– Забрать?! – Офицер засмеялся. – А, понимаю. Постойте,
– окликнул он официанта, – принесите и мне стаканчик того же. Да, – обратился офицер к Тристраму, – вы совсем как ваш брат. Я имею в виду Дерека. По наружности. Ну а насчет остального я, конечно, не знаю.
– Что вы играете со мной, как кошка с мышкой! – вспылил Тристрам. – Если вы хотите предъявить мне обвинение, так предъявляйте!
Он даже протянул вперед руки, словно мим, изображающий велосипедиста. Офицер расхохотался.
– Примите мой совет, мистер Фокс, – проговорил он. – Если вы совершили что-нибудь противозаконное, подождите, пока другие это обнаружат. У нас и без явок с повинной достаточно забот, изволите ли видеть.
Офицер положил на стол обе руки ладонями вверх, словно показывая, что крови на них нет, и улыбнулся Тристраму доброй улыбкой. Похоже было, что он славный парень, примерно одних лет с Тристрамом.
– Хорошо, – сказал Тристрам, – а могу ли я спросить…
Офицер покрутил головой, словно хотел проверить, нет ли рядом кого-нибудь, кто мог бы умышленно или неумышленно подслушать разговор. Но Тристрам был скромен и выбрал дальний и стоящий отдельно от других столик. Офицер еле заметно кивнул в знак удовлетворения.
– Я не буду называть своей фамилии, – заговорил он. – Ну а звание мое вы сами разберете – капитан. Я работаю в той организации, где ваш брат, видите ли, комиссарит. Вот о вашем брате я и хочу с вами поговорить. Я так понимаю, что братца своего вы не очень любите.
– Не очень, по правде говоря, – проговорил Тристрам. – Но я не понимаю, какое это имеет значение для чего-либо или для кого-либо.
Официант принес капитану алк, и Тристрам заказал себе еще один стаканчик.
– Это будет за мой счет, – заявил капитан. – Принесите два, – попросил он. – Сделайте двойные.
Тристрам поднял брови и сказал: – Если вы собираетесь меня напоить, чтобы я рассказал вам то, чего я не должен рассказывать…
– Да что за вздор! – рассмеялся капитан. – Вы, скажу я вам, очень недоверчивый человек, понимаете ли. И вы это знаете, я так полагаю. Вы зна-аете, что вы человек недоверчивый, как я догадываюсь.
– Да, я такой, – ответил Тристрам. – Обстоятельства заставляют нас всех быть недоверчивыми.
– Осмелюсь сказать, – продолжал капитан, – что брат ваш, Дерек, весьма преуспел в жизни. Вы согласны? Это так, несмотря на массу кое-каких обстоятельств. Несмотря на свою семейную родословную, например. Но то, что он гомо… это, понимаете, искупает все другие грехи. Грехи отцов, например, понимаете ли.
– Да, он очень высоко взлетел, – согласился Тристрам. – Дерек теперь очень большой человек.
– А вот я могу сказать, что его положение отнюдь не является непоколебимым, отнюдь не является. А что касается того, что он большой человек, так ведь величина – вещь весьма относительная, не правда ли? Да, – согласился капитан сам с собой, – да, это так.
Он наклонился ближе к Тристраму и, казалось бы, без всякой связи со сказанным прежде продолжал: – Мое положение в Министерстве, безусловно, дает мне право по крайней мере на майорское звание в новом корпусе, понимаете ли. Однако на погонах у меня, как вы можете заметить, всего по три капитанских звездочки. А некто по имени Данн – человек много моложе меня – носит на погонах короны. Вам когда-нибудь приходилось переживать что-либо подобное, мистер Фокс? Был ли у вас, понимаете ли, подобный унизительный опыт, когда человек моложе вас получает повышение, перепрыгивая через вашу голову?
– О да, да! – взволнованно ответил Тристрам, – конечно, да! Мне это очень даже знакомо!
Официант принес два двойных алка.
– Апельсиновый сок кончился, – объявил он. – Вам сделали с черносмородиновым. Надеюсь, джентльмены не возражают?
– Я так и думал, что вы меня поймете, – кивнул капитан.
– Это, конечно, потому, что я не гомо, – убежденно проговорил Тристрам.
– Я полагаю, не без этого, – согласился капитан, сильно смягчая мысль Тристрама. – Ваш брат был бы, несомненно, единственным, кто стал бы отрицать, как много он приобрел благодаря своей весьма инвертированной сексуальной жизни. Но теперь вы должны рассказать мне, мистер Фокс, об этих его значительно инвертированных сексуальных влечениях, вы ведь знаете его всю жизнь. Можете ли вы подтвердить, что они подлинные?
– Подлинные ли? – Тристрам нахмурился. – Все они чудовищно подлинные, я бы сказал. Ему еще и шестнадцати не было, когда он начал развлекаться подобным образом. Он никогда не проявлял интереса к девушкам.
