Докеры Саутгемптона, в знак солидарности с бастующими, отказываются разгружать импортный синтелак…» Беатриса-Джоанна перевела стрелку на Женский Диапазон. Настоящий женский голос, скрипучий от деланного энтузиазма, вещал о дальнейшем уменьшении линии бюста. Беатриса-Джоанна выключила Диск. Нервы ее не успокоились, затылок по-прежнему раскалывался от пульсирующих ударов. Она сбросила одежду и помылась в том тазике, что назывался ванной. Припудрив тело простой белой пудрой без запаха, Беатриса-Джоанна накинула халат из какого-то нового синтетического полиамидного волокна. Затем она подошла к настенной панели управления, усеянной кнопками и выключателями. Пара металлических рук осторожно опустила пластиковый буфет из ниши в потолке. Беатриса-Джоанна открыла буфет и вытряхнула из коричневой бутылочки две таблетки, запила их водой и бросила пустой бумажный стаканчик в отверстие, находившееся в стене. Стаканчик отправился в путешествие, конечным пунктом которого была печь в подвале. Потом она принялась ждать.
Дерек запаздывал. Нетерпение Беатрисы-Джоанны нарастало. Нервы были натянуты как струны, в висках стучало. Ей стало казаться, что она сейчас умрет, погибнет; тогда, через силу обратившись к разуму, как к чуждому, но необходимому успокаивающему средству, она стала говорить себе, что эти предчувствия – отголоски уже прошедших и невозвратимых событий. Беатриса-Джоанна приняла еще две таблетки и отправила еще один стаканчик расщепляться на атомы с помощью огня. И тогда наконец раздался стук в дверь.
Глава 8
Тристрам постучал в дверь секретаря директора, сообщил, что его зовут Фокс и что его хочет видеть директор. Где-то нажали кнопку, над дверью загорелись лампочки, и Тристраму было предложено войти.
– Проходите, Братец Лис! – крикнул ему Джослин. Он сам сильно смахивал на лису и совсем не походил на францисканца, был лыс и подергивался. Джослин имел довольно высокую степень, присвоенную ему университетом Пасадены, но сам он был уроженцем Саттона, штат Западная Вирджиния. Будучи весьма – по-лисьи – скромным, он не слишком распространялся о том, что приходится близким родственником Верховному Комиссару Североамериканских территорий. Тем не менее пост директора Джослин получил исключительно благодаря своим личным способностям. Благодаря им и своему совершенно безупречному бессексуальному образу жизни.
– Присаживайтесь, Братец Лис, – пригласил Тристрама Джослин. – Будьте как дома. Берите кафф.
Он гостеприимно показал рукой на тарелочку с таблетками кофеина, стоявшую на журнале для записей. Тристрам, улыбнувшись, отрицательно покрутил головой.
– Бодрит, и именно тогда, когда это более всего нужно,
– объяснил Джослин, беря две таблетки. После этого он забрался за свой стол. Послеполуденное морское солнце ярко освещало его длинный нос, синие челюсти с большим подвижным ртом и лицо, изрезанное преждевременными морщинами.
– Я прослушал ваш урок, – заговорил Джослин, кивнув сначала на панель управления на белой стене, а потом на потолочный громкоговоритель. – Вы думаете, пацаны много понимают во всем этом?
– А и не нужно, чтобы они все понимали очень хорошо, – возразил Тристрам. – Пусть у них будет общее представление. Эта тема есть в программе, но она не будет вынесена на экзамен.
– Да-да, я надеюсь, что так и будет..
Не это занимало Джослина в действительности. Он постукивал пальцами по серой папке – личному делу Тристрама (Тристрам прочел вверх ногами надпись «ФОКС» на обложке).
– Бедняга Ньюик, – снова заговорил Джослин. – Он был хорошим преподавателем. А теперь лежит где-то в Западной Провинции куском пятиокиси фосфора… Но думаю, что дух его живет, – задумчиво заключил он и вдруг поспешно добавил: – Живет здесь, в школе, я имею в виду.
– Да, конечно. Дух его живет в школе.
– Вот именно… А теперь к делу, – продолжал Джослин. – Вы были среди претендентов на его место. Я сегодня прочитал ваше досье…
(«Были»! Изумленный Тристрам с трудом проглотил комок в горле. «Были». Он сказал «были».)
– Занятное чтение! Вы работали хорошо, я это вижу. И вы старший на факультете. И эта работа пришлась бы вам как раз по плечу.
Джослин откинулся назад, соединил сначала кончики больших пальцев, потом мизинцев, потом безымянных, средних и указательных. Время от времени он подергивался.
– Вы поймите, что заполнение вакансий зависит не от меня, а от Правления. Все, что я могу, – это дать рекомендацию. Я знаю, что это дико звучит, но в наши дни получение работы не зависит от базовой квалификации… Не зависит. Теперь безразлично, сколько у человека степеней или как хорошо он справляется со своими обязанностями. Сейчас главное – я использую этот термин в наиболее общем смысле – семейная родословная. Да-с.
