носы», как их называют. И ты сама можешь кому-нибудь что-нибудь сказать – случайно, конечно. Кроме того, мне не нравится то, как развиваются события у нас в школе. Этот маленький свиненыш Уилтшир постоянно подключается к моим урокам. Знаешь, – решил Тристрам, – пойду-ка я прогуляюсь. Зайду в аптеку. Хочу купить тебе хинных таблеток. И касторового масла.
– Не надо. Я ненавижу вкус и того и другого. Потерпи еще немного, а? Давай просто немного подождем. Может быть, все обойдется.
– Опять ты за свое! – вспыхнул Тристрам. – Как мне вдолбить тебе в голову, что мы живем в опасное время. Народная полиция располагает огромной властью. Они способны на любую подлость.
– Не думаю, чтобы они когда-либо причинили какой-нибудь вред мне, – с невольным самодовольством проговорила Беатриса-Джоанна.
– Вот как? С чего бы это им с тобой церемониться?
– Просто у меня такое чувство, вот и все. («Осторожно, осторожно!») Просто мне так интуиция подсказывает. А вообще, мне все это до смерти надоело! – воскликнула Беатриса– Джоанна. – Если такими, какие мы есть, нас сотворил Бог, то почему мы должны вести себя так, как это нужно Государству? Бог ведь сильнее и мудрее Государства, не так ли?
– Бога нет. – Тристрам смотрел на нее с любопытством. – Откуда это ты набралась таких мыслей? Кто это тебя наставлял?
– Никто меня не наставлял. Я ни с кем не встречаюсь. Иногда только, когда хожу пайки отоваривать. А если и разговариваю, так сама с собой. Или с морем. Иногда я говорю с морем.
– Что это все значит? Что, собственно, происходит? С тобой все в порядке?
– Все у меня в порядке. Если не считать того, что я все время хочу есть, – огрызнулась Беатриса-Джоанна. – Я чувствую себя очень хорошо. Даже очень хорошо.
Тристрам отошел к окну и стал всматриваться в клочок неба, просвечивавший между бесконечно высокими башнями.
– Я себе иногда задаю вопрос, – задумчиво проговорил он, – а что, если Бог существует? Кто-то такой там, наверху, кто всем управляет… Иногда я задаю себе такой вопрос. Но,
– обернулся вдруг Тристрам с немного испуганным видом, – не рассказывай никому, что я тебе тут говорил. Я же не сказал, что Бог есть. Я просто сказал, что иногда задаю себе какой– то вопрос, и все.
– Ты не слишком мне доверяешь, так?
– Я никому не верю. Прости меня, но я хочу быть честным с тобой: я не верю никому. Совсем. Мне кажется, я не могу доверять даже самому себе.
Было ясное безоблачное утро.
Тристрам вышел на улицу, чтобы купить хинин в одной Государственной аптеке, и касторку – в другой. В первой аптеке он громко разглагольствовал о малярии и даже упомянул о какой-то учебной поездке по Амазонке, а во второй постарался как можно убедительней изобразить человека, страдающего запором.
Глава 5
«Если Бога нет, то должен существовать по крайней мере какой-нибудь моделирующий бытие демиург», – подумал Тристрам несколько позже, когда у него появилось время и желание поразмышлять.
На следующий день (хотя в действительности дни существовали только на календаре; сменная система искромсала естественное время, как при кругосветном перелете), на следующий день Тристрам узнал, что за ним следят. Аккуратный шарик, одетый в черное, следовал за ним, соблюдая дистанцию. Поворачивая на Рострон-плейс,Тристрам увидел его во всей красе: это был симпатичный маленький человечек с усиками, на фуражке у него поблескивала кокарда с яичком Нарпола, а на погонах сияли звезды – по три на каждом.
Тристрамом овладело состояние какого-то кошмара, ему казалось, что он превратился в желе: ноги и руки обмякли, дыхание стало неглубоким, накатило отчаяние. Тем не менее, когда грузовик с прицепом, груженный оборудованием для Министерства синтетической пищи, начал осторожно поворачивать с Рострон-плейс на Адкинс-стрит, Тристрам нашел в себе достаточно сил и воли к жизни для того, чтобы перебежать дорогу перед грузовиком и оставить между собой и преследователем много тонн ржавых труб и пустых котлов. Но Тристрам понимал, что его уловки бесполезны, он чувствовал всю их глупость и безнадежность: ведь они его все равно поймают, если он им действительно нужен.
Тристрам добежал до второго поворота налево – Ханания– стрит. Весь первый этаж «Рэппэл-билдинг» был занят заведением под названием «Метрополь»; его очень любило посещать высшее чиновничество, и там никто не ждал скромного учителя, неуверенного в своем будущем. Позвенев несколькими септами, таннерами и тошронами в левом кармане брюк, Тристрам вошел внутрь.
Звон бокалов, широкие спины, девичьи плечи, серая и черная униформа, разговоры о политике. («Резолюция 371 говорит об этом совершенно ясно».) Тристрам пробрался к свободному столику и стал ждать официанта. («Вопросы распределения сырья должны быть решены на межведомственной конференции».) Подошел официант в кремовом пиджаке, черный, как туз пик.
– С чем, сэр?
– С апельсиновым соком, – ответил Тристрам, наблюдая за беспрестанно открывающейся дверью. Вошла парочка заливающихся смехом франтов в сером, кастрат с лысым, как зад, черепом и стеклянными глазами в сопро-вождении мальчика-секретаря, мужеподобная женщина с огромным ненужным бюстом… И вот он увидел своего преследователя, увидел даже с каким-то облегчением. Офицер снял фуражку, обнажив слипшиеся короткие прямые рыжеватые волосы, и стал вглядываться в это скопище пьющих людей. Тристрама так и подмывало помахать ему рукой, чтобы показать, где он, но офицер и так разглядел его довольно быстро и, улыбаясь, подошел к нему.
– Мистер Фокс? Мистер Тристрам Фокс?
– Да. И вы это прекрасно знаете. Присядьте-ка лучше. Если, конечно, вы не хотите забрать меня немедленно.
Черный официант принес Тристраму выпивку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34