– Никогда? Ладно… Вернемся теперь к вашему признанию, что вы человек недоверчивый, мистер Фокс. Вы когда-нибудь подозревали свою жену? – Капитан улыбнулся. – Это для любого мужа трудный вопрос, но я задаю его без всякого злого умысла.
– Я не совсем понимаю… – начал Тристрам и осекся. – На что это вы намекаете?
– Вот вы и начали понимать, – кивнул капитан. – По этой части вы достаточно сообразительны. А тут, понимаете ли, дело очень деликатное.
– Вы хотите сказать… – недоверчиво произнес ошарашенный Тристрам, – вы тут пытаетесь исподволь внушить мне, что моя жена… что моя жена и мой брат Дерек…
– Я следил за ним некоторое время, – сообщил капитан. –
Он узнал, что я за ним слежу, но похоже, что большого значения этому не придает. Для человека с нормальной половой ориентацией притворяться гомосексуалистом – значит быть в очень большом напряжении. Это все равно что непрерывно улыбаться. А то, что ваш брат Дерек встречался с вашей женой при различных обстоятельствах, я вам могу доказать. Я могу назвать даты. Он много раз бывал в вашей квартире. Может быть, конечно, все это ничего не значит. Может быть, он давал вашей жене уроки русского языка.
– Сука, – выругался Тристрам. – Ублюдок. Тристрам не мог понять, кого из них он в данный момент ненавидит больше.
– Она никогда не говорила. Она никогда ни словом не обмолвилась, что он бывает у нас дома. Но теперь все как-то связывается. Да, я начинаю понимать. Я как-то раз встретил его, когда он уходил. Месяца два назад.
– Ага, – снова кивнул капитан. – Однако настоящих доказательств, понимаете ли, никогда не было. Для разбирательства в суде, когда еще устраивались судебные процессы, все это не могло бы считаться доказательством супружеской неверности. Ваш брат мог регулярно посещать вашу квартиру потому, что был очень привязан к своему племяннику. И, конечно же, он приходил в ваше отсутствие потому, что знал, как вы его не любите. Ну, а он, соответственно, недолюбливает вас. А жена ваша не говорила о его визитах потому, что, понимаете ли, боялась вашего гнева. И когда ваш ребенок умер, два месяца назад, если я правильно припоминаю, эти визиты прекратились. Конечно, его посещения могли прекратиться и по совершенно другой причине, а именно – из– за его взлета на пост, который он сейчас занимает.
– Все-то вы знаете, а? – горько заметил Тристрам.
– Да, приходится много знать, – проговорил капитан. – Но, понимаете ли, подозрение не есть знание. А теперь я подошел к тому важному, что я действительно знаю о вашей жене и вашем брате. Она ему писала. Она отправила ему то, что в старые времена называлось «любовным посланием». И всего-то только одно, но, конечно, весьма компрометирующее. Она написала это письмо вчера. Она там пишет о том, как сильно скучает без вашего брата и как сильно его любит. Есть там и кое-какие эротические подробности. Не много, но есть. Глупо с ее стороны было писать это письмо, но еще большую глупость допустил ваш брат, не уничтожив его после прочтения.
– Итак, – прорычал Тристрам, – выходит, что вы видели письмо, так? Лживая сука! – ругался он. – Это все объясняет. Я же знаю, я не мог ошибиться, я же знаю! Лживые, вероломные, ничтожные… – костерил обоих предателей Тристрам.
– К сожалению, что касается самого письма, тo вам придется поверить мне на слово. Ваша жена будет все отрицать, я не сомневаюсь. Но она будет ждать, когда ваш братец вылезет в очередной раз на экран телевизора со своей трепотней, потому что она просила его, когда он будет молоть языком, подать ей секретный знак. Она просила, чтобы он вставил в свое выступление слово «любовь» или слово «желание». Хорошая мысль, – заметил капитан. – Я полагаю, однако, что вам нет нужды ждать такого рода подтверждения. Этого может вообще не произойти, понимаете ли. Во всяком случае, эти слова – оба вместе или поодиночке – можно вставить в любое выступление по телевидению самого патриотического содержания. (Сейчас все телевизионные беседы носят патриотический характер, разве нет?) Он может сказать что-нибудь о любви к родине или о желании каждого, понимаете ли, внести свой скромный вклад в ликвидацию существующего чрезвычайного положения. Фокус в том, я так понимаю, что ведь вам захочется действовать почти немедленно.
– Да, немедленно! – закричал Тристрам. – Она может уходить. Она может уезжать. Она может убираться! Я не хочу ее больше видеть. Она может рожать своего ребенка. Она может рожать его, где хочет. Я ей не препятствую.
– Вы хотите сказать, – произнес капитан с благоговейным ужасом, – что ваша жена беременна?!
– Я здесь ни при чем! – выпалил Тристрам. – Я знаю. Клянусь, что это не я. Это Дерек. Это свинья Дерек!
Он ударил по столу кулаком, заставив стаканы танцевать под собственный звон.
– Р-родной брат наставил мне рога! – с пафосом произнес Тристрам на манер персонажа фарса елизаветинских времен.