– Ну, – начал Тристрам, – моя семья…
Джослин поднял руку, как полицейский-регулировщик.
– Меня не интересует славная история вашего рода. Мне интересно знать, сколько вас есть. Или было. – Джослин дернулся. – Это вопрос арифметики, а не евгеники или положения в обществе. Я не хуже вас знаю, что все это абсурд, Братец Лис. Но это реальность.
Правая рука Джослина неожиданно дернулась вверх, повисела в воздухе и со стуком опустилась на стол, словно пресс-папье.
– Документы, – он так и произнес: «документы"(ударение на втором слоге), – документы говорят… документы говорят.. . ага, вот, в документах говорится, что вы из семьи, где было четверо детей. У вас сестра в Китае – она работает в Мировой Демографической Инспекции, – так? – и брат в благословенном Спрингфилде, штат Огайо. Я хорошо знаю Спрингфилд… Дальше у нас, конечно, идет Дерек Фокс. Он гомо и занимает высокий пост… А вот и вы, Братец Лис. Женаты. Есть один ребенок. – Джослин с грустью посмотрел на Тристрама.
– Нет больше ребенка. Он умер в больнице этим утром. – Нижняя губа у Тристрама выпятилась вперед и задергалась.
– Умер, да? Ну, что ж…
Соболезнования в эти дни имели чисто финансовое выражение.
– Ведь он был еще маленький, кажется? Очень маленький. Совсем немного Р2О5… Однако то, что он мертв, для вас ничего не меняет.
Джослин крепко стиснул ладони, словно собирался замаливать греховный факт отцовства Тристрама.
– Полагаются одни роды на семью. Живой или мертвый ребенок родится – безразлично. Один он появляется на свет, двойня или тройня – не имеет значения. Пока вы закон не нарушили. Вы не сделали того, чего не должны делать даже теоретически. Вы имели право жениться, если уж вам так хотелось, и вам дано право на одни роды в семье, хотя, конечно, у приличных людей до этого не доходит. Просто не доходит.
– Ну и пошли они все!.. – вспылил Тристрам. – Пошли они все… Кто-то ведь должен продолжать род человеческий! Так и людей-то не останется, если хоть некоторые из нас не будут иметь детей! – Тристрам не на шутку рассердился. – И кого же вы подразумеваете под «приличными людьми»? – спросил он. – Таких, как мой братец Дерек? Это ведь одержимый властью маленький педик, ползущий на брюхе, – да, буквально ползущий на брюхе вверх!
– Calmo, – проговорил Джослин, – calmo.
Он только что вернулся с конференции по проблемам образования, проходившей в Риме, городе, в котором и слыхом не слыхивали о папе римском.
– Вы собирались сказать еще что-то очень оскорбительное. «Педик» – слово, выражающее крайнее презрение. Но вспомните: гомо фактически правят страной и, если уж на то пошло, всем Союзом Англоговорящих Стран.
Джослин сдвинул брови, разглядывая Тристрама с лисьей печалью.
– Мой дядя – Верховный Комиссар – гомо. Я сам чуть было не стал гомо. Давайте отбросим эмоции, это неприлично, вот именно, неприлично. Давайте попробуем раrlare об этом calmamente, a?
Он улыбнулся, постаравшись придать лицу простое и доверительное выражение.
– Вы ведь не хуже меня знаете, что это занятие – размножаться – целиком предоставлено низшим слоям общества. Вспомните, что сам термин «пролетариат» происходит от латинского слова proletarius, которым называли тех, кто служил государству своим потомством – proles. Само собой разумеется, что вы и я стоим выше этого, так ведь?
Джослин сидел откинувшись в кресле, улыбался и почему– то выстукивал по крышке стола с помощью авторучки азбукой Морзе букву О.
– Одни роды на семью, таково правило, или рекомендация, или… называйте как хотите, но пролетариат постоянно нарушает это установление. Так что вымирание народу не грозит. Даже наоборот, я бы сказал… Я кое-что слышал, там, наверху, но это не имеет значения, не имеет… Дело в том, что ваши папенька с маменькой злостно нарушили этот закон. Папаша ваш кем был? Что-то такое в Министерстве сельского хозяйства, кажется? Судя по досье, так оно и было. Так вот, я бы сказал, что это несколько отдает цинизмом: одной рукой помогать наращивать национальные запасы продовольствия, а другой – произвести четырех детей.
Джослин заметил, что антитеза довольно забавна, но только пожал плечами.
– И об этом не забыли, представьте себе, Братец Лис, не забыли! «Грехи отцов», как говорили когда-то.
– Все мы когда-нибудь окажем помощь Министерству сельского хозяйства, – мрачно заметил Тристрам. – А из нас четверых получится отличная порция пятиокиси фосфора.
– Также и жена ваша, – продолжал Джослин, шелестя листами пухлого досье, – имеет сестру в Северной провинции, которая замужем за сельскохозяйственным служащим. Двое детей.