Капитан пригладил свои рыжеватые усики мизинцем левой руки – сначала один, потом другой.
– Дела-а, – пробормотал он. – Официально я об этом ничего не знаю. Ведь нет доказательств, понимаете ли, что ответственность лежит не на вас. Вы же должны признать, что существует вероятность (если ребенок родится, чего по закону не положено), существует вероятность, что этот ребенок ваш. Я что хочу сказать: кто может подтвердить официально, что вы говорите правду?
Тристрам внимательно посмотрел на капитана.
– Вы мне не верите?
– Верю, не верю – какое это имеет значение, – увильнул от ответа капитан. – Но вы должны признать, что попытка приписать Комиссару Народной полиции подобное деяние будет встречена с недоверием, понимаете ли… Любовная связь с женщиной – это одно дело. Для вашего высокопоставленного братца – это преступление и глупость. Но сделать своей возлюбленной ребенка – это идиотизм исключительный, головокружительный, слишком крайний, чтобы оказаться правдой. Вы понимаете? Понимаете ли?
В первый раз он использовал так любимый им словесный штамп по прямому назначению – как вопрос.
– Я его убью, – поклялся Тристрам, – вот увидите, я его убью, свинью такую!
– Давайте по этому поводу еще по стаканчику, – предложил капитан.
Черный официант стоял поблизости и, постукивая жестяным подносом по колену согнутой ноги, что-то потихоньку мурлыкал под ритмичные звуки металла. Капитан щелкнул пальцами.
– Два двойных!
– Они одинаково виноваты, – пришел к заключению Тристрам. – Какое из предательств может быть хуже этого? Предан женой, предан братом! О, Гоб, Гоб, Гоб! – Он шлепнул себя ладонями по глазам и щекам и закрылся от предавшего его мира, оставив свободным только дрожащий рот.
– Вот уж Комиссар-то действительно виноват, – проговорил капитан. – Он предал не только брата. Он предал Государство и свое высокое положение в этом Государстве. Он совершил самое отвратительное и самое глупое из преступлений, понимаете ли. Рассчитайтесь сначала с ним, сначала с ним рассчитайтесь! Ваша жена – просто женщина, а у женщин не слишком развито чувство ответственности. Сначала он, он, с ним рассчитайтесь!
Принесли выпивку – жидкость похоронного фиолетового цвета.
– Подумать только! – простонал Тристрам. – Я дал ей все, что может дать мужчина: любовь, доверие…
Он хлебнул алка с черносмородиновым соком.
– Да оставьте вы ее к черту, понимаете ли! – раздраженно чертыхнулся капитан. – Вы единственный человек, который может устроить веселую жизнь ему. Что могу сделать я, в моем-то положении, а? Даже если я утаю это письмо, даже если я его утаю, неужели вы думаете, что он не узнает? Неужели вы думаете, что он не натравит на меня своих головорезов? Он опасный человек!
– А что я могу сделать? – спросил Тристрам со слезами в голосе. (Этот последний стакан алка сильно способствовал созданию у него слезливого настроения.) – Он пользуется своим положением, вот что он делает. Он использует свое положение для того, чтобы предать своего собственного брата!
У Тристрама дрожали губы, слезы заливали контактные линзы. Неожиданно он с силой ударил кулаком по столу.
– Сука! – захрипел Тристрам, обнажая искусственные нижние зубы. – Ну подождите, я до нее доберусь, ну подождите!
– Да-да-да! С нею-то можно подождать, понимаете ли. Я же говорю вам, рассчитайтесь сначала с ним! Он переменил квартиру, теперь он живет в квартире номер две тысячи девяносто пять в «Уинтроп-мэншнз». Подловите его там, прикончите его, преподайте ему урок! Он живет один, понимаете ли.
– Убить его, вы говорите? – изумленно произнес Тристрам. – Убить?!
– Это когда-то называлось «crime passione!» – преступление, совершаемое из ревности. Рано или поздно ваша жена будет вынуждена сознаться во всем. Рассчитайтесь с ним, укокошьте его, понимаете ли!
В глазах Тристрама блеснуло недоверие.
– А могу ли я верить вам? – спросил он. – Я не хочу, чтобы меня использовали, я не хочу, чтобы меня заставляли делать чью-то чужую грязную работу, понимаете ли. (Слово– паразит перескочило на него.) Вы тут кое-что говорили о моей жене. Откуда я знаю, что это так, что это правда? У вас нет доказательств, вы же не предъявили никаких доказательств!
Тристрам толкнул пустой стакан на середину стола.
– Трескаете тут ваше паршивое пойло и пытаетесь споить меня.
Не без труда он поднялся из-за стола.
– Я сейчас пойду домой и разберусь с женой, вот что я сделаю. А там посмотрим. Для вас я не собираюсь делать никакой грязной работы. Я никому из вас не верю. Интриганство, вот что это такое.
– Итак, я еще не убедил вас, – проговорил капитан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34