Он неодобрительно хмыкнул.
– Какая-то аура плодовитости окружает вас, Братец Лис. Как бы там ни было, поскольку речь идет о должности главы факультета, то совершенно очевидно, что при всех равных условиях Правление предпочтет кандидата, у которого с документами по линии родственников дела обстоят более благополучно.
Эти «документы» безумно раздражали Тристрама.
– Вот давайте посмотрим, давайте взглянем на других кандидатов.
Джослин подался вперед, поставил локти на стол и начал загибать пальцы.
– Уилтшир – гомо. Краттенден – не женат. Коуэлл – женат, имеет ребенка – отпадает. Крам-Юинг поступил основательно, он castrato – очень сильный кандидат. Фиддиана можно не считать. Ральф – гомо…
– Все ясно, – перебил его Тристрам. – Я принимаю мой приговор. Я продолжаю сидеть там, где сижу, и смотрю, как люди помоложе – должен же быть кто-то помоложе, всегда есть,
– смотрю, как люди помоложе прыгают через мою голову. И все из-за моих «документов», – закончил он горько.
– Да, вот так, – подытожил Джослин. – Я рад, что вы все понимаете. Вы же знаете, как большинство этих шишек склонно рассматривать данный вопрос. Наследственность – этим все сказано, наследственность! Пример умышленно плодовитой семьи
– вот что это такое. Да-да! Это все равно что склонность к уголовщине. А времена сейчас очень сложные. Между нами, дружище: будьте осмотрительны. Присматривайте за женой. Не вздумайте больше иметь детей. Не будьте столь же безответственны, как и пролетариат. Один неверный шаг – . и до свидания! Да-да, вам конец.
Джослин сделал такой жест, словно перерезал себе горло.
– Много подающих надежды молодых людей на подходе. Правильно мыслящих людей. Мне бы не хотелось терять вас, Братец Лис.
Глава 9
– Дорогая моя…
– Любимый, любимый, любимый…
Они страстно обнялись, дверь оставалась открытой.
– Умммм…
Дерек высвободился из объятий и захлопнул дверь ударом ноги.
– Мы должны быть осторожны, – проговорил он. – Не поручусь, что Лузли не притащился за мной и сюда.
– Ну а хоть бы и так! Ты же можешь навестить своего брата, если тебе так хочется? Или не можешь? – спросила Беатриса-Джоанна.
– Не говори глупостей. Лузли очень въедливый, я бы так сказал об этой маленькой свинье. Он может разузнать часы работы Тристрама.
Дерек приблизился к окну и немедленно отошел от него, смеясь над своей глупостью: под ним так много этажей и так много неотличимых друг от друга букашек ползает внизу!
– Похоже, у меня нервишки разгулялись, – заметил он. – Это просто потому, что… ну, кое-что происходит. Я должен быть у Министра сегодня вечером. Кажется, мне светит хорошее место.
– Что за место?
– Да работа такого рода, что, боюсь, мы не сможем видеться часто, некоторое время, во всяком случае. Работа связана с ношением униформы. Сегодня утром приходили портные, снимали мерки. Большие дела закручиваются…
Дерек сбросил с себя шкуру бесполого франта, носимую на людях. Сейчас он выглядел мужчиной, решительным и сильным.
– Это значит, – заключила Беатриса-Джоанна, – что ты получишь работу, которая будет для тебя важнее, чем я. Правильно?
Когда он вошел в квартиру и обнял ее, то в какое-то сумасшедшее мгновение ей захотелось уговорить его бежать куда-нибудь вместе, жить всегда на одних кокосовых орехах и любить друг друга среди баньянов. Но затем женское желание наилучшим образом использовать то, что есть, возобладало.
– Мне иногда хочется узнать, – снова заговорила Беатриса-Джоанна, – действительно ли ты думаешь так, как говоришь? О любви и обо всем прочем.
– Ах, милая ты моя, – нетерпеливо проговорил Дерек, у которого не было никакого желания заниматься игривой болтовней, – послушай меня: сейчас происходят события, которые гораздо важнее любви. Тут речь идет о жизни и смерти.
Типично мужские рассуждения.
– Чушь! – выпалила Беатриса-Джоанна.
– … чистки, например, если ты знаешь, что значит это слово. Перемены в Правительстве. Безработных призывают на службу в полицию. Да, события большие, большие…
Беатриса-Джоанна принялась всхлипывать, стараясь выглядеть маленькой, слабой и беззащитной.
– Сегодня был такой ужасный день, – прошептала она. – Я чувствую себя такой несчастной, такой одинокой…
– Дорогая моя! Я грубое животное. – Дерек снова обнял ее. – Я очень виноват. Я думаю только о себе.
Довольная Беатриса-Джоанна продолжала всхлипывать. Дерек целовал ее щеки, шею, брови, погружал свои губы в ее золотистые волосы. Она пахла мылом, он – всеми благовониями Аравии. Обнявшись, неловко ступая, словно в каком-то не имеющим ритма танце, они прошли в спальню